Потерянный и возвращенный мир (История одного ранения) - Лурия Александр Романович - Страница 13

 ...И я думаю: "А все-таки, наверное, я все еще сплю, и все это мне снится во сне", — так решил я для своего успокоения, — неужели и вправду я не умею читать теперь, нет, не может этого быть.

 Я вдруг привстал и взглянул на газету, увидел в газете портрет Ильича, сразу узнал его, обрадовался знакомому лицу! Но вот печатных букв газеты, даже самых крупных букв "Правда", я никак не мог узнать и прочесть. Странно что-то.

 До меня тогда никак не могло дойти, что от ранения головы я могу очутиться неграмотным и глупым.

 Неужто я не могу теперь считать, не могу прочесть даже своих русских слов, хотя бы слова "Ленин" и "Правда"? Странно как-то, смешно".

 Он озадачен, растерян. Что же с ним?! Ведь этого не может быть. Ведь только недавно он был студентом, сдавал экзамены, зачитывался книгами, он был командиром, он сам вел работу с бойцами. Что же это?!.

 "И вдруг я опять, когда стал взрослым, забыл все буквы и не могу их запомнить заново. Я смотрел на новую учительницу и без конца глуповато улыбался. Я не верил сам себе, что я вдруг стал неграмотным, что я забыл все буквы. Ведь так не бывает. Ведь я же учился, ведь я много знал и вдруг ничего не знаю. Я начал верить, что это я вижу сон... страшный сон!

 А как это тяжело лишиться возможности читать, когда каждый человек в результате чтения узнает многое, многое и начинает представлять себе окружающий нас мир в более простом и понятном свете, и видеть все то, чего никогда не мог видеть, ощущать, понимать. Научиться читать книги и читать их — это значит владеть чудом волшебным, и этого чуда лишен теперь я... И это страшное бедствие для моего созна­ния... да, я лишен чуда чтения, и это страшное горе".

 Нет, так быть не должно! Ему надо снова учиться. Как странно: надо снова учиться, чтобы стать грамотным. И учение начинается.

 Ему дан преподаватель, логопед, специально подготовленный, чтобы восстанавливать речь больных, таких, как он, больных, у которых ранение разрушило, их прежние знания. Он будет учиться!!

 "Неужели это правда, что я снова учу букварь, который я когда-то в детстве учил? — быть не может!.. Это сон мне снится, я скоро проснусь ото сна! Только странно, почему так долго не просыпаюсь? Странным все это мне кажется. Неужто и вправду я так ранен, что стал снова неграмотным?

 А на другой день я уже скромно сидел за столом рядом с учительницей. Перед нами лежал русский букварь, а учительница показывала на буквы, а я смотрел на буквы и глупо улыбался... Ну как же, я вижу ту или эту букву, но не знаю, что это за буквы. Я же учился, знал их, знал буквы не только русские, но и немецкие и английские, а тут вдруг я не знаю ни одной русской буквы, не только что иностранные! Не может этого быть, это я вижу сон, не иначе! И я глупо улыбаюсь, и эта глупая полуулыбка не сходила с лица моего в течение многих и многих лет.

 Но противоречивые мысли меня тревожили, а вдруг это не сон, а действительность, что тогда? Тогда надо мне быстрее научиться говорить, читать, писать и стать снова таким же, каким был до войны, каким был до этого последнего ранения".

 И вот начинаются уроки. Они трудные, ведь ему приходится начинать все с самого начала. И какой это адский труд!

 "О. П., показывая в букваре на букву М, спрашивает меня: "Лева, как называется эта буква?". Полу­улыбка почти сходит с моего лица, так как мне надо отвечать учителю. Я уже запомнил за три урока буквы М и А, а вот вспомнить букву М, сразу назвать ее, я почему-то не мог. Я пробую что-то вспомнить, но голова словно пустая, словно нет в ней ничего...".

 Дело двигается очень медленно, каждый шаг требует все новых усилий. И ему приходилось находить все новые способы осмысливать буквы, запоминать их.

