Детство в Соломбале - Коковин Евгений Степанович - Страница 21

• Предыдущая
• 21/23
• Следующая

Королев на этот раз надел не пиджак, а синюю мат­росскую куртку. Широколицый, загорелый, он и в са­мом деле походил на архангельского моряка. И только разговор выдавал его: он говорил чисто, гладко – по-петроградски.

Из предосторожности нам вскоре опять пришлось разделиться.

Мы плыли долго, но ни разу не приставали к берегу.

И вот снова перед нами корабельное кладбище: скло­ненные мачты шхун, узкий изогнутый островок, тихая бухта, яркая зелень листьев балаболки.

Меня высадили на островке. Отсюда было видно всю реку до поворотов.

Я должен был наблюдать за рекой и противополож­ным берегом, пока подпольщики разгрузят баржу и спрячут оружие в лесу. Если на реке покажется какая-нибудь лодка или катер, мне немедленно подать услов­ный сигнал продолжительным свистом.

Костя отправился вместе с Королевым и другими подпольщиками к барже.

В бухте корабельного кладбища было по-прежнему тихо и уютно.

У песчаного мыска на мели игриво плескалась ры­бешка, рассыпая на воде быстро исчезающие круги. Пе­реливчатый птичий посвист долетал из кустарников.

Я лежал на траве, укрывшись за ивовым кустом, зорко всматривался вдаль и прислушивался. Косте досталось, пожалуй, более интересное дело – показать подпольщикам баржу и работать с ними. Однако и на­блюдать – поручение тоже не пустяковое. Тут нужно иметь прежде всего зоркий глаз. И уж, ясное дело, не каждому мальчику можно доверить наблюдение.

Вскоре до меня донесся стук топора и скрип отди­раемых с гвоздей досок. Начали!

Лежать и наблюдать пришлось очень долго. Сколь­ко прошло времени, я не знал, но только оно тянулось неслыханно медленно, это томительное время ожидания.

Уже солнце стало клониться к берегу, когда я, на­конец, услышал поскрипывание уключин. Это приехал за мной на «Молнии» Костя.

– Закончили! – сказал он. – Поедем. Нужно по­есть – и домой!

Все очень устали, и потому было решено немного отдохнуть, прежде чем отправиться в обратный путь.

Костра не разжигали. Мы поели соленой селедки с хлебом и запили водой из реки. Конечно, мы могли наловить свежей рыбы, но сейчас об этом некогда было и думать. Королев прилег на траву.

– Итак, господа Пуль и Айронсайд, ваше дело про­играно, – сказал он, улыбаясь и играя головкой осы­павшейся ромашки. – Теперь вам только и остается – насмолить лыжи. Иначе вашим бокам достанется еще покрепче.

Мы знали, что Пуль и Айронсайд – английские ге­нералы, находившиеся в Архангельске.

– Вот получен последний номер, – продолжал Ко­ролев, развертывая перед товарищами газету. – «Опе­ративная сводка. На Северо-Двинском направлении на­шими войсками после упорного боя захвачено несколь­ко селений по реке Северной Двине. Под могучими уда­рами красных войск союзники и белые отступают. Во всем Шенкурском уезде восстановлена Советская власть».

– Откуда такая газета? – спросил я Костю.

– Из Москвы.

– Союзники уже, кажется, удирают, – сказал мо­лодой рабочий, который лежал рядом с Королевым. – Судов много уходит, и все с полным грузом.

– Грабят, – подтвердил другой подпольщик.

– Да, грабят, – кивнул Королев. – Но ничего, землю-то русскую им с собой не увезти. Они тут хотели навсегда остаться, колонией наш Север сделать. Не вы­горело! И не выгорит никогда!

Из разговоров подпольщиков мы узнали, что най­денными винтовками будет вооружен отряд архангель­ских рабочих, который начнет боевые действия с при­ближением частей Красной Армии к городу.

Наступила зима. Англичане и американцы еще осенью, вслед за французами, оставили наш город. Тем­ными ночами уходили пароходы с войсками.

В Архангельске теперь оставались белогвардейцы во главе со своим генералом Миллером.

В Соломбале же открыто говорили, что красные громят белогвардейцев и скоро займут Архангельск.

Однажды со стороны Северной Двины послышалась пальба. Нам не нужно было объяснять, что случилось. Мы давно ожидали этого дня и знали, что он скоро наступит.

