Злые происки врагов - Клюева Варвара - Страница 24
- Предыдущая
- 24/67
- Следующая
Мы вернулись домой, поцапались с Прошкой, который имел дерзость выговорить нам за долгое отсутствие, и сообщили ему добытые с таким трудом сведения о Гелиной карьере.
— Вы с ума сошли? — воскликнул Прошка. — Как я вам попаду в телецентр? Туда же вход только по пропускам!
— Ничего, справишься, — подбодрила я его. — Ни за что не поверю, будто в Москве существует место, куда ты не просочишься. Даром, что ли, у тебя в подружках числится половина женского населения столицы?
Грубая лесть сработала. Прошка, понятное дело, еще поворчал для виду, но потом удалился в мою спальню кому-то звонить, а вскоре, весело насвистывая себе под нос, отправился на штурм неприступной Останкинской башни.
Я сменила его у аппарата и позвонила Обухову. Голос Евгения Алексеевича был невеселым, но мне собрат во собаколюбии вроде обрадовался, на мою попытку напроситься в гости отреагировал благосклонно и даже не выказал неудовольствия, когда я сообщила, что приеду с другом. Что значит воспитание!
И мы с Лешей поехали с очередным визитом. Евгений Алексеевич принял нас тепло, но приветливость хозяина показалась бледной тенью радушия на фоне буйного восторга сэра Тобиаса. Пес прыгал, вертелся волчком, припадал на передние лапы, повизгивал и молотил хвостом по табурету, который от этого с грохотом перевернулся. И я в который раз подумала, что, создавая человека, Бог Отец, наверное, пребывал в скверном расположении духа, ибо накануне израсходовал весь творческий запал на собаку.
Хозяин провел нас в единственную комнату, усадил за круглый стол, застланный вышитой скатертью, и ушел на кухню заваривать чай. Мы с Лешей тем временем изумленно озирались по сторонам. Обе длинные стены комнаты были целиком заняты книжными стеллажами. Сразу за дверью у короткой стены стоял книжный шкаф. Над письменным столом у окна висели три книжные полки. В углу, сбоку от стола стояла древняя этажерка с книгами. Не считая круглого стола в центре, нескольких стульев и сложенного кресла-кровати, другой мебели в комнате не было. Куда хозяин складывал постельные принадлежности, белье, одежду и посуду, оставалось загадкой, ведь квартира была однокомнатная.
Часть загадки разрешилась, когда Евгений Алексеевич вернулся с большим расписным подносом в руках. На подносе теснились чашки с блюдцами, заварной чайник, сахарница, молочник (все воскового фарфора), вазочка с конфетами (филигранная), вазочка с печеньем (хрустальная) и плошка с халвой (фаянсовая). Стало быть, посуда в этом доме хранилась на кухне. Но тайна хранения прочих вещей осталась неразгаданной.
Хозяин поставил поднос, сходил за чайником и с некоторым смущением спросил, не соглашусь ли я разлить чай. Я удивилась, но припомнила, что некогда сия обязанность лежала исключительно на хрупких женских плечиках, и, если в доме не было хозяйки, ее роль переходила к одной из гостий. Складывалось впечатление, что господин Обухов прибыл к нам из прошлого (или позапрошлого?) века.
— Вы — историк, Евгений Алексеевич? — полюбопытствовала я, разливая заварку.
Он застенчиво улыбнулся.
— Неужели это заметно? Ах да, книги! Да, моя специальность — политическая история XVIII века. А мой личный пунктик — Елизавета Петровна. Поверите ли, история обошлась с ней крайне несправедливо. Начиная с екатерининских времен мои коллеги изображают ее пустой вздорной барынькой, таскающей за косы своих фрейлин и обожающей костюмированные балы. А между тем дочь Петра была личностью, и личностью выдающейся. Знаете, когда гвардейцы поддержали ее притязания на престол, они взяли с цесаревны слово, что она отменит смертную казнь. И за все годы своего правления Елизавета Петровна не казнила ни единого человека. Представляете, императрица, облеченная всей полнотой власти, — и так верна своему слову! Вот вам и вздорная барынька. А уложения о дворянстве? Всю честь история приписала Екатерине, а напрасно. Разработаны они были Шуваловым, фаворитом Елизаветы, при всяческом содействии последней. Это ее, а не порочную… принцессу Ангальт-Цербстскую следовало бы называть Великой… Ах, простите великодушно, я забылся. Всегда так — заговорю о любимом предмете и не могу остановиться. А ведь вас привело ко мне вовсе не желание послушать мои сетования на историческую несправедливость. М-да… этот прискорбный случай. Олегу только-только исполнилось тридцать. Молодой, красивый… Но смерть не выбирает… М-да!
