Не прячьте ваши денежки - Клюева Варвара - Страница 5
- Предыдущая
- 5/59
- Следующая
— М-да, задачка. — Генрих почесал в затылке. — И сколько у нее миллионов?
— Не знаю. Эта дурочка не смогла сосчитать. Там целый сейф, набитый валютой, причем разных стран. Она дошла до двух с половиной, и как минимум еще пол-лимона остались неучтенными.
— Откуда такие деньги? — спросил Марк. — Ты же говорила, что будет еще от силы двести тысяч.
— Двести тысяч — это совсем другое. Это деньги, которые, возможно, будут выручены от продажи американского дома, машины и прочей мелочевки. И выставят барахло на продажу еще нескоро — во всяком случае, я приложу к тому максимум усилий. Кто знает, может, она все-таки вернется в Америку? — Я шмыгнула носом. — А миллионы — папочкин сюрприз. Помните, я рассказывала вам, что восемь лет назад Виктор во всеуслышание объявил, что больше не напишет на продажу ни одной картины — чтобы, значит, гнусное американское государство не жирело за счет его трудовых копеек. После этого его полотна взлетели в цене до небес… — Он что, и правда такой гениальный художник? — полюбопытствовал Прошка.
— Ну, насчет гениальности утверждать не возьмусь, но талант у него, безусловно, был. И изрядный. Вероника показывала мне каталог одной из его выставок. Эх, все-таки полиграфия у буржуев — обалдеть… — Насчет буржуйских преимуществ порассуждаешь потом, — одернул меня Марк. — Может быть, ты не расслышала, но я спросил, откуда взялись миллионы.
— Так я же и объясняю. Виктор объявил, что писать не будет. Цены на картины взлетели. Но он был художником и не писать не мог. Поэтому каждый год отправлялся в Европу, писал там одно-два полотна и продавал за наличные коллекционерам, с условием, что те до его смерти не будут демонстрировать картины широкой публике. Поскольку каждый коллекционер пребывал в уверенности, что ему в руки попало последнее творение мастера, за ценой они не стояли. Так и вышло, что за восемь лет у Виктора скопилось несколько миллионов. Чтобы не платить налогов ненавистной Америке, деньги он хранил в сейфе швейцарского банка. О них не знала ни единая душа, за исключением Тимура — того самого друга моего дядюшки, который заложил основы его благосостояния. Полгода назад Тимур перенес депрессию, а потом по совету врача ушел на яхте в длительное плавание и практически не поддерживал связи с остальным миром. Вернувшись, он узнал о смерти Виктора и сразу начал разыскивать Веронику. Это было непросто, потому что ее американские друзья знали только, что она внезапно решила вернуться на родину. В конце концов Тимур каким-то образом вышел на моих родителей, а через них — на меня и Веронику. Он прислал ей ключ от сейфа и письмо, в котором объяснил все насчет картин, денег и швейцарского банка. Вероника полетела в Цюрих, пошла в банк и открыла сейф. Не сумев пересчитать наличность, она закрыла его и побежала звонить мне. Теперь тебе все понятно?
— Не совсем. В чем, собственно, заключается твоя проблема?
— Как — в чем? Согласно предсмертной просьбе Виктора, я — опекун Вероники, ты не забыл? Я едва не сошла с ума, пристраивая те деньги, с которыми она явилась в первый раз, из Америки — ведь их нужно было вложить не только надежно, но и выгодно, чтобы она могла жить на проценты. Не забывайте: большую часть сознательной жизни она прожила как белый человек и не привыкла сводить концы с концами на зарплату в двести долларов.
— Но благодаря своему могучему интеллекту ты справилась с этой титанической задачей, разве не так? — уточнил Марк, не скрывая сарказма. Равиль Багаутдинов обещал дивиденды тысячу долларов в месяц, и четыреста у Вероники зарплата. У нас не Америка, и на жизнь этого должно хватить с лихвой. Так почему бы тебе не забыть о миллионах? Пускай лежат себе в сейфе, как лежали, пока в них не возникнет нужда.
— В том-то и дело, что она уже возникла, — буркнула я. — А с чего бы, ты думал, Вероника помчалась в Цюрих чуть ли не в тот же день, когда получила письмо от Тимура?
