Бумажные книги Лали - Кнорре Федор Федорович - Страница 22

• Предыдущая
• 22/39
• Следующая

Поздней ночью профессор Ив неслышно выскользнул из своей постели, сунул ноги в мягкие ночные туфли, которые он приготовил заранее, и опасливо, как ночной воришка, стал пробираться по комнате к выходу.

Он прошел длиннейший коридор пешком, не включая экспресс-транспортера, и так добрался до внутреннего входа в заброшенное здание старого Центра Связи. Тут он огляделся кругом. С этим Центром были связаны лучшие мечты его далекой молодости. Подумать только, в те годы, когда строили и оборудовали эту Вавилонскую башню, она была вершиной наисовременнейшей техники! Какие великие надежды они все когда-то на нее возлагали!

В один прекрасный день сигналы, прилетевшие из неведомой далекой Галактики, будут приняты и наконец расшифрованы. Далекие братья по разуму подадут о себе весть. Далекая мудрая цивилизация, опередившая земную на тысячелетия, поделится своими великими открытиями, своей наукой, техникой, и жизнь на Земле преобразится! Все болезни и несовершенства, бедствия и тяготы за короткий срок уйдут в прошлое, и Земля станет цветущим садом, полным спокойных, счастливых людей… И вот, всего два-три десятилетия прошло с тех пор, и как грустно и смешно теперь ему смотреть на эти неуклюжие, наивные, безнадежно устаревшие, архаические сооружения, годные только в экспонаты какого-нибудь провинциального музея истории Космо-техники…

Он вошел в кабину лифта и осторожно включил самую малую скорость, чтоб никто не услышал звука.

Опять вернулось к нему странное ощущение, как будто он не совсем один. Раз или два оно уже возникало у него, когда он шел по коридору… подходил к лифту. Он обернулся быстро, через левое плечо, но не увидел ничего. Обернулся через правое. Опять ничего. Тогда он сделал головой движение, как будто оборачивается налево, а сам быстро обернулся снова направо. В зеркальной обшивке кабины мелькнула и исчезла какая-то тень.

— Что ты здесь делаешь? — строго спросил Ив.

Робби, прятавшийся у него за спиной, заюлил и слегка затрясся, переключаясь на вранье. Он еще плоховато это умел.

— Я здесь ничего не делаю, я делаю ничего не здесь, мне нужно скорее на кухню.

— Ты выбрал довольно длинный путь, друг мой!

— Выбирал, составлял, определял оптимальный маршрут…

В руках у Робби был подносик с овальным блюдом, прикрытым блестящей крышкой.

— Это что у тебя там?

— Еще не выяснено, не выпечено с одного боку, не совсем процежено, плохо просеяно… Шуфле… Чуфле… Жуфле…

— Перестань врать, малыш. Плохо получается.

— Сейчас переключусь. — Робби затрясся еще сильнее и тут же успокоился и четко доложил: — Суфле шоколадное. Четыре порции.

Ив вздохнул.

— Ладно. Только не шуми.

Лифт остановился, и профессор тихонько отпер дверь заброшенного зала. Лали уже стояла у самого порога и улыбалась.

— Я так и знала, что ты придешь! Она обняла профессора за шею.

— Решил заглянуть на минутку, посмотреть, как ты устроилась. Тебе ничего не нужно? Тебе, наверное, позабыли прислать сладкое? Робби, кажется, уже принес.

— Ох, — сказала Лали изнемогающим голосом при виде громадной порции шоколадного суфле. — Как тут умрешь с голоду? — Она подцепила на ложку нежную рыхлую массу и облизала ее. — Нет, это невозможно! Ты чего-то сюда подложил для запаха? Ананас? Орехи?.. Вкусно невыносимо!

— Хорошо сказано! Душисто слышать! Хрустящей корочкой с ванилью попахивает, — пискнул Робби и замурлыкал мазуркой.

— Ты, я вижу, и календарь отключила?

— И часы тоже!

Ив тихонько, нежно поглаживал ее по голове и думал о том, что почти так же, как Космос, загадочна и непонятна ему жизнь, кипящая в этой крошечной планетке, скрытой под блестящими шелковыми волосами, распущенными по плечам и стянутыми тонким металлическим обручем по средневековой моде.

— Может быть, ты и права. Лучше не отсчитывать дней и часов и не ждать дня и часа, который не можешь ни отложить, ни отвратить… Ты все увлекаешься своими сказочками?

