Ленка-пенка (СИ) - Арсеньев Сергей Владимирович - Страница 31

• Предыдущая
• 31/51
• Следующая

Самое сложное же испытание сегодня ждало меня уже в нашем подъезде. Эту чёртову канистру с керосином предстояло как-то затащить на третий этаж. Ух, как я намучалась с ней! Долго-долго, по одной ступеньке, поднималась. Два раза падала. Ступени-то все во льду. Тут нередко воду проливают, когда несут домой с колонки. Я тоже однажды с чайником упала в подъезде, разлила всё.

Ну и, измазалась вся в керосине, конечно. Там крышка у канистры не слишком плотно закрывалась. Руки вымазала, Сашка верно заметил. Шуба, что Толик дал, тоже в керосине, хотя и не очень сильно. Пожалуй, нужно будет с Толиком керосином поделиться. Нам двадцать литров не надо. Это слишком много.

Буржуйка давно остыла. Холодно стало. Явно заметно ниже нуля уже температура в комнате. Зато мы с Сашей сытые. Нет, по довоенным меркам мы очень голодные. Но сейчас в Ленинграде мало кто может себе позволить такой обильный ужин, какой у нас сегодня был. Мы съели полную кружку гороховой каши с тушёнкой (одну на двоих), грамм по сто хлеба и выпили по кружке чая с соевой конфеткой. Саше я ещё и кусочек сахара в чай положила и молока капнула. А потом мы вкусный майский противень от остатков пирога чистили. Там ещё даже осталось немножко, не всё съели.

Воздушную тревогу объявили. На улице сирены воют. Саша предлагает спать. Завтра противень дочистим. Он поставил его на стул, надел шапку и улёгся. Я погасила коптилку, надела свою шапку и легла рядом. Мы хорошо накрылись. У нас четыре толстых одеяла, да плюс пятое под нами, на матрасе. Чтобы снизу холод не пробрался. Поверх одеял ещё и пальто. И всё равно в шапках спим, а то голова мёрзнет.

Но едва устроилась я поудобнее за Сашиной спиной, как тот недовольно сказал:

— Лен, вот что хочешь со своими руками делай, но убери их от моего лица. Керосином же воняет!..

Ой, дура я. Что ж без санок-то попёрлась такую даль? Не могла сообразить, что оттуда тащить чайник в руке ну совсем неудобно. И тяжело. Дура. Санки не взяла. А как сейчас удобно было бы на саночках везти чайник! Эх!

Я на Неву за водой ходила сегодня. Ни одна колонка не работает. Опять что-то с водопроводом случилось. Наверное, бомба попала. Сейчас приду домой, сварим тюрю из хлебных крошек, пообедаем с Сашей. Тот обещал пока я за водой хожу хлеб весь наш высушить на буржуйке, но не кушать. Меня подождёт.

У нас вчера двойной праздник был. Ну, один праздник общий, для всего Ленинграда, а второй только для нас с Сашей. Общий праздник —хлебную норму подняли. Подняли! Норму хлеба подняли!! Впервые за всё время норму не уменьшили, а увеличили! И очень сильно увеличили. Нам с Сашей теперь по двести граммов хлеба полагается! Это такая радость для всех была! Вчера, когда я в булочной в очереди стояла, видела, что некоторые люди даже плакали, получая такой непривычно большой кусок. Так много хлеба!

А второй праздник, наш с Сашей, это то, что Саша встал с кровати. Встал! Сашка встал! И даже до стола дошёл. Правда, потом сел на стул, у него голова кружится. А сегодня утром Саша вылез из кровати и ушёл за шкаф. Он теперь поганым ведром может без моей помощи пользоваться.

Очень хорошо, что хлеба со вчерашнего дня стало больше. Вовремя. А то Саша опять мог бы слечь. Кроме хлеба у нас дома есть ещё три конфеты и немного чечевицы. Те продукты, что оставили нам красноармейцы, как-то очень быстро закончились. Сначала их, казалось, было бесконечно много. Потом стало просто много. Потом «прилично». Потом «имеются». Потом «есть в наличии». А потом они кончились. Обидно.

Конечно, это я в основном виновата. Не знала, что я такая транжира. А шоколадку, такую замечательную и такую большую шоколадку, я даже и не попробовала. Ни кусочка мне не досталось. А я так хотела шоколадку.

Всё из-за того, что я в тимуровский отряд вступила. Он у нас в школе не по классам. Просто у кого сил хватает, ходит помогать тем, кому плохо. Всего нас там тридцать два человека сейчас в отряде. От третьеклассников до семиклассников. Отряд совсем недавно сформировали и пока ещё даже непонятно, кому нужно помогать. Это вот и было моим самым первым заданием в отряде. Я по выданному мне списку адресов ходила по квартирам и выясняла, что случилось с людьми. В списке были ученики нашей школы, кто давно в школе не появлялся. Сашка тоже в этом списке был, но про него я сразу сказала, что тут помощь не требуется. Сами справимся.

