Само собой и вообще - Нёстлингер Кристине - Страница 13
- Предыдущая
- 13/24
- Следующая
Я, конечно, ничего не рассказывал Карли про свои надежды «из нижнего этажа». То, что я говорю другим, всегда исходит из верхнего этажа моего мозга.
Но недавно произошло вот что: мы с Карли вернулись из школы домой к обеду. У нашей входной двери Карли стала показывать мне, как Вуци, целуя ее, вывихнул ногу.
Вуци и Карли, кстати сказать, уже давно превратили свою дружбу в любовную связь. И демонстрируют это непрерывным лизаньем.
А с вывихнутой ногой получилось так: Вуци на прощанье целовал Карли у нашей входной двери, стоя на самом краю ступеньки. От неистовости моей сестрицы он пошатнулся и оступился, Карли рухнула на него, и вся тяжесть сестры — а она отнюдь не пушинка — пришлась на левую лодыжку Вуци.
Пока Карли изображала этот замечательный несчастный случай, дверь отворилась. На пороге стояла мама. Одетая, как на похороны дальнего родственника. Раньше такого никогда не бывало — мама дома в обеденное время. Да еще в такой одежде!
Тут верхний этаж моего мозга сказал нижнему: «Да пойми же, наконец, что папа и мама мириться уже не будут. Потому что они только что развелись!»
И нижнему этажу только и оставалось, что согласно кивнуть верхнему.
Мама приготовила нам роскошный холодный обед. Пока мы шли на кухню, я сообщил Карли, какой вывод сделал верхний этаж моего мозга. И Карли набросилась на маму. Конечно, только на словах. Она страшно возмутилась, что мы узнаем о разводе задним числом. Моя сестра явно вообразила, что нас — или, по крайней мере, ее — тоже должны были вызвать в суд. Понятия не имею, что она собиралась там сказать!
Может быть, вот что: «Господин судья, не давайте развода супругам Поппельбауэр, потому что мы, дети, против. А нас трое. То есть счет 3:2 против развода».
Но, как мама объяснила Карли, при разводе суд опрашивает детей, только если возникает спор, с кем дети останутся жить, а папа, «само собой», оставил нас маме.
После этого Карли разозлилась еще больше.
— Мы что, дерьмо собачье, что ли, — кричала она, — если за нас так вот просто решают! И вообще, как это можно — разводить с папой и нас тоже?!
Карли, между прочим, права. У нас всегда были хорошие отношения с папой. Хотя у него, конечно, всегда не хватало на нас времени. Но и у мамы на нас тоже не хватает времени! А когда папа был дома, с ним все было нормально. Само собой, по сравнению с тем, что другие дети рассказывают о своих отцах! (По крайней мере, так мне кажется с тех пор, как папа от нас ушел.)
Но мама почти не слушала упреков Карли. Только жалобно сказала, что нам не мешало бы спросить, каково ей сейчас. Наверно, хотела намекнуть, что ей сейчас хуже некуда. Но мне кажется — как на верхнем, так и на нижнем этаже моего мозга, — что требовать от нас этого несколько чересчур! Предки делают что хотят, а подрастающее поколение еще и должно до слез им сочувствовать!
У Бабушки случился сердечно-сосудистый криз. Сейчас ей уже лучше, но рано утром было так плохо, что ее отвезли в больницу на скорой помощи. Когда Бабушку на носилках выносили из дома, она попросила соседку известить маму. Но глупая соседка позвонить забыла. Поэтому мама понятия не имела, что Бабушка в больнице и что Шустрика, у которого уроки заканчиваются в двенадцать, никто у школы ждать не будет.
Наверно, у Бабушки в любом случае случился бы криз, потому что ежедневные поездки туда-сюда, забирание Шустрика из школы и его доставка домой ей уже не по силам. Но кто же теперь позаботится о Шустрике? Бабка, слава богу, с нами разведена. Мама с утра до вечера пропадает в вязальном магазине. Мы надеялись, что Тереза-Шарлотта по возвращении из Америки снова возьмет на себя послеобеденную смену, но напрасно. Она теперь влюблена в хозяина какого-то ресторана. Помогает ему на кухне панировать шницели и делать салаты. Маме Шарлотта сказала, что шерсть стоит ей поперек горла и она видеть ее больше не может!