На полу навалены были неровными стопками целые груды книжек. Сверху лежала легенда о «Короле Артуре и Рыцарях Круглого стола».

— Нет, — отворачиваясь, сухо проговорила Лали. — Я давно больше ничего не читаю. Я даже стараюсь не думать о них. Хм! Она… мне столько долбила и доказывала, что все эти рыцари просто дикари и не умели даже зубы чистить, что, как только я о них подумаю, у меня перед глазами появляются со всех сторон тюбики с зубной пастой и сами начинают на меня выжиматься!

— Значит, ты в них окончательно разочаровалась? — Профессор задумчиво улыбнулся. — Знаешь, ведь это все-таки печально — терять иллюзии.

— А вот и нет! — вдруг вспыхнула Лали. — Подумать только! В каком безжалостном и злом мире они жили! А мечтали о благородстве и милосердии. Барахтаясь в самой гуще грязи предательства, они все-таки мечтали о непоколебимой верности, благородстве, милосердии и чистоте! До чего они, наверное, были бы счастливы, узнав, какие прекрасные легенды остались после них!.. Верность! Доблесть! Рыцарская честь! Великодушие к побежденному врагу! Ведь все это их сбывшиеся мечты!

— Вот оно что! Сказки тебе, значит, не опротивели?

— Нет. Просто я их забросила. Стоит ли теперь их вспоминать, когда скоро уже некому станет ни слушать, ни читать, ни смотреть… У меня только немножко сердце ноет от жалости ко всем этим бедным людям…

— Каким людям?

— Ну, кто это может знать, к каким?.. К тем, кто придумали все сказки в мире… Ведь сказки начали сочинять те Иванушки, которые не поймали Жар-Птицу, не дождались Конька-Горбунка, Золушки, которые так и не дождались золотой кареты… Вот когда я о них думаю, мне плакать хочется… А иногда не только хочется… Ну вот, получилось подсоленное суфле!.. Да, я хотела спросить: мне это показалось, или… Разве время сейчас, чтоб шел снег?

— Идет снег, да, и совсем не время ему идти. Но многое уже начало меняться на нашей бедной планете. Меняются приливы и отливы. Дельфины подплывают к берегам стаями. Точно хотят у нас спросить о чем-то, что они уже чувствуют. Ведь мы с ними тоже братья по планете и общая у нас судьба, и они раньше нас чувствуют приближение кометы… Да, по правде говоря, и люди удивительно меняются последнее время… Кстати, привет тебе огромный от старины Прата, он мирно сидит в своей хижине со своим Старым Роботом.

— О-о! Передай ему поцелуй от меня! Наверное, он очень волнуется за меня… А как меняются люди?

— Трудно объяснить. Некоторые пустились бесноваться, все ломать, пить вино… но как-то быстро остыли и утихомирились. Люди стали, пожалуй, поспокойней, потише. Никто не мечется, не спешит. Ни у кого нет желания внезапно заработать миллион, облапошив другого. Жулики и те почти перестали воровать. Пропал у них всякий интерес. Кому интересно стащить пальто в магазине, когда хозяин равнодушно наблюдает за тобой и только советует выбрать на номер побольше, а то будет, пожалуй, жать под мышками. Из-за границы как-то передавали: на бирже безлюдье, паутина затянула углы, и выводок пестрых котят играет на том месте, где бесновались, надрывались и вопили биржевые маклеры. Один банкир вышел на улицу и стал раздавать, точно бесплатные афишки, всем прохожим по тысячному банкноту из толстой пачки. Правда, потом он опомнился и бросился отнимать деньги обратно у всех прохожих, даже у тех, кому он ничего не давал… Говорили, что он сошел с ума, только неясно, когда.

— Я уверена, тогда, когда он бросился отнимать!.. А «зеленые человечки» не дают больше о себе знать? Ваши Центры все еще поддерживают с ними связь? Вы разговариваете с ними?

— Мы? Нет. Это они разговаривали. Они пользовались нашими установками. А теперь молчат. Они ровно ничего от нас не хотят. Мы просто больше их не интересуем. Мы думаем, они только из-за этой суперкометы немножко нами заинтересовались, все у нас исследовали, разобрались и теперь потеряли всякий интерес…

— Противные букашки, — вздохнула Лали.

• Предыдущая
• 22/39
• Следующая