В пламени холодной войны. Судьба агента - Коллектив авторов - Страница 10

• Предыдущая
• 10/63
• Следующая

Вот он – рывок! Парашют раскрылся, и скорость резко снизилась. При нормальном прыжке после этого можно было бы раскачиваться на стропах, плавно спускаясь на землю. Но тут меня сразу ударило спиной о пушисто-белую вершину ели, и в облаке снега я обрушился вниз. Еще рывок – и, наконец, полет закончен. Но как! Я застрял ногой в ветках и оказался подвешенным вниз головой всего в нескольких сантиметрах от земли. К счастью, совершенно невредимый.

Правда, очень скоро мысль о счастье покинула меня. Было невозможно освободиться. Слишком неповоротливый в меховой зимней одежде, я кое-как избавился от строп, но нога прочно застряла. Отчаянно пытаясь схватиться за ветку или как-то подтянуть себя вверх, я в конце концов обессилел и так и остался висеть. Надолго, очень надолго… С самого начала я сознавал, что будет страшно и больно, но что голову начнет буквально распирать – этого предположить не мог.

Не помню, сколько провисел, однако могу представить, как выглядел в тот момент, когда меня обнаружили: весьма трагикомично. Помню, перед глазами вдруг возникла опрокинутая фигура старушки. Как позже выяснилось, эта добрая женщина жила недалеко от места катастрофы и все видела.

– Ой-ой-ой! Мертвый летчик! – единственное, что она выкрикнула, прежде чем исчезнуть из неясного поля моего зрения. Может, старушка была глухой, может, голос мой оказался слишком слабым, но она меня не услышала, оставив наедине с усилившимся отчаянием. Вскоре, однако, прибежал радист и, как ангел-спаситель, принялся за дело. Наконец я оказался на ногах. Вроде бы все было нормально. Но моя бедная голова… распухла и стала вдвое больше обычного!

Невдалеке мы нашли остов разбитого самолета. Летать на нем нам выпало долго, и теперь казалось, что мы потеряли хорошего друга. Подошли ближе, рассмотрели все в подробностях: странно, но не было никаких признаков пожара.

И по сей день не могу забыть, какое непередаваемое чувство пережил тогда у кабины пилота: будто бы смотрел на себя самого, на свое мертвое тело… Да, не надо было висеть вниз головой, ох, не надо! Лишь убедившись, что кабина пуста, я постепенно пришел в себя. Чувство это на протяжении жизни возвращалось ко мне еще несколько раз. Не так, может быть, ярко, но возвращалось! Особенно в напряженных ситуациях. Описать его трудно: все равно что жить отдельно от тела и рассматривать себя как постороннего человека.

Вскоре прибыла спасательная команда, и мы вернулись в Еливаре. Помню, как ликовали с радистом, что оба остались живы и целы. Но тогда я не знал, как сложится мое будущее. И если бы в ту пору оно вдруг открылось мне во всей ясности – кто знает, может, я и счел бы за лучшее вместе с самолетом врезаться в землю.

Военное счастье переменчиво.

С баз, расположенных в Англии, Германию вовсю бомбила американская авиация. Но немецкая воздушная оборона была крепка, и обоюдные потери оказались значительными. Поврежденные американские самолеты падали или вынужденно садились в нейтральной Швеции, получая убежище и избегая опасности попасть в руки немецких граждан, горевших жаждой мести.

Аэродром Бултофт в Мальме официально объявили предназначенным для вынужденных посадок. Здесь шведские власти создали особую организацию, которая занималась интернированием экипажей и самолетов. Все самолеты, которые можно было привести в летное состояние (подавляющее большинство), переправляли потом на базу под наблюдением шведских офицеров. Это была родная база Веннерстрема, авиационная флотилия у Сотенеса. И сам он вскоре попал в число офицеров сопровождения. Служебные обязанности – и в воздухе, и на земле – оказались интересными. Включая и то, что вся деятельность шведских пилотов находилась под тщательным наблюдением военных летчиков из американского посольства в Стокгольме. Поочередно Стиг перезнакомился почти со всеми американцами. Часто они вместе оказывались в полетах и различных воздушных перипетиях, что, пожалуй, лучше всего сближает летчиков.

