Ужасы: Последний пир Арлекина (сборник) - Масси Элизабет - Страница 30

Том и Билли закончили рисовать, сели и какое-то время просто разговаривали. Потом поднялись, и парень медленно пошел к углу улицы, несколько раз повернулся и помахал Тому. Тот проводил его взглядом, недолго постоял, понурив голову, похожий на большую черную статую в сгущающейся тьме. Выглядело жутковато, прямо скажу… Я сильно обрадовался, когда он наконец пошевелился и направился в бар. Я побежал за ним и нагнал прямо около картины. И тут мне пришлось остановиться: было невозможно смотреть на нее и двигаться одновременно.

Законченный рисунок походил на что-то из другого мира, и сдается мне, так оно и было. Даже не надеюсь описать его, хотя постоянно вижу во сне последние лет десять. Надо было быть там в ту жаркую летнюю ночь и знать, что происходит. Иначе любое описание покажется обыкновенным. А тигр был ужасным — невероятно коварным и голодным. Боже, он выглядел так, словно вылез из самых темных глубин сознания. Боль, ярость, мстительная ненависть, выставленные на всеобщее обозрение. Я стоял там и дрожал на влажном вечернем воздухе.

— Мы нарисовали для него картину, — тихо сказал Том.

— Да, — кивнул я. Я уже говорил, что в курсе значения слова «катарсис», и вроде тогда понял, о чем Том говорит, но смотреть на это еще дольше мне не хотелось.

— Может, пойдем пивка выпьем?

Буря в Томе явно не затихла. Он по-прежнему гудел от эмоций, рвавшихся наружу, но, как облака, потихоньку растворявшихся, и я обрадовался.

Мы медленно пошли к Джеку, пропустили по паре бокалов, даже понаблюдали за партией в бильярд. Том выглядел уставшим, но был на взводе, а я расслабился. Часов в одиннадцать большинство стало расходиться по домам, но Том, к моему удивлению, взял еще пива. Пит, Нед и я остались, ну и Джек, естественно. Хотя мы и понимали, что по этому поводу скажут нам любимые жены. Рано уходить! Стемнело, и только луна освещала площадь, а огни бара разливали теплый свет перед окнами.

Все произошло часов в двенадцать, и с тех пор мы живем совсем не в том мире, в котором выросли. Я рассказываю историю, словно был там один, но мы все хорошо ее помним.

Неожиданно снаружи послышался стон, приглушенный прерывистый плач, который приближался. Том вскочил на ноги и уставился в окно. Мы выглянули на площадь: там бежал Билли, и на лице у него виднелась кровь. Некоторые из нас ринулись на помощь, но Том рявкнул, чтобы все сидели смирно. Он сам вышел наружу; мальчик увидел его, подбежал, и художник укрыл его плащом, прижал к себе. Но обратно не зашел. Стоял там и ждал чего-то.

Знаете, о тишине болтают много всякой чуши. Когда есть время, я почитываю романы, а там частенько попадаются фразочки вроде «время застыло» и все в таком духе. Читаешь и думаешь: «Что за глупости!» Но я скажу вам, что в следующую минуту никто из нас не посмел и вздохнуть. Ни ветра, ни единого шороха. Неподвижность и тишина стояли такие, что их можно было потрогать. Казалось, в мире ничего больше не было и уже не будет.

Мы почувствовали медленную красную пульсацию жестокости еще до того, как увидели Сэма. А потом он, шатаясь, вышел на площадь, размахивая бутылкой, как флагом, и матерясь на чем свет стоит. Поначалу мужик не заметил Тома и Билли — те стояли на противоположной стороне фонтана; даже остановился, ощутимо покачиваясь, и принялся орать. Грубые звуки бились о тишину, но не сломали ее, а умерли сами. Громила рванул через площадь, и если и есть на свете люди, в мыслях у которых одна смерть, то вот таким был тогда Сэм Макнилл. Одержимый, будто душу заложил. Я хотел крикнуть Тому, чтобы он валил по-быстрому в бар, но слова застряли в горле. Мы стояли, вцепившись побелевшими костяшками пальцев в барную стойку, и смотрели, разинув рты. Том замер, наблюдая за приближавшимся Сэмом. Он уже почти добрался до того места, где Том обычно рисовал. Возникло ощущение, что мы смотрим в окно на картину, произошедшую в другом месте и в другое время. Чем ближе подходил Макнилл, тем больше я за него боялся.

В эту самую секунду он неожиданно замер и резко упал вперед, прямо как в мультфильмах; крик умер в его надорванном горле. Парень уставился на землю перед ним; глаза расширились, а рот стал похож на какой-то глупый круг. Потом он начал вопить.

