Профессорская дочка - Колина Елена - Страница 5
- Предыдущая
- 5/54
- Следующая
– Тогда сначала идите в туалет, – деловито сказала я.
– Мне не нужно в туалет, спасибо, – удивился он. – Покажите комнаты.
Я ни разу не встречала мышь в комнате, но он профессионал, ему видней.
– И вы тут живете? – присвистнул он, оглядевшись по сторонам.
Да, я живу, а кто же?
Когда новый человек заходит в комнату и, вместо того чтобы искать мышь, удивленно спрашивает: «И вы тут живете?» – то невольно на мгновение посмотришь на собственный дом свежим взглядом. И что?...
Ну, возможно, все это может показаться несовременным. Но у нас так.
Может быть, его удивило, что половину комнаты занимает рояль? На рояле лежат папины бумаги. Рояль удобней пианино, потому что под ним много места. Под роялем тоже папины бумаги. Папа с мамой играли Бетховена в четыре руки, папа невысокий, ниже мамы, на стул под-кладывал ноты. Мама сидела прямо, если он делал ошибку, останавливалась, строго смотрела. Папа – самоучка. Он говорил, что ему, как математику, легко читать с листа, асам делал ошибки... Подпрыгивал, покачивался, как будто не утомленными своими глазами водил по растрепанным нотам, а всем телом. Говорил, что Бетховен изменяет свойства его организма, что это уже физически не он.
У окна ломберный стол. Прежде за ним играли в преферанс, а сейчас на нем стоит мой компьютер. Ломберный стол маловат для компьютера, локти свисают.
Диван – всё как у всех. На этом диване я спала с пятнадцати лет и до сегодняшнего утра, он, кстати, ужасно неудобный.
А почему, собственно, я должна смотреть на свой дом свежим взглядом?... Пусть лучше человек от мышей смотрит на мой дом свежим взглядом и ищет, что ему полагается.
– Может быть, отодвинуть диван? – предложила я и немного подвинула диван. – А может быть, вы хотите заглянуть под шкаф? Неужели при таком беглом осмотре вам уже все понятно?
– Раз уж вы настояли на осмотре, я запишу. – Он вытащил блокнот. – Так... потолок протекает, паркет проваливается... Хороший специалист отличается от дилетанта внимательным отношением к мелочам... Покажите вторую комнату.
Вторая комната – папина.
– О... нет-нет, что вы. Туда нельзя. Там точно нет...
– Нет так нет, – легко согласился он. – Знаете, я вам честно скажу: она неликвидная. Похоже, вам придется с ней смириться.
– Но почему, почему?... Ну почему неликвидная? Почему смириться? А... может быть... жесткие радикальные меры? – взмолилась я.
– Жесткие? Радикальные? Иногда в этом бизнесе действительно применяют жесткие меры. Но это не ко мне... – Человек от мышей обвел рукой комнату: – А у вас тут... э-э... так много всего...
Да, а что?... Если люди прожили в своем доме несколько десятилетий и жизнь их была такой блестящей, как у моих родителей, этой жизни так много, что она отовсюду вылезает. Книги, фотографии, картины и картинки, папины дипломы на иностранных языках, подарки аспирантов – как тут можно придерживаться какого-то одного стиля?... У нас есть по-настоящему ценные вещи: диван модерн, буфет ампир, консоли тоже ампир, но они стоят вперемежку с полированным сервантом и серыми в кра-почку креслами семидесятых. Папа говорит, что эта мебель наивная и простодушная, к тому же он не любит перемен. У нас вообще много советских вещей, тех, что давно уже ушли из других домов, но это все память, подарки папиных аспирантов. Вот, к примеру, лакированный конь на доске, чуть ли не в полный рост, – куда его девать?... А вот еще доска, на ней сцена из басни «Лиса и виноград», пусть немного неумело, но один папин аспирант выжигал ее своими руками...
Можно сказать, что у нас стиль – эклектика. Да, эклектика, смесь всего на свете. Вот огромная лакированная лошадь смешивается с мраморным конем работы знаменитого петербургского скульптора Антокольского. Ну и что, что мраморный конь работы Антокольского лучше, чем лакированная лошадь. Лошадь – подарок папиного аспиранта из Пскова, а Антокольский умер в 1902 году в Германии и даже не был с папой знаком.
