Моя жизнь - Амундсен Руаль Энгельберт Гравнинг - Страница 18

• Предыдущая
• 18/47
• Следующая

Первая возможность посоветоваться с врачом явилась лишь в 1921 году в Сиатле [32]. Он сделал несколько рентгеновских снимков, изучил их со вторым врачом, после чего оба еще раз подвергли меня внимательному обследованию. Результаты последнего их сильно поразили. Они сказали мне, что плечо мое, судя по рентгеновским снимкам, находится в состоянии, при котором я не должен был бы вовсе владеть рукою. Очевидно, к числу других моих особенностей принадлежит и та, что я являюсь каким-то невозможным, но удачным чудом медицины.

Вскоре после этого со мной произошел еще худший случай. Наша обсерватория была небольшим помещением без окон и с очень плохой вентиляцией. Она освещалась и отоплялась шведской патентованной лампой, в которой керосин распылялся при помощи ручного насоса. Этот газ в момент распыления возгорался и давал красивый и жаркий желтый свет. Я всегда пользовался этими лампами в моих экспедициях и считаю их идеальными для этой цели.

Однажды я пошел в обсерваторию производить наблюдения. Через короткое время я заметил, что впадаю в сонливое состояние, сопровождаемое ненормальным сердцебиением. Сначала я не отдавал себе в этом отчета, как не замечаешь незначительных изменений в окружающей обстановке, когда бываешь углублен в работу. Только спустя некоторое время я обратил внимание на эти странные симптомы и встревожился, но тут же почувствовал, что сейчас упаду в обморок К счастью, мне удалось дотащиться до двери и выйти на свежий воздух.

Я так и не выяснил впоследствии, что тогда, собственно, произошло — поглотило ли пламя бульшую часть кислорода воздуха, или же при распылении керосина возникла какая-то неправильность и лампа стала выделять ядовитые газы. Как бы там ни было, но я оказался основательно отравленным, и это очень отозвалось на моем сердце. Прошло несколько дней, прежде чем утихли сильные сердцебиения; прошли целые месяцы, прежде чем я мог сделать физическое усилие, не испытывая тотчас одышки, и целые годы, прежде чем я поправился окончательно. Еще в 1922 году врачи советовали мне прекратить исследовательскую деятельность, если я хочу остаться в живых. Невзирая на эти советы, я остался на своем посту и еще сегодня, когда мне исполнилось 55 лет, с удовольствием готов держать пари, что с успехом могу соревноваться с большинством молодых людей в двадцатипятилетнем возрасте.

Этот случай имел место перед Новым годом, а в феврале я был еще так слаб, что подъем на холм 50 футов высоты поблизости от «Мод», чтобы увидеть возвращение солнца, чуть не стоил мне жизни.

Несмотря на наступление весны, мы по-прежнему были крепко стиснуты льдами, которые против обыкновения не вскрывались. Настало лето, а мы все еще оставались запертыми за островками По ту сторону их простиралась открытая вода, но как туда добраться, когда на тысячу метров тянулся толстый береговой припай? Я вспомнил средство доктора Кука, примененное в экспедиции «Бельгики», и распорядился просверлить пятьдесят дыр во льду на пути к открытой воде и в каждую дыру заложить взрывчатые вещества, соединив их между собою электрическим проводом так, чтобы все заряды взорвались одновременно. К нашему огорчению, взрыв не имел никаких заметных для глаза последствий. Тем не менее я был уверен, что от взрыва лед непременно должен дать трещины, хотя мы их и не видели. Из наших навигационных таблиц я узнал, что уровень самой высокой воды ожидался в ночь на 12 сентября. Я надеялся, что в этот день вода поднимет лед настолько, что невидимые трещины откроются и ледяная поверхность, кажущаяся на глаз сплошной, расколется на части.

Никогда не забуду я этой ночи на 12 сентября. Я был свидетелем одного из самых красивых зрелищ, какие только мне приходилось наблюдать во время моих полярных экспедиций. Небо было совершенно чисто, и сияющая луна обливала весь снежный ландшафт сверкающим блеском. Во многих местах мы различали белых медведей, расхаживавших по льду. Кроме луны, сверкало еще великолепное северное сияние.