Мы лишь переглянулись с Костей, поспешно спрята­ли свои лыжи и дворами, через заборы, выбрались на соседнюю улицу.

Это был самый удобный и безопасный для нас путь – дворами, через заборы. Никто не остановит, не задержит, а к Двине мы попадем быстрее.

На Никольском проспекте мы увидели отряд рабо­чих с красными повязками и винтовками. По площади бежали солдаты и стреляли. У них тоже на рукавах были красные повязки.

Но главные события происходили на Двине.

По реке, разбивая толстый лед, уходил в сторону моря ледокол «Минин». Из двух широких труб ледоко­ла валил густой черный дым. Кочегарам, видимо, при­казали угля не жалеть. Даже издали, с берега, была заметна сумятица, царившая на ледоколе.

С палубы еще не убрали горы тюков, мешков, чемо­данов, в спешке погруженных как попало. Среди воен­ных папах и башлыков можно было различить шляпы, высокие каракулевые шапки и платки.

Многие архангельские богатей тоже решили бежать на ледоколе за границу.

Вместе с ледоколом «Минин» в море уходила большая паровая яхта «Ярославна». И она была переполне­на белогвардейцами.

Группы рабочих и матросов с берега обстреливали из винтовок отплывающие суда.

Мы с Костей спрятались во дворе небольшого доми­ка и смотрела через открытые ворота на Двину.

– Эх, винтовку бы нам! – сказал Костя. – Вот бы стрельнули… Давай побежим туда!

Пригибаясь так же, как это делали матросы, мы пе­ребежали к самой реке и укрылись за катером.

– А где сам Миллер? – спросил один из рабочих, стоявших вместе с нами за корпусом катера.

– На «Минине», – ответил другой. – У него весь штаб на «Минине», уже сколько дней!

– Так ведь он уйдет! Надо на лед выходить.

– С одними винтовками ледокол не задержать. Сю­да бы орудие! По капитанскому мостику ударить да по рулю.

Рабочие побежали дальше, то и дело стреляя по ле­доколу.

Вдруг на «Минине» грянул орудийный выстрел.

– Ложись!

Мы рухнули в снег.

Вслед за первым грохнул второй выстрел, потом третий.

Один снаряд разорвался на берегу, подняв в воздух облако снега и угольной пыли. Второй угодил в крышу маленькой деревянной церкви.

– Не разобрал сдуру, куда бьет! – засмеялся мо­лоденький матрос, привстав на колено и укрываясь за причальными тумбами. Вкладывая в магазин винтовки обойму за обоймой, он торопливо прицеливался и стре­лял по ледоколу. – Эк, струхнули! Неужели уйдут, гады?..

– В спину поветерь! – пожелал белогвардейцам какой-то старик.

«Минин» уходил все дальше и дальше.

Мы вернулись на главную улицу Соломбалы. Тут и там развевались красные флаги. С красными повязками шли в колоннах рабочие и пели песни.

Стало известно, что в город уже вступили части Красной Армии.

– Вот бы Николая Ивановича увидеть! – сказал я.

– Сейчас ему некогда, не до нас, – ответил Костя, пристраиваясь к колонне рабочих. – Потом увидим еще.

Я встал рядом с Костей. Мы прошли в рядах всю Соломбалу.

Костя шагал серьезный, сосредоточенный и тонень­ким, срывающимся голосом подтягивал песню, которую пели рабочие. Он отставал в пении, потому что не знал слов песни и лишь повторял их окончания.

Усталые и возбужденные, мы пришли домой только к вечеру. Я уже хотел лечь спать, но в это время к нам прибежал Костя:

– Димка, пойдем смотреть прожектор! Красиво!

Мы выскочили во двор. Морозило. В вышине горели крупные, удивительной чистоты звезды. Тонкий луч про­жектора перекатывался по небу. Он то падал за крыши домов, то вдруг снова поднимался белым высоким стол­бом, упираясь в мягкую темноту неба.

Мы любовались прожектором, пока он не погас.

Было холодно.

– Теперь отец вернется, – сказал Костя и задум­чиво добавил: – Если не расстреляли…

– Не расстреляли, – уверенно, чтобы подбодрить Костю, ответил я. – Ведь Николай Иванович говорил!

– Он давно говорил… А этим теперь зададут! – Костя погрозил в сторону орликовской квартиры.

• Предыдущая
• 21/23
• Следующая