Все, что блестит - Ховард Линда - Страница 40

Она поправилась настолько, что ей позволили встать с постели, хотя она и не дошла дальше, чем до ближайшего стула. Голова ещё болела до тошноты, если она старалась двигаться быстро, и, в любом случае, больные лодыжки не позволяли ей много ходить. Она нашла, что стул удивительно удобен, после того как ей пришлось так долго находиться в постели, и уговорила медсестёр оставить её там, пока не устанет. Она всё ещё сидела, когда пришёл Николас.

Дневные солнечные лучи, лившиеся через окно, падали на его лицо, освещая резко очерченные скулы, мрачное выражение лица. В течение долгого времени он молча смотрел на неё, и она так же безмолвно смотрела в ответ, не в состоянии ни думать, ни говорить о чём-то. Затем он повернулся и повесил на дверь табличку «НЕ БЕСПОКОИТЬ» — или, по крайней мере, она решила, что именно это там написано, поскольку не умела читать по-гречески.

Он надёжно запер дверь за собой, и, обойдя вокруг кровати, встал перед стулом, глядя на неё.

— На сей раз я не позволю тебе избегать меня, — мрачно сказал он.

— Нет, — согласилась она, глядя на свои сцепленные пальцы.

— Нам есть о чём поговорить.

— Не понимаю, к чему этот разговор, — равнодушно проговорила Джессика. — Тут не о чем говорить. Что случилось, то случилось. Разговор об этом ничего не изменит.

Кожа на его скулах натянулась, и внезапно он присел перед ней так, чтобы можно было наблюдать за её лицом. Его чётко очерченные губы растянулись в тонкую линию, а взгляд чёрных глаз опалил её лицо. Джессика отпрянула от него, ярость и желание боролись в его глазах, и она испугалась и того, и другого. Но, взяв себя в руки, она ответила на его внимательный взгляд.

— Я хочу знать о твоём браке, — сухо потребовал он. — Я хочу знать, как случилось так, что ты пришла ко мне ещё девственницей, и, чёрт побери, Джессика, я хочу знать почему, к дьяволу, ты не сказала мне!

— Я пыталась — ответила она так же резко. — Хотя не понимаю, зачем. Я не обязана тебе что-то объяснять, — продолжала она, не желая поддаваться его гневу. Она вынесла слишком много от Николаса и больше не могла.

Жилка опасно задёргалась на его виске.

— Я должен знать, — пробормотал он низким от напряжения голосом. — Ради Бога, Джессика, пожалуйста!!!

Она задрожала, услышав от него это слово, — услышав, как Николас Константинос говорит кому-либо «пожалуйста». Он тоже был сильно напряжён. Это было видно по неподвижно застывшим плечам, волевой линии рта и подбородка. Она судорожно вздохнула.

— Я вышла замуж за Роберта, потому что любила его, — наконец, прошептала она, бессознательно сжимая пальцами свой халат. — И до сих пор люблю. Он был самым добрым человеком, которого я когда-либо знала. И он любил меня! — заявила она с нотками отчаяния в голосе, гордо подняв голову со спутанными рыжими локонами. — Независимо от того, сколько грязи ты и такие же, как ты, бросаете в меня, вы не можете изменить тот факт, что мы любили друг друга. Может быть… возможно, это была другая любовь, потому что мы не спали вместе, не пробовали заняться сексом, но я бы отдала свою жизнь за этого человека, и он это знал.

Николас поднял руку, и, хотя Джессика вжалась в спинку стула, положил её ей на шею, лаская её нежную кожу и позволяя пальцам скользнуть вниз, к тёплому плечу, а затем обхватить грудь, обтянутую халатом. Несмотря на тревожные мурашки, которые пробежали по её коже, она не стала возражать против его прикосновений, потому что, на свою беду, уже знала, что он может быть опасен, когда ему перечат. Вместо этого она просто смотрела на него и видела примитивный голод, который внезапно возник в его глазах.

Его пристальный взгляд оторвался от того места, где большой палец дразнил и пробуждал её тело, чтобы наблюдать за её лицом.

— А это, Джессика? — хрипло спросил он. — Делал он когда-нибудь с тобой такое? Или был неспособен на это? Он пытался заняться с тобой любовью и потерпел неудачу?