Следует отметить, что это был первый контакт с американцами, имевший для Веннерстрема особое значение. Благодаря «летной дружбе» двери американского посольства, по возвращении в столицу, распахнулись перед ним, что называется, настежь.

Произошло это осенью 1945 года, после окончания войны. Теперь комэск носил уже майорские знаки отличия и не считался молодым. О возвращении в Москву речь больше не заходила. Вместо этого ему поручили аналитические исследования организации вооруженных сил после войны, что было в то время важнее всего.

Веннерстрем преуспел в этом деле, впрочем, как и в любом другом из тех, что ему поручали, и уже стал подполковником, когда снова возник вопрос о Москве. Правда, при обстоятельствах, совсем не лестных для его самолюбия.

Телефонный звонок командующего ВВС оказался неожиданным не только потому, что прозвучал в самый разгар срочной работы, но и потому, что звонил сам легендарный генерал Норденщельд – создатель военно-воздушных сил Швеции. Этого представителя сильных лидерских натур многие ненавидели, но Стиг давно и неизменно принадлежал к числу его поклонников. Генерал не терпел недомолвок, и в этом пришлось убедиться с первых же слов:

– Я просматриваю статистику полетов штабного персонала. Черт бы тебя побрал! Надо больше заботиться о своем будущем: у тебя слишком мало летных часов, а ты знаешь, как я к этому отношусь.

По существу, прозвучало серьезно сформулированное предупреждение. «Штабникам», также как и «летунам», следовало постоянно поддерживать хорошую летную форму, поскольку командиры флотилий назначались именно из их числа. Для этого в пригороде Стокгольма располагалась специальная авиачасть, куда можно было подавать заявки на полеты в любые удобные дни и часы.

Конечно, Веннерстрем хорошо сознавал, что не принадлежит к числу летчиков-асов типа Норденщельда. Пережив немало «небесных» инцидентов, он был свидетелем множества смертей и вовсе не желал добавлять свое имя к скорбному списку. Его действиями в воздухе всегда руководила резко выраженная осторожность. Само по себе это не было большой бедой, но при назначении на должность свидетельствовало о недостаточной целеустремленности и слабых способностях лидера-руководителя.

Короче, предупреждением генерала нельзя было пренебречь, и с этого момента Стиг использовал любую возможность, стремясь налетать побольше часов, ибо знал, что поставлено на карту. Но мечта каждого офицера ВВС – стать командиром флотилии – для него так и осталась мечтой. Смертельный удар по его честолюбию последовал в 1948 году.

– Ты не подходишь для почетной должности командира флотилии!

Норденщельд, верный своему обычаю, рубанул без обиняков. И чуть погодя добавил:

– Но у тебя явный талант к разведывательной работе, и с твоим прекрасным знанием языков ты окажешь гораздо большую услугу ВВС, если послужишь за рубежом в качестве военно-воздушного атташе.

Предполагалось, что это слова утешения. К тому же именно о такой карьере Стиг давно уже тайно мечтал.

Но не сейчас! И не такой ценой.

Он не привык к подобным ударам судьбы и был страшно разочарован. Закончить службу подполковником… Энергия, устремленность, желание – все вдруг оказалось бессмысленным. И что еще хуже, его характер не позволял поделиться переживаниями ни с кем из ближайшего окружения. Все лежало и накапливалось внутри, не получая выхода или разрядки…

К чести «поверженного», это не изменило его отношения к Норденщельду. Веннерстрем восхищался им по-прежнему и продолжал восхищаться в течение всей жизни. В душе он признавал, что генерал прав. В конце концов, запас агрессивности, таившийся в подавленном сердце, пришлось обратить против себя самого: почему не готовился к летной карьере заранее, более тщательно, почему не планировал будущее с дальним прицелом?

Именно это разочарование, вместе со злостью завязанное в тугой узел безысходности, и стало причиной события, последовавшего незадолго до нового отъезда Веннерстрема в Москву.

• Предыдущая
• 10/63
• Следующая