Мы стояли на палубе, очарованные красотою ночи, но нервы наши были до крайности напряжены из-за сомнительного исхода тех упований, которые мы возлагали на подъем воды. И вот наконец по линии взрыва раздался треск, вскоре показались большие трещины и цельная ледяная поверхность раскололась на куски. Мы не стали терять времени и пошли навстречу открытой воде.

После того как мы покинули эту зимовку, разыгралась трагедия, единственная за все время моей деятельности полярного исследователя. Экипаж «Мод» состоял из десяти человек. Один из молодых матросов, Тессем, страдал хроническими головными болями и очень хотел вернуться на родину. Желание вполне понятное, если принять во внимание, что мы уже целый год находились в пути, а все еще не добрались до места, откуда, собственно, должна была начаться наша экспедиция. Нам оставалось еще покрыть несколько сотен миль к востоку, прежде чем можно было рассчитывать встретить то северное течение, с которым мы должны были дрейфовать к полюсу.

Поэтому я, не задумываясь, отпустил его и также не возражал, когда Кнутсен изъявил желание сопровождать Тессема. Я даже весьма обрадовался этой возможности отправить почту на родину. Путешествие, которое они намеревались совершить, казалось им, так же как и нам остальным, сущей детской забавой для таких бывалых на севере молодцов. Требовалось проехать около 800 километров по льду до острова Диксон, то есть проделать путь гораздо менее значительный, чем мое странствование от острова Гершеля до форта Эгберт, описанное мною в предыдущей главе. Кроме того, молодые люди обладали преимуществом превосходного во всех отношениях снаряжения. Поэтому при нашем уходе с места зимовки они весело махали нам на прощание, и мы махали им в ответ, уверенные, что встретим их в Осло по возвращении. Но судьба рассудила иначе. Одного нашли мертвым вблизи острова Диксон. Второй пропал без вести. Бедные ребята! Оба были смелые и верные товарищи, и мы всегда будем скорбеть об их утрате [33].

Мы взяли курс на восток, прошли через пролив, отделяющий Новосибирские острова от материка [34], и вышли к востоку от них в открытое море. На следующий день, 20 сентября, мы снова наткнулись на сплоченный лед, и так как всякое продвижение вперед казалось невозможным, мы снова пришвартовались у кромки льда и принялись за наблюдения над направлением и характером течения. Наблюдения установили наличие сильного течения к югу. Это, конечно, означало, что вскоре мы начнем дрейфовать обратно к материку. Мы решили воспользоваться первой возможностью, чтобы продвинуться вперед и искать убежища у мыса Шелагского [35]. Но счастье опять обернулось против нас, мы прошли не дальше острова Айона [36], где застряли во льдах 23 сентября. Мы врезались в лед на 50 метров и начали готовиться к зимовке.

Вскоре мы открыли, что на острове есть туземцы, и приобрели у чукчей, как называются эти первобытные жители Сибири, большое количество оленьего мяса на зиму. Этот народ, по-видимому, находится в родстве с эскимосами побережий Северной Америки и Гренландии, но язык у них совсем другой. Между обоими этими родственными племенами не существует никакой связи, кроме как в районе Берингова пролива. Там несколько эскимосов из Аляски перешли через пролив и поселились на северном побережье Сибири. Они настолько сроднились со своими братьями, что многие из них говорят на обоих языках. Думаю также, что многие заключают между собою браки.

Доктор Свердруп, научный сотрудник нашей экспедиции, решил воспользоваться нашим зимним пребыванием и отправиться на юг по Сибири с целью собрать научные материалы о чукчах и их стране. Для этого он примкнул к туземному племени, с которым отправился на юг, и вернулся на «Мод» лишь в середине мая. Он написал увлекательную книгу об интересных научных наблюдениях, собранных в этом путешествии.

• Предыдущая
• 18/47
• Следующая