— Та-ак! — сказал Марк. — С этого места подробнее, пожалуйста. Что твоя подопечная делает с деньгами? Клеит из них бумажные фонарики? Квартиру ты ей купила и обставила, правильно? Машина у нее есть. Детей, напротив, нет. В круизы она пока не ездит. Может, она просаживает баксы в рулетку?
— Если бы! — горько усмехнулась я. — Все гораздо печальнее. У Вероники большое доброе сердце и слабая голова. Когда мы купили у Равиля квартиру, вложили сто тысяч в его агентство недвижимости, приобрели мебель, всякие пылесосы-телевизоры и машину, у нас оставалось двенадцать штук. В долларах, естественно. Я решила, что Вероника уже большая девочка и сочтет для себя обременительным бегать ко мне за каждым центом до первой зарплаты и процентов, поэтому отдала весь остаток ей. Через неделю к моей простушке пристали какие-то сектанты и, тыча ей под нос душеспасительные брошюрки и грязных золотушных младенцев, выманили на богоугодные дела десять штук. Вот тогда-то до меня и дошло, почему Виктор на смертном одре озаботился назначением опекуна для дочки. Непонятно только, почему он оказал эту честь вашей покорной слуге. Вроде бы никаких гадостей я ему не делала. Разве что в детстве… — Вот-вот! — встрепенулся Прошка. — Если в детстве ты была хотя бы вполовину такая вредная, как сейчас, он вполне мог получить незаживающую душевную рану. И все эти годы вынашивал страшные планы мести… — А ты пока помолчи! — сказал Марк и спросил:
— Варвара, насколько я помнится, эпизод с сектантами имел место два месяца назад. А на что понадобились деньги сейчас?
— На театр. — Я устало вздохнула. — Это долгая история, и к тому же дурацкая, как, впрочем, все отечественные приключения Вероники. На курсах английского, куда она устроилась преподавать, работает некий Сурен. По какой-то неведомой причине он возомнил себя гениальным режиссером. Задурил головы нескольким девицам, которые не прочь покрасоваться на сцене, и создал нечто вроде доморощенной театральной студии. Среди замороченных дур оказалась сердечная подружка Вероники Людмила, работающая на тех же курсах. Она и втянула Веронику в этот вертеп. Последнее время моя замечательная кузина ни о чем, кроме студии, гениального Сурена и своих будущих ролей, говорить не могла. Признаться, я тоже сваляла дурочку. Мне бы насторожиться, а я только обрадовалась, понадеявшись, что эта театральная блажь вытеснит из ее пустой головки Романа… — Роман — это тот самый хлыщ, который вокруг нее увивается? — уточнил Марк.
— Да. Типичный альфонс — лощеный, смазливый, угодливый и фальшивый. Я до такой степени обрадовалась, что Вероника о нем больше не упоминает, что сама начала всячески поощрять ее интерес к этому сиротскому приюту Мельпомены. Откуда же мне было знать, что эта самодеятельная тусовка тоже зарится на ее деньги? Неприглядная правда выплыла наружу за день до того, как пришло письмо от Тимура. Вероника позвонила мне и виноватым тоном спросила, не могу ли я выклянчить у Равиля пару сотен долларов в счет будущей выплаты. Поскольку очередную тысячу он выплатил ей буквально за неделю до этого звонка, я, потребовав, чтобы кузина явилась пред мои ясные очи, устроила разбирательство. Выяснилось, что два месяца назад Сурен уже вытянул из моей доверчивой дурочки две тысячи долларов, которые по доброте душевной оставили ей сектанты. Он сообщил, что у него появилась возможность купить полуподвальное помещение в какой-то развалюхе, и это самое помещение — просто воплощение его мечты о собственном театре. А для полного счастья ему не хватает всего-то двух штук зеленых. Вероника, надо отдать ей должное, собиралась посоветоваться со мной, но гениальный режиссер и подколодная подруженька Людмила ее отговорили. Дескать, мне, человеку, далекому от сцены, будет трудно оценить, насколько выгодно такое вложение капитала. Зато потом, когда выяснится, что Вероника совладелица процветающего театра, я до смерти обрадуюсь ее сюрпризу.
— Слушай, Варька, по-моему, тебе надо отказаться от этой дурацкой опеки, — не выдержал Генрих. — Нельзя же человека до самой его старости водить за ручку? Она — взрослая женщина, пусть забирает свои деньги и раздаривает их, кому пожелает.
- Предыдущая
- 5/59
- Следующая
