Мастер Баллантрэ - Стивенсон Роберт Льюис - Страница 22
- Предыдущая
- 22/87
- Следующая
Сумма денег, высланная мастеру Баллантрэ, нанесла нашим делам большой ущерб. Для того, чтобы кое-как сводить концы с концами и иметь возможность хозяйничать, надо было сделать снова весьма значительный заем, и с этой целью мне пришлось ехать в Эдинбург. Таким образом я приблизительно недели три находился в отсутствии.
Что происходило в продолжение этого времени в доме лорда, я в точности сказать не могу, так как никто не сообщил мне об этом, но при своем возвращении я нашел в поведении миссис Генри огромную перемену. Послеобеденные разговоры с милордом прекратились, с мужем она вела себя любезнее, заговаривала с ним гораздо чаще и старалась даже казаться покорной, а главное, чего прежде никогда не было, очень интересовалась своей маленькой дочкой.
Казалось, подобная перемена в поведении жены должна была бы понравиться мистеру Генри. Но на самом деле это было не так. Напротив, всякая перемена в поведении жены была ему неприятна, так как он отлично понимал, что жена его вела себя таким образом, чтобы скрыть от него то чувство, которое она питала к его брату. Прежде, когда она воображала, что мастера Баллантрэ не было уже в живых, она как бы хвасталась своим постоянством и своей любовью к нему, теперь же, когда она знала, что он жив, ей было совестно за то, что она так явно выказывала свою любовь к тому, кто ее вовсе не любил, и чтобы заставить других забыть об этом, она и переменила свое обращение с мужем и ребенком.
Так как я решил ничего не скрывать, а рассказывать обо всем, что происходило, совершенно правильно и придерживаться во всем правды, то я не могу не сказать, что поведение мистера Генри по отношению к жене было теперь хуже, чем ее поведение по отношению к нему. Появление полковника Бурке, очевидно, дурно подействовало на него: он сделался страшно раздражителен и хотя при чужих и сдерживался, но когда был наедине со мной, явно выказывал свое дурное расположение духа. Со мной он не стеснялся и не только не скрывал от меня своего дурного расположения духа, а порой относился ко мне даже крайне несправедливо. Даже жене он очень часто отвечал резко, большей частью тогда, когда она оказывала ему ласку, к которой он не привык, а порой просто так, без всякой видимой причины, просто потому, что он был постоянно недоволен и желал на ком-нибудь сорвать свою досаду. Если бы мистер Генри и его жена могли со стороны взглянуть на себя, то они, наверное, сами удивились бы происшедшей в них перемене.
И в то время, как мистер Генри изо дня в день раздражался и, так сказать, давал волю своему дурному расположению духа, он вместе с тем приводил поместье все в худшее и худшее состояние, потому что не переставал посылать брату деньги, когда тот обращался к нему с просьбой. И все это он делал молча. Играло ли тут роль благородство или оскорбленная гордость, этого я решить не берусь, знаю только, что мастер Баллантрэ без конца присылал к нам свободных торговцев за деньгами, и что он ни разу не получал отказа.
Я ничего не мог против этого сделать; спорить с ним я не решался, так как это все равно ни к чему бы не привело: он бы меня не послушался. Быть может, по той причине, что его совершенно несправедливо обвиняли в скупости, он как бы назло тем, которые это говорили, швырял, выдавал суммы денег брату, который только и делал, что требовал их. Фальшивое положение, в котором он находился, способствовало этому, и, быть может, и другой человек, даже с более спокойным характером, сделал бы то же самое, если бы он очутился на месте мистера Генри.
При таких условиях денежные средства наши, понятно, все убывали и убывали, поместье приходило все в худшее и худшее положение, так как не хватало средств, чтобы поддерживать его, траты все увеличивались, а доходы уменьшались, и мы в конце концов вынуждены были начать делать различные экономии: лошади продавались, конюшни пустели, пришлось оставить лишь четыре дорожные лошади, а остальных продать, и несколько человек из прислуги пришлось уволить, так как не было возможности содержать их. Они, разумеется, начали роптать, ропот поднялся также среди остальной оставшейся в доме прислуги, и прежняя ненависть против мистера Генри снова возродилась в их сердцах. Кончилось тем, что мне пришлось прекратить даже мои ежегодные визиты в Эдинбург, так как закладывать уже было нечего.
