Князь Воротынский - Ананьев Геннадий Андреевич - Страница 41
- Предыдущая
- 41/114
- Следующая
Неожиданно, нарушив тягостное молчание в возке, княгиня заявила твердо:
– В Серпухове остановимся! Мне к Елене, княгине великой нужно поспешить. Совсем худа не случилось бы с супругом моим.
– Поступай, матушка, как сердце тебе велит. Только совет мой тебе: хотя бы неделю повремени. Когда прояснится, сколь велика опала, тогда – с Богом. А вот княжича, матушка, я тебе не оставлю. Не обессудь. Увезу в удел. Более того, на Волчий остров определю на то время, какое посчитаю нужным. Под охраной Сидора Шики станет жить. С кормилицей вместе.
Княгиня не возражала. Она все более признавала верность поступков стремянного, тоже опасаясь за жизнь своего первенца. «Если в крамоле обвинят свет-Ивана, то и наследника может государь живота лишить!» Княгиня была дочерью своего века и знала его жестокость. Только никак она не могла понять, в чем вина князя, супруга ее любимого. Служил государю со всей прилежностью и вдруг – опала страшная. Отчего?! «Быть может, скрывал что от меня? Не похоже, вроде бы…»
Но и сам князь Иван Воротынский тоже не мог еще понять, в чем его вина, и не мог прийти в себя от столь неожиданного и страшного решения государя. «За что?!» В одном был он повинен перед царем, что оставил большую дружину в Воротынске, но велика ли эта крамола, сравнима ли с тем, что он сделал доброго для царя Василия Ивановича и земли русской? Не он ли, переметнувшись к родителю Василия Ивановича Ивану Великому, мечом доказывал полякам и литовцам свое право, воевал, вместе с другими князьями, города их с великой удачей? Не это ли помогло царю всея Руси Ивану Великому добиться от Казимира, что признал он за русским царем земли перешедших к нему князей. За Россией по тому договору остались его, князя, вотчина, еще и Вязьма, Алексин, Тешилов, Рославль, Венев, Мстислав, Таруса, Оболенск, Козельск, Серенек, Новосиль, Одоев, Перемышль, Белев.
И в том, что удельные князья древней земли Черниговской поставили купно сложить с себя присягу Казимиру, велика заслуга князей Воротынских – Дмитрия и его, Ивана, да Василия Кривого, тоже из их рода. И не он ли, Иван Воротынский, оберегал затем земли верхнеокские от татарских набегов и от польско-литовского захвата? Иван Великий, царь всея Руси, царство ему небесное, не за зря же думным боярином его пожаловал и слугой ближним. Воеводою числил. Да и то верно, дружина его разумно устроена, готова и к полевой сече, и к осадному сидению, но она научена еще и лазутить. Каждый из дружинников – добрый сторожа. Не его ли княжескими усилиями засечная черта легла до самого Козельска, а по черте той и его дружинники, и казаки служилые по сторожам посажены, станицами лазутят? Даже в степь они выезжают, чтоб почти под носом у татар лазутить, и в самый раз оповещать о татарских сакмах, а тем более – о рати.
Верных людей своих к тому же он, князь, имеет и в литовской земле, и у татар. Важные вести те ему шлют безразрывно. Сколько раз эти вести служили великую службу русской земле. И на сей раз послужили бы, прими их государь Василий Иванович. Так нет, отмахнулся! Юнцу Вельскому веры больше оказал!
А в распре с Дмитрием за престол чью сторону он, Воротынский, держал? Васильеву. Все, что сведывал, тут же князю Василию передавал. Едва не угодил вместе с князем Полецким под плаху палачу. Это он, Воротынский, поведал и ему, и дьякам Стромилову с Гусевым, что Иван готовится венчать на престол своего внука. Сплоховали те, жаль их, но вечная им благодарность, что не выдали его, Воротынского, даже под пытками. Для Ивана Великого остался неведомым тот шаг, но Василий Иванович знал и не мог вот так просто забыть.
Да, он присутствовал на венчании на царство Дмитрия. Поздравлял его вместе со всеми, только не перестал противиться этому. Более того, он, Воротынский, смог дать царю Ивану важные сведения о потачках Литве князя Ряполовского и князя Патрикеева с сыновьями, явно поддерживавших Дмитрия и его мать Елену. Именно это круто повернуло все дело, Иван отстранил от дел внука, хотя и венчанного на великое княжение, и объявил великим князем и своим наследником своего сына, Василия Ивановича. И надо же, такая вот благодарность за все содеянное!