— Евгений Алексеевич, если вам не трудно, расскажите, пожалуйста, что произошло вчера после того, как мы расстались.
— Да-да, конечно. Пришел Владимир Алексеевич, наш участковый… Попросил у меня плоскогубцы, чтобы открыть дверь, не касаясь ключа пальцами. Мы вошли в квартиру… Олег лежал на постели, на боку, колени у груди… Мертвый. Владимир Алексеевич вызвал коллег.
— А почему не врача? Как он понял, что это не естественная смерть? На теле были какие-то следы насилия?
— По-моему, нет. Не знаю, я… э… не разглядывал покойника. Но крови не было. И на удушье не похоже. Думаю, Владимир Алексеевич заподозрил неладное из-за ключа. А врач потом тоже приехал, но меня к тому времени уже отпустили.
— А когда наступила смерть, вы не знаете?
— Точно не знаю, но недавно. Лицо было… э… чистым, без пятен. Да и потом, я слышал его, Олега… Третьего дня там, наверху, играла музыка, в ванной лилась вода…
— Третьего дня — это позавчера? А когда вы его слышали? Утром? Днем? Вечером?
— Меня уже Владимир Алексеевич пытал. Не могу припомнить. Я ведь за временем не слежу, работаю дома, за письменным столом. Вместо часов у меня — сэр Тобиас. Вроде бы доносились сверху какие-то звуки, когда мы вернулись с вечерней прогулки, но поручиться не поручусь.
— А как выглядела квартира? Вы не заметили какого-нибудь беспорядка?
— Помилуйте, Варвара, я не присматривался. И дальше комнаты не ходил. Думаю, мне бы бросилось в глаза, если бы там был разгром или, напротив, идеальный порядок. А раз я ничего не заметил, значит, комната, скорее всего, выглядела обычно… э… если не считать мертвого тела.
— Евгений Алексеевич, мне неловко вас просить, но нам очень важно знать, от чего умер ваш сосед. Вы не могли бы позвонить участковому и осторожно навести справки? Ваше любопытство покажется ему естественным, ведь вы, можно сказать, участник событий.
— Да-да, я понимаю… Вам нужно знать, ведь кто-то пытался заманить вас к Олегу… Хорошо, я позвоню.
Было заметно, что Обухову очень не хочется этого делать. Он двинулся к телефонному аппарату с энтузиазмом пациента, подходящего к зубоврачебному креслу, несколько раз его палец срывался с диска, и номер приходилось набирать заново. Когда участковый ответил, Евгений Алексеевич долго мялся и экал, прежде чем выдавил из себя простой вопрос, потом нескладно и невразумительно пытался объяснить причину своего любопытства. Словом, исполнение моей просьбы ему дорого обошлось, но он мужественно прошел испытание до конца, даже не попытавшись увильнуть. А ведь мог, к примеру, набрать абстрактный номер и сказать нам, что участковый ушел в отпуск и вернется через месяц. Нет, не зря на меня вчера снизошло это чистое светлое чувство!
— Олега отравили. Предположительно, опоили снотворным в сочетании с чем-то еще, — сообщил Евгений Алексеевич, положив трубку. — Я… э… не осмелился расспрашивать. Видите ли, Владимир Алексеевич сразу сказал, что убийства не в его компетенции, и подробности ему неизвестны.
Подавив вздох, я рассыпалась в благодарностях, а потом попробовала потянуть за другую ниточку.
— Расскажите нам немного об Олеге. Вы хорошо его знали?
— Не очень. Он переехал сюда примерно пять лет назад, и поначалу мы только здоровались. Правда, потом познакомились поближе — из-за протечки. Мне залило ванную и уборную, а Олег был настолько любезен, что сам нанял мастеров и оплатил ремонт. После этого случая он иногда захаживал, а несколько раз приглашал меня к себе. Шутил, что нам, старым холостякам, нужно держаться друг друга. Но близко мы не сошлись, да оно и понятно, ведь у нас почти не было точек соприкосновения. Разные поколения, разные интересы, разные занятия…
- Предыдущая
- 24/67
- Следующая
