Архангелы Сталина - Шкенев Сергей Николаевич - Страница 12

– Подойдет? – с надеждой спросил радист, искоса взглянув на стоящие под столом бутылки. – Или перерисовывать придется?

– Не знаю. Пробовать надо.

Со стороны, наверное, смотрелось довольно оригинально – чекист в высоких чинах лезет на мачту, сжимая в зубах брезентовую сумку. В нее мы спрятали решетниковскую икону во избежание ненужных вопросов и пересудов. Только палуба была пустынна, за исключением Кренкеля, снизу руководившего модернизацией своей антенны. Все были заняты на вахтах, а немногие штатные бездельники, видимо, до сих пор осаждали комбрига Архангельского. Я закрепил сумку с иконой и посмотрел вниз.

– Как, Теодорыч? Так нормально будет?

– Хорошо, Изяслав Родионович. Только осторожней там, не упадите.

Вот рожа немецкая… Ну зачем говорить под руку? Точнее, под ногу. Она-то как раз неловко подвернулась, а так как в это самое время я пытался прикурить, стоя в обнимку с мачтой, то не удержался и полетел вниз. Но не долетел. Захлопали, расправляясь, крылья за спиной, и под заторможенным взглядом Кренкеля я мягко приземлился рядом с ним.

– Что это было, товарищ комбриг? – ошалело вращая глазами, спросил радист.

– Ты ничего не видел, Эрнст Теодорович, – строго предупредил я. – Это сверхсекретные разработки. Беляева читали?

– Про человека-амфибию? Так это правда?

– Я про Ариэля. Ах, да, роман еще в черновиках. Но как выйдет из печати, обязательно прочитайте. А про происшествие – никому

Как по-предательски подставил меня Изя с этой гитарой. И бросил среди новоявленных поклонников. Ладно еще верный такс, отожравшийся до состояния кабачка, с трудом запрыгнул на диван и лег, положив голову на лапы. А мне опять вручили гитару и попросили спеть. Что им теперь? Разве что вот эту, любимую, из Сергея Трофимова:

Ага, вижу, многие заерзали на месте. Парторг с красной рожей что-то пристально на полу разглядывает. Нравится, ядрена кочерыжка? Ну, сами напросились.

Зашевелились, толстожопые? Припев нужен?

Белецкого сейчас кондрашка хватит. А сам виноват, сидел бы в своей каюте, патефон бы слушал. И вся кают-компания затаила дыхание, только известный вольнодумец Лаврентий, скромно сидя в уголке, показывал оттопыренный большой палец в одобрительном жесте. А струны уже сами звенели:

Закончил песню в абсолютной, чуть ли не космической тишине. Из неловкого положения собравшихся выручил Кренкель, неожиданно появившись в дверях.

– Гавриил Родионович, вас товарищ Раевский в радиорубку просит.

Провожал меня дружный вздох облегчения.

Изя сидел перед радиоприемником, руками вжимая в голову наушники. Наш приход не заставил его обернуться. Вот еще один радиолюбитель нашелся. Неужели это так заразно? Наконец он обернулся.

– Гиви, есть контакт.

– Сам ешь свой контакт.

– Говорю, связь установлена, – почти проорал Изя мне в лицо. – Только не слышно ни хрена. Но голос знакомый.

– Дай сюда! – Я отобрал наушники и столкнул напарника со стула. В эфире сквозь шумы и треск, на пределе слышимости доносился забиваемый чужой морзянкой голос. – Изя, дай карандаш и бумагу.

Напряженно вслушиваясь, я начал записывать обрывки слов…обуй… Опять треск…мизер… тур… Какой-то свист.

– Какой мизер? – возмутился Изя. – Кого обуть? Они что, в преферанс пулю расписывают?

– Заткнись! – И я продолжил записывать.

Так, опять свист…обле… джем… обуй… пытай… на связь… повой… лай…

– Нет, Гиви, они издеваются? – кипел товарищ Раевский. – Повой, полай. И все это с джемом.

– Подождите, товарищи, – вмешался Кренкель. – Можно мне послушать? Я привык DX в эфире вылавливать.

Радист надел наушники и взял карандаш.

– Так… Так… – бормотал он себе под нос, – славненько… чудненько. Ну, это все понятно.

– Что там?

– Вот, смотрите. – И Кренкель вслух прочитал: – «Попробуйте оптимизировать контур. У вас проблемы. Помочь не можем. Попытайтесь выйти на связь по новой. Николай».

Обрадовал. Так обрадовал, что сейчас плясать начну.

– Эрнст Теодорович, а про какой контур речь шла?

Радист посмотрел на Изю и, запинаясь, ответил:

– Да понимаете, Гавриил Родионович, это изобретение товарища Раевского. Мы вот тут икону на антенну закрепили.

– Зачем?

– Ты что, товарищ Архангельский, – Изя пришел выручить радиста, – не помнишь? Мы же у себя в ОГПУ изучали влияние артефактов на радиосвязь. Забыл?

– Так то артефактов. А где вы икону настоящую на корабле взяли? У нас судовой церкви нет.

– Зачем нам церковь? И икона лучше настоящей получилась. Решетников нарисовал. Представляешь, Гиви, Николай Чудотворец как живой. Лучше фотографии.

– Дурак ты, товарищ Раевский. Ты бы еще портрет Любови Орловой туда закрепил. Иконы же пишутся по определенным канонам. Вот Теодорыч свои приемники по схемам паяет, и тут так же. Параметры совсем другие получились. И как ты еще с редакцией «Плейбоя» связь не установил?

– А разве шеф и там снимался?

– Мало ли где он снимался, – одернул я подчиненного. – Лучше думай, где настоящую икону достать.

– На «Пижме» должна быть, – вдруг заявил Кренкель.

– Там-то откуда?

– Я видел, как они в Мурманске грузились. Там среди зэков священник был, в рясе и с крестом. Еще чемодан нес. В нем точно иконы есть.

– Теодорыч, давай связь с «Пижмой», – взмолился я.

– Не могу, – развел руками радист. – С ними уже десять дней связи нет. Каждые два часа вызываю, и днем, и ночью.

У меня появилось огромное желание взять молоток потяжелее и пройтись победным маршем по громадным шкафам радиостанции. Видимо, оправдываясь в неудаче, она виновато гудела всеми лампами и умформерами. Подлизывается, сволочь. Ладно, не обижу.

– Изя, я к Бабушкину. Помогу со сборкой его тарахтелки и лечу с ним.

– Добро. Я тут пока побуду. Может, еще что придумаем. Ты только не шлепнись с той этажерки.

– Товарищ Архангельский не упадет, – заверил Кренкель, чем заслужил мой удивленный взгляд.