Да, он, князь Воротынский, видел тогда, что сын пошел не в отца: не добр к подданным, не в пример отцу, но главное, не любил, когда кто проведет рукой против шерстки; Иван Великий, тот перечивших ему даже жаловал, ибо видел в этом пользу для государства, Василий же не терпел тех, у кого есть свое мнение. Слишком любил себя Василий; но хотя и знал обо всем этом князь Воротынский, только, как он думал, с годами приобретет великий князь мудрость мужа державного, станет царь жаловать тех, кто верно служит, хотя и перечит, на своем стоит, – государево с годами затмит личное.
Увы, такого не случилось. В цепи велел оковать слугу своего преданного, и наверняка повелит готовить рать на Казань. Мстить за свой позор. И не удержит его никто от этой бессмыслицы, забоится правду-матку сказать в глаза. Да и за глаза. Доносчиков царь Василий расплодил знатно.
Эти грустные мысли о несправедливости опалы так подавили князя Ивана Воротынского, так подкосили его волю, что он даже не чувствовал боли, когда кузнецы казенного двора заклепывали обручи на ногах и на руках, не вдруг он ощутил тяжесть и печальный звон цепей при каждом шаге. Печалью и негодованием пропитана была вся его душа.
Только об одном молил князь Иван Бога, чтобы сына миновала царская опала. Сына и княгиню-ладушку. Пусть уж ему одному, если так угодно Богу, секут голову, но род не рубят под корень. И если в темнице сидеть предстоит, то тоже чтоб одному. «Авось, не поднимется рука на грудничка, – с надеждой думал князь Воротынский. – Не дозволит Господь Бог загубить безгрешную душу. И ладу мою не постригут в монахини. Пресвятая Богородица отведет государеву руку…»
Намного спокойней было бы на душе у князя, знай он, что сын его, безгрешная душа, безмятежно спал в удобной люльке, установленной в возке, а сам возок стоял на берегу Десны, чуть в стороне от дороги под раскидистой ветлой в ожидании дружинников, первая дюжина которых вот-вот должна была появиться на Калужской дороге.
Почему на Калужской? Двужил решил ехать по ней, чтобы избежать погони, если она случится, заехать в Серпухов через Вороново, Белоусово, Высокиничи. Дальше так, но – спокойней.
Княгиня безропотно согласилась ехать этой дорогой, менее накатанной, более колдобистой, ее нисколько не волновали неудобства, ибо ее теперь занимало только одно: как только доберутся они до Серпухова, а Никифор, оставив ее, увезет княжича в удел, тут же она вернется в Москву. Решение это ее было твердым и бесповоротным. Воротится она, не ожидая никаких вестей. Не дожидаясь и своей дорожной коляски. Она надеялась, что по-людски отправит ее воевода серпуховский, ведь они же были с князем Иваном на короткой ноге. Жила княгиня поэтому сейчас одним – мыслью о предстоящей встрече с великой княгиней, царицей Еленой, вела с ней мысленный разговор, подыскивая трогательные и вместе с тем убедительные слова, обеляющие князя.
Увы, не случилось так, как мыслилось княгине. Ее приезд в город вроде бы никто даже не заметил. Обычно, когда они останавливались проездом в Москву или из нее в своей усадьбе, специально для остановок на отдых приобретенной, тут же съезжалась к ним вся городская знать, особенно ратная, сейчас же к воротам усадьбы не подъехала ни одна коляска, не появился ни один конный. Даже атаман городовых казаков не соизволил навестить княгиню. Она была весьма этим удручена, но ей ничего не оставалось делать, как самой поехать к воеводе. До фамильной ли гордости, когда в беде муж?!
Воротник впустил ее в усадьбу воеводы с обычной расторопностью, встретила ее жена воеводы Мария Фроловна любезно, провела в свои комнаты, но, догадываясь, что княгиня будет что-либо просить у воеводы, опередила ее:
– Супруг мой в Воскресенском монастыре. По воеводским своим надобностям. Нынче его даже не жду.
Но только что воротник сказал княгине, что воевода дома. Не нашла нужным княгиня долго задерживаться в этом лживом доме, перекинулись они с хозяйкой несколькими фразами о городских новостях, о князе Иване воеводша ничего не спросила (все знала, но неумело притворялась несведущей), княгиня же сочла унизительным рассказывать ей о своем горе и своих намерениях. «Бог им, лицемерам, судья…»
- Предыдущая
- 41/114
- Следующая