Но мама хочет сохранить свою лавочку. Потерять сначала мужа, а сразу после этого еще и магазин — это было бы для нее слишком. Вот она и торчит там с утра до вечера, а нанять помощницу не может, поскольку дела в магазине идут не блестяще. У нас с Карли в школе гораздо больше уроков, чем у Шустрика. А подолгу оставлять его дома одного нельзя, он якобы еще слишком мал. На самом-то деле не «якобы», а действительно мал, мы уже выяснили, что оставлять Шустрика без присмотра не стоит.
Он включает электроплиту и забывает ее выключить. Хочет пойти купить себе карандаш, выходит из дома, захлопывает за собой дверь и только тут вспоминает, что забыл взять ключи. Или на обратном пути из школы приглашает к себе четверых незнакомых детей, и они устраивают такой тарарам, который мы с Карли, вернувшись из школы, не можем разгрести и за четыре часа. А попутно выясняем, что пропали несколько игрушек Шустрика и двадцать шиллингов с моего письменного стола! Пару раз Шустрик всю вторую половину дня проводил у мамы в магазине. Но там ему нечем заняться, кроме как сидеть на вертящейся табуретке и учиться вязать!
В общем, сегодня, когда Шустрик вышел из школы, его никто не встречал. На такой случай мама велела ему ждать четверть часа, а потом, если все-таки никто не придет, позвонить ей. Для этого у него всегда был с собой пластиковый кошелек с двумя монетками по шиллингу. Шустрик послушно ждал, а потом решил позвонить. Но телефон в будке у школы не работал, а следующий находился довольно далеко, около почты. Путь от школы до почты такой же длинный, как и путь к нам домой. Поэтому Шустрик решил пойти домой и позвонить маме оттуда. Сэкономив заодно телефонный шиллинг.
Он дошел до дома, хотел открыть входную дверь и увидел, что она не заперта, а только прикрыта. Шустрик подумал, что я или Карли вернулись домой раньше времени. Вошел в дом и позвал нас, но никто не ответил. И тут Шустрик испугался. «Наверно, — подумал он, — в доме взломщик». Я бы на месте Шустрика тут же побежал к соседям и все им рассказал. Но наш клоп, по-видимому, неразумно храбр. Он двинулся в гостиную и увидел, что дверь в сад открыта. А в саду наш папа разговаривает с какой-то семейной парой. Сперва Шустрик вздохнул с облегчением, но потом услышал, как папа говорит: «Я вам прямо скажу, это никакой не санаторий.
Здесь живут обычные семьи и производят обычный семейный шум!» Папа сказал так, потому что из соседнего дома слышалась музыка, которая показалась посетителям чересчур громкой.
Шустрик не мог понять, зачем папа показывает супругам наш сад, и поэтому остался в гостиной и стал слушать дальше. Малец уже успел смекнуть, что «шпионажем» можно выяснить больше, чем прямыми вопросами.
Когда папа и посетители вернулись в гостиную, Шустрик проскользнул в свою комнату и стал внимательно слушать дальше. Он узнал, что папа хочет продать этим супругам наш дом, и от этого так расстроился, что забыл позвонить маме. Лег на кровать и заревел. А папа ушел вместе с посетителями и даже не заметил, что Шустрик дома.
Через некоторое время Шустрик прекратил реветь, посмотрел на часы и сообразил, что Карли и мне уже пора бы прийти из школы. Но мы вместе с Вуци сидели в кондитерской. Вуци и я хотели уговорить Карли не опускать руки и продолжать учебу. Она теперь просто вообще ничего не учит и твердо убеждена, что, само собой, останется на второй год и учиться ей сейчас совершенно бесполезно. Я попытался объяснить сестре, что именно таким ученикам, как она, которые не любят ходить в школу, не нужно добровольно продлевать это дело еще на один год. Но все было бесполезно! Карли закрылась, словно устрица. Тогда мы прекратили заседание в кондитерской, и Вуци проводил нас домой. Мы не торопились, потому что думали, что Шустрик у Бабушки. До дома оставалось уже совсем немного, и тут он вдруг выбежал нам навстречу. Клоп был совершенно вне себя и едва мог говорить. Прошло довольно много времени, пока мы уразумели, что же он хочет нам рассказать. Карли решила, что Шустрик просто несет вздор. Я был склонен согласиться с ней, но Шустрик постепенно успокоился и рассказал нам подробно и точно, о чем папа разговаривал с посетителями.
- Предыдущая
- 13/24
- Следующая