Я сначала думала, что это очень простое задание. Действительно, что там сложного-то? Зайти, узнать, да отметить на листочке карандашом, сколько человек живы, нужна ли помощь, а если нужна, то какая. На самом деле всё оказалось совсем не просто.

Ходить по домам —страшно.

Я за три дня такого ужаса насмотрелась! Иногда дверь мне никто не открывал. Иногда открывал живой скелет, который непонятно как ходит. Некоторые с ума сошли. Однажды женщина, что открыла мне дверь, сказала, чтобы я ни в коем случае не заходила в крайнюю правую комнату. Там живут людоеды, муж и жена. У них два маленьких ребёнка было. Одного они убили и съели ещё в ноябре, а теперь вот и второго доедают. Говорит, и меня тоже убьют и съедят.

Не знаю, правду она мне сказала или сумасшедшая была. Я испугалась, развернулась, и ушла. Но самое страшное —это когда дверь в квартиру не заперта. Открываешь —внутри тёмный холодный коридор. И ни звука. Ожидать же можно чего угодно.

Так, пришла я проверить, что случилось с Сонькой Николаенко, моей одноклассницей. В третьем классе мы с ней даже на одной парте сидели полгода. Дверь в квартиру не заперта. Никого нет, на крики никто не откликается. Но я знаю, какая её комната, заходила пару раз. Прохожу, открываю дверь. Ой, до сих пор мороз по коже, как вспомню.

В центре комнаты висит и чуть покачивается от ветра из окна женский труп на верёвке. Наверное, давно висит. А на кровати у стены тоже труп. Ребёнок лежит. Я с огромным трудом признала в этом страшном чёрном лице Соньку. Сонька. Вот это вот чёрное и сморщенное —болтушка Сонька? Неправда. Это ведь неправда!

Сонька была единственным ребёнком в семье. Не было у неё ни сестёр, ни братьев. Только мама с папой и всё. Наверное, папа на фронте, а мама не выдержала, когда умерла Сонька и повесилась сама. То есть, это я так думаю. На самом деле не знаю, конечно, что у них случилось.

Я прошлась по квартире Соньки. Из шести оставшихся комнат две закрыты, две пусты, в одной мёртвая женщина на кровати, а в последней, шестой, тела людей. Трупы. Девять человек, из них двое —совсем маленькие дети лет так двух. Наверное, это та женщина, что в кровати умерла, перетаскала сюда всех мертвецов.

Ходить по чужим квартирам очень страшно. Конечно, я знала, что сейчас люди часто умирают. Бывает, умирают целыми семьями. Да что там далеко ходить. Мы с Сашей тоже чуть не умерли. Вот не приехал бы дядя Игорь —сейчас и я мёртвая лежала бы в кровати рядом с мёртвым Сашей. К Соньке папа с фронта не приехал, покушать не привёз. И она умерла.

Ещё два раза я такие полностью вымершие квартиры находила. А ещё четыре раза встречала опечатанные домоуправлением квартиры. Значит, там тоже все умерли, но трупы вывезли, и пустую квартиру опечатали.

У Кольки Бровкина папа умирал. Я не могла смотреть на такое. Колька сидит рядом с кроватью и держит папу за руку. А тот утешает Кольку и говорит, что скоро будет весна и наши обязательно разобьют фашистов.

Но ведь у меня дома так много еды! А если бы я вот так сидела рядом со своим умирающим папой? Не выдержала. Сходила домой и принесла им половину брикета гороха, полбуханки хлеба и кусочек шоколадки. Колькиному папе было совсем худо, еда была нужна срочно.

Так вот и повелось. Почти у всех дома кто-то был на грани. И пока у меня оставались ещё продукты с Большой земли, я как-то пыталась помочь. Насколько могла. Я же сама умирала от голода, знаю, что это такое.

Труднее всего было расстаться с банкой сгущенного молока. Мне безумно жалко было её отдавать. Маслова, конечно, вредина. А когда она украла у меня во втором классе мой красивый финский карандаш, мы с ней даже подрались в раздевалке. Помню, как она тащила меня за косу, а я в это время била её кулаком в живот. Да, Верке я бы ни за что не отдала молоко. Но когда я увидела её младшую сестру Лизу, этот свёрток с огромными глазами, который сжимал в ручке марлечку с завернутым в неё кусочком хлеба и пытался сосать его беззубым ртом… Я принесла им молоко. Не хочу, чтобы она, как Варенька, не дожила до победы.

• Предыдущая
• 31/51
• Следующая