 "Так, например, буква 3 связана с моей фамилией — Засецкий; буква Ж — "Женя", так зовут мою родную сестру; буква Ш — "Шура", так звали родного брата. Это я, конечно, делаю с одобрения учи­тельницы, так как она замечает, что от этого у нас с ней успехи пошли гораздо лучше. Но некоторые буквы никак мне не удается запомнить, так как не находится подходящих слов. Вот я придумаю слово, а оно через минуту забудется, хоть убейся. Особенно я долго не мог запомнить три буквы: С, К, М. Но позднее я вспомнил про слово "кровь", которое я частенько вспоминаю и не могу забыть его. Я обратил на это внимание, и вскоре буква К, связанная со словом "кровь", стала регулярно появляться в моей памяти. А вслед за словом "кровь" я таким же образом запомнил слово "сон", которое я часто вспоминаю, когда ложусь спать, а спать приходится ежедневно ложиться, и вот эту букву С, которую я до этого никак не мог запомнить, после этого слова "сон" стал регулярно вспоминать. А вслед за словом "сон" я начал вспоминать для буквы Т какое-нибудь подходящее слово, и вдруг я вспомнил про слово "Тамара", т. е. имя моей родной сестры.

 ...Так я и двигался, опираясь на укрепительное слово, чтобы ее запомнить. Но я ее помню минуту, другую, а потом ее ни за что не вспомню!

 Но все же количество запомнившихся букв увеличивалось от пройденных   занятий — все   больше и больше. Вот я уже   запомнил    букву   Л, от   слова Ленин,  букву Ж — от слова "Женя",  букву Ш — от слова "Шура". Учительница сказала, чтобы я запомнил букву К, от слова "кошка", букву   С   от   слова "стол" и букву Т от слова "том".

 Скоро он сделал еще одно открытие, на этот раз давшее ему новое облегчение.

 Оказывается, он мог вспоминать букву другим путем; для этого ему нужно было только перебрать буквы по порядку так, как он заучивал их в детстве, перечисляя алфавит, опираясь на какой-то устный, двигательный навык, не пытаясь сразу найти ее зрительное изображение! Этот путь оставался для него открытым, такое припоминание букв было полностью сохранным! Ведь осколок, разрушивший зрительно-пространственные отделы коры, пощадил речедвигательные системы.

 И он пошел этим путем.

 "Букв теперь стало много, я их запоминал с различными словами, а вот когда нужно вспомнить очер­тания буквы и зацепку к слову, то я долго вынужден был ожидать какого-то срока времени, чтобы, нако­нец, показать О. П. букву К.

 Я вдруг, припомнив букву а, начинаю перебирать по алфавиту вслух: "а, б, в, г, д, е, ж, з, и, К...К!" — громко говорю я, показывая в алфавите букву К.

 Через несколько месяцев я запомнил все буквы от А до Я, но зато сразу вспомнить ту или иную букву я не мог. Когда учительница скажет: "Покажи мне букву К", я сначала подумаю, подумаю, наконец, начинаю перебирать вслух алфавит по очереди: "а, б, в, г, д, е, ж, з, и... К!" — говорю я ей, и показываю в алфавите букву К. А очередность алфавита по слуху я почему-то хорошо знал и помнил без запинки!".

 Скоро он стал читать.

 Но он по-прежнему никогда не видел целое слово, он оставался принужденным складывать его по буквам, мучительно осознавая каждую, вспоминая ее значение и удерживая ее в памяти, чтобы не забыть, когда он переходил к следующей.

 "Когда я пробую читать книгу, то я могу видеть только до трех печатных букв, а самого начала чте­ния я вижу одну букву, причем я стараюсь смотреть центром зрения немного правее и выше самой буквы, чтобы увидеть саму букву.

 Но и все же при чтении я вот таким образом вижу букву, но зато не могу сразу ее вспомнить, как она называется и произносится; в голове происходит какая-то задержка с памятью, какой-то тормоз памяти.

 Основными причинами этого тяжелого чтения были три, и вот какие:

 1. Я вижу букву, но долго не могу вспомнить или произнести ее.

 2. Когда я таким образом прочитываю буквы, то часто, особенно в большом слове, я забываю в слове первые начальные буквы, и мне   приходится   читать это слово снова, так и не узнав еще само слово.