Это было в 1756 году. В течение семи лет, прошедших с тех пор, как мастер Баллантрэ потребовал впервые деньги, этот кровопийца вытянул все соки из имения Деррисдир-Баллантрэ. Но, несмотря на это, в продолжение всех этих семи лет мистер Генри все посылал деньги и все упорно молчал о том, что он их посылал. Мастер Баллантрэ никогда не обращался с просьбой за деньгами к отцу, а всегда к брату, и это он делал умышленно, чтобы отец не знал, что он требует денег. Так как лорд и миссис Генри не знали, что мистер Генри посылал брату деньги, то они крайне удивлялись тому, что он то на том, то на другом делал экономию. Его упрекали в том, что он скупец, и к нему начинали питать неприязненные чувства. Скупость вообще отвратительный недостаток, а у такого молодого человека, как мистер Генри, которому не было еще и тридцати лет, недостаток этот казался еще хуже. Лорд и жена мистера Генри были крайне недовольны переменами, происходившими в хозяйстве, но так как мистер Генри смолоду управлял имением, то они ни во что не вмешивались и только сердились.
Мистер Генри и его жена редко бывали вместе и встречались по большей части только за столом, во время обеда или ужина.
Вскоре после известия о том, что мастер Баллантрэ жив, миссис Генри, как я уже говорил, стала относиться к своему мужу лучше, и, в противоположность ее прежнему поведению с ним, старалась быть даже ласковой и покорной. Но попытки ее к сближению с мужем ни к чему не привели. Не знаю, осуждать ли мне мистера Генри за то, что он не воспользовался благоприятным случаем завоевать любовь своей жены, или же обвинять мне миссис Генри за то, что она после нескольких тщетных попыток так быстро спряталась снова в свою скорлупку и сделалась по-прежнему холодна и неприступна, но только результатом всего этого было полное отчуждение супругов, и они постепенно отвыкли друг от друга настолько, что встречались и разговаривали друг с другом только за столом. Даже материальные вопросы, и те обыкновенно разбирались за обедом, между прочим и следующий вопрос: почему я перестал ездить в Эдинбург, и выкупаем ли мы понемногу имение.
Случилось так, что как раз в тот день, когда об этом зашла речь, жена мистера Генри была в дурном расположении духа и во что бы то ни стало желала спорить. Как только она услышала, как на вопрос об этом, предложенный лордом, мистер Генри ей ответил, вся кровь от злости бросилась ей в лицо.
— Мне, наконец, надоело терпеть всевозможные лишения! — воскликнула она. — Мы экономничаем и скаредничаем, а какая мне от этого выгода? Какое я имею удовольствие? Ровно никакого. Я не желаю жить так, как мы живем. Соседи и без того смеются над нами. Я не буду больше стесняться и буду жить так, как мне это нравится. Эта глупая экономия во всем с нынешнего же дня прекратится.
— Но у нас нет средств на то, чтобы жить широко, — возразил мистер Генри.
— Как нет средств? — закричала она. — Стыдитесь говорить такие вещи. Впрочем, мне все равно, делайте что хотите, у меня есть свои деньги.
— Деньги эти, согласно брачному контракту, принадлежат мне, сударыня, — проворчал мистер Генри и вышел из комнаты.
Милорд поднял руки к небу и тотчас после этого встал из-за стола и вместе со своей невесткой подошел к камину. Я воспользовался тем, что все встали, и также вышел из комнаты.
Я отправился в рабочий кабинет мистера Генри. Он сидел за письменным столом и колотил по нему перочинным ножичком. Выражение лица у него было сердитое.
— Мистер Генри, — сказал я, — вы сами вредите себе и, по моему мнению, пора кончить все это.
— О, — закричал он, — это вы так думаете! Вы относитесь ко мне справедливо, но, поверьте, что кроме вас, все без исключения обвиняют меня! И это вполне естественно. Ведь у меня отвратительный недостаток, я — скупой! — Он взял перочинный нож и засадил его лезвие по рукоятку в стол. — Но я покажу им, какой я скупец, какой я скряга! — закричал он. — Я открою им глаза, и пусть они рассудят, кто из нас благороднее, он или я.
- Предыдущая
- 22/87
- Следующая