– Вы лучше в следующий раз говорите правду. Какой смысл врать, если все, так сказать, налицо... – хохотнул человек от мышей.
– Но я говорю правду! – жалко оправдывалась я. – Ведь мышь была, была! А... хотите кофе? У меня есть полчаса.
– Зато у меня нет. Я и так уже потерял с вами столько времени. – Человек от мышей посмотрел на часы и зло сказал: – Вот черт, из-за вас всюду опоздал!
В прихожей я протянула ему деньги:
– Ну... вот, возьмите... я же обещала вам, что мы договоримся...
Человек от мышей резко отступил к двери – как будто он никогда не берет денег, как будто он не профессионал, а любитель и ловит мышей бесплатно.
– Вы что, с ума сошли? – испуганно прошептал он.
– Но вы же пришли, потратили время... может быть, вы поможете мне позже... – убеждала я. – В конце концов, это долгое дело, не всё сразу, и так далее...
– Дорогая, – ласково сказал человек от мышей, – в каком смысле «не всё сразу»?... Давайте расставим точки в наших отношениях. Я пока еще нахожусь в здравом уме и никогда не куплю этот ваш скворечник, ни сразу, ни потом.
Я надела очки – оказывается, они все это время были у меня на голове – и неприлично охнула. Человек от мышей, он...
Он – чрезвычайно респектабельный господин лет сорока в длинном пальто и шелковом ярко-красном шарфе, длинноногий, широкоплечий, похожий на актера, – все время забываю его имя, его еще называют нашим российским секс-символом.
Секс-символ в пальто – такой гладкий, вальяжный. Победитель жизни (хотя не исключено, что такое впечатление складывалось из-за красного шарфа). И просто невозможный красавец – не тонкий интеллектуал и не брутальный мачо, – а то бы я совсем испугалась. Нет-нет, просто качественный красавец на любой вкус, как киногерой из недорогого сериала, которые показывают днем по всем каналам.
Папа говорит, в природе все сбалансировано, и красавцы обычно неумны или страдают нарциссизмом, или эгоцентризмом, или еще что-нибудь. И в любом случае такие холеные красавцы, победители жизни, не бывают мышеловами.
– Простите, не обижайтесь, но вы... Вы – человек от мышей? – на всякий случай уточнила я.
– От мышей? – Респектабельный господин посмотрел на меня с опаской и сделал шаг к двери. – От каких мышей?... Я от Лидии Сергеевны из агентства недвижимости.
Боже мой, я никогда еще не чувствовала себя такой виноватой, такой идиоткой в халате! Я просила прощения, бормотала оправдательную чепуху про очки, которые потерялись у меня на голове... Представляю, как ему обидно, ведь я так грубо, так бесцеремонно нарушила его представление о себе – вряд ли этот господин, гладкий и успешный, как банка кока-колы, мыслит себя человеком от мышей...
Оказалось, ему не очень обидно. И мы стали улыбаться, усмехаться (он), хихикать, смеяться, хохотать (я), и все это веселье продолжалось еще несколько минут.
– Знаете, со мной такое не в первый раз, как будто я персонаж комедии положений, как будто я Бим и Бом... – честно сказала я. – Простите меня... Вот вчера, например... А может быть, вы все-таки хотите кофе? Меня зовут Маша, простите, пожалуйста... Со мной всегда что-нибудь случается, не обижайтесь...
– Больше не нужно извиняться, – строго сказал господин.
– Папа говорит, что привычка оправдываться развивается у человека, который вырос в недоброте. Я выросла в доброте, а все время извиняюсь и извиняюсь...
– Я ему не скажу, – пообещал господин и взглянул на часы.
– Вы и не сможете... – сказала я. – Папа умер год назад. И три дня.
– А-а... простите. Вы так о нем говорите, как будто он в соседней комнате...
Господин обвел взглядом прихожую, кивнул в направлении комнаты и уселся на диванчик в прихожей. На этом диванчике раньше всегда по утрам кто-то лежал – припозднившиеся аспиранты и все такое.
– Картины... У вас тут просто филиал Русского музея! Я тоже обвела взглядом прихожую и кивнула в направлении комнаты.
- Предыдущая
- 5/54
- Следующая