Это был высокий, пронзительный крик, почти женский, и от одного факта того, что шел он от такого здоровяка, у меня по спине пробежал холодок ужаса. Сэм принялся биться, будто старался отойти назад, но ни на дюйм не сдвинулся с места. Вопли ужаса сменились агонией; стало понятно, что же он пытается сделать, — убрать ногу.

Неожиданно Сэм словно рухнул на колено, вторая нога беспомощно торчала позади; он запрокинул голову и заорал в темное небо. Тогда мы увидели его лицо, которое я не забуду до самой смерти. Оно как будто явилось из времен, когда еще не существовало слов; из мира древнейших страхов и детских кошмаров. Лицо, которое можно увидеть в зеркале однажды ночью, в полной темноте, и с ужасом понимаешь, что это твое отражение и бежать уже некуда…

Сэм упал плашмя; его нога словно скрутилась, а он продолжал биться, кричать, цепляться за землю руками, дергаться, сопротивляться; из-под сорванных ногтей текла кровь. Может, то была игра света или в глазах у меня потемнело — я слишком перепугался, не мог даже мигнуть. Но чем меньше он двигался, тем труднее было его разглядеть. Стало прохладнее, и крики Макнилла вскоре почти слились с порывами ветра. Какое-то время Сэм еще корчился, стонал, а потом раздался ужасающий хрустящий звук, и все. Ни движений, ни звуков.

Будто привязанные к одной веревке, головы всех людей в баре одновременно повернулись в сторону Тома. Тот стоял на улице, фалды его пальто хлопали на ветру. Он держал Билли за плечо, и Мэри оказалась рядом с ним. Она рыдала, уткнувшись ему в грудь, а Том держал ее за талию.

Не знаю, сколько мы так простояли, но потом все выбежали на улицу. Пит и Нед метнулись к Тому, а мы с Джеком отправились туда, где упал Сэм. Стояли там, смотрели. Теперь мне кажется, что всю жизнь я шел в гору, к этому самому моменту, а теперь спускаюсь.

Мы замерли перед меловым рисунком тигра. У меня и сейчас мурашки ползут по коже от воспоминаний, а в груди точно дыру пробили и залили внутрь галлон холодной воды. Скажу вам только факты: Джек тоже там был, знает, что видел, а чего нет.

Мы не увидели Сэма Макнилла. Понимаете? Его там просто не было. Только рисунок тигра пурпурно-зеленого цвета, уже слегка истершийся, а вокруг пасти гораздо больше красного, чем было днем. Уверен, если бы кто-нибудь тогда набрался храбрости и дотронулся до асфальта, почувствовал бы живое тепло.

И самое трудное. Я видел рисунок при дневном свете. Джек видел. Когда его только сделали, тигр был тощим. Клянусь Господом, теперь мы смотрели на очень толстого зверя!

Я перевел взгляд на Тома. Он стоял с Мэри и Билли, которые перестали плакать. Мать обнимала сына так крепко, что тот закряхтел, а Том казался спокойным, живым и криво улыбался. Совершенно неожиданно для всех небо впервые за несколько месяцев раскрылось и пошел холодный ливень. Под моими ногами цвета стали увядать, а линии размываться. Джек и я наблюдали, пока от тигра не остались лишь лужицы бессмысленной краски, и направились к остальным, стараясь даже краешком глаза не коснуться бутылки, лежавшей на земле. Там мы и замерли все — под дождем, стоя лицом к лицу и не произнося ни слова.

Случилось это лет десять назад. Мэри в конце концов забрала Билли домой, они даже махнули нам на прощание рукой, прежде чем свернули за угол. Порезы на лице мальчика быстро зажили, сейчас он вполне хорош собой: напоминает отца и убивает кучу времени на машины. Иногда помогает мне в магазине. Мать его не постарела ни на день, настоящая красавица. Замуж она больше не выходила, но и так чувствует себя вполне счастливой.

Остальные просто пожелали друг другу спокойной ночи. Это все, что мы смогли выжать из себя. Да и что было говорить? Мы пошли домой, к женам. Том коротко мне улыбнулся, прежде чем уйти. Я чуть не побежал за ним, хотел что-то сказать, а вместо этого просто стоял и смотрел, как он уходит. Таким я его и запомнил на всю жизнь. На секунду в глазах художника что-то сверкнуло, и я понял: где-то глубоко внутри этого человека поднялась боль. Том ушел, и с тех пор его никто не видел. Как я уже говорил, прошло десять лет. Он не появился на площади наутро, не зашел в бар выпить пива. Словно его вообще никогда не было. Только дыра в наших сердцах осталась; даже смешно, как сильно можно скучать по такому спокойному человеку.