— Нет! На все твои вопросы — «нет»! — её голос сорвался, и Джессика глубоко вздохнула, пытаясь сдержаться, но было сложно притворяться спокойной, когда простое прикосновение его пальца к её груди так жгло её плоть. — Он никогда и не пытался. Однажды он сказал, что любовь бывает намного приятней, когда она не перепутана с основным инстинктом.

— Он был стар, — пробормотал Николас, и, внезапно потеряв терпение, он развязал халат, открывая длинную шёлковую ночную сорочку под ним. Его пальцы проскользнули в низкий вырез, чтобы обхватить грудь и погладить проступившие под шёлком вершинки, заставляя её дрожать от смешанного чувства принятия и отторжения. — Слишком стар, — продолжал он, глядя на её грудь. — Он забыл тот огонь, который может сжечь рассудок человека. Взгляни на мою руку, Джессика. Увидь её на своём теле. Меня сводила с ума сама мысль о сморщенной руке старика, так же прикасающейся к тебе. Это было ещё хуже, чем думать о тебе с другими мужчинами.

Она невольно посмотрела вниз, и непроизвольная дрожь пробежала по её телу из-за контраста его сильных тёмных пальцев на её абрикосового оттенка коже.

— Не говори о нём так, — слабо защищалась Джессика. — Я любила его, и однажды ты тоже станешь старым, Николас.

— Да, но всё же именно моя рука будет касаться тебя, — он поднял голову, и от возбуждения на его скулах появились два ярких пятна. — Не важно, какого он был возраста, — признался он нехотя. — Я не мог вынести мысли о любом мужчине, прикасающемся к тебе, а когда ты не позволила заняться с тобой любовью, я думал, что сойду с ума от отчаянья.

Джессика не могла ни думать, ни говорить о чём-либо, она откинулась назад так, чтобы его рука отодвинулась от её груди. В его глазах вспыхнул гнев, и она поняла, что Николас никогда не сможет поставить её желание выше своего, даже если речь идёт о желаниях её тела. Эта мысль убила в ней последнюю тёплую искру, и она холодно бросила:

— Всё это теперь не имеет никакого значения, с этим покончено. Думаю, будет лучше, если я вернусь в Лондон…

— Нет! — вставая на ноги, жёстко отрезал он, и начал беспокойно, будто хищник в клетке, вышагивать по маленькой комнате. — Я не позволю тебе убежать от меня. Ты убежала тем вечером и посмотри, что с тобой случилось. Почему, Джессика? — неожиданно спросил он охрипшим голосом. — Ты так испугалась, что не могла оставаться в моей постели? Я знаю, что я… Боже мой, почему ты мне не сказала? Почему не заставила выслушать тебя? К тому времени, когда я всё понял, я уже не мог остановиться. В следующий раз всё будет по-другому, сладкая, я обещаю. Я чувствовал себя таким виноватым, когда увидел, как ты лежишь на тех скалах, я решил, что ты… — он остановился с помрачневшим лицом, и внезапно Джессика вспомнила голос, который звал её, и который она сочла игрой своего воображения. Так значит, её нашел Николас.

Но от его слов всё у неё в душе застыло. Он чувствовал себя виноватым. Она могла придумать множество причин, по которым он мог желать, чтобы она осталась, но ни одна из них не могла так оскорбить её чувство гордости. Да она скорее вплавь доберется до Англии, чем останется ради того, чтобы позволить ему успокоить свою совесть! Ей хотелось обрушить на него всю ярость, вызванную испытываемыми ею болью и унижением, но вместо этого она напустила на себя обманчиво спокойный вид, инстинктивно всеми силами стараясь скрыться за маской холодного презрения, так тщательно создаваемой все эти годы.

— Почему я должна была сказать тебе? — спросила Джессика отчужденным, тихим голосом, игнорируя тот факт, что именно это она и пыталась сделать в течение нескольких недель. — Ты поверил бы мне?

Он сделал резкое движение рукой, словно это было не важно.

— Ты могла бы сделать так, чтобы доктор, обследовав тебя, предоставил мне доказательство, — прорычал Николас. — Ты могла бы позволить мне убедиться в этом самому, но гораздо менее жестоко, чем то, как всё случилось. Если бы ты сказала мне, если бы не боролась…

Некоторое время она просто смотрела на него, дивясь его невероятному высокомерию. Независимо от его миллиардов и внешней утончённости, внутри он был греком до мозга костей, и женская гордость не имела для него никакого значения.