Красная пирамида - Риордан Рик - Страница 3

– …Должен был это сделать, – услышал я отцовский голос. – Ты знаешь, Амос, это правильное решение.

– Нет, – низким голосом возразил тот, кого звали Амосом.

Он говорил настойчиво, будто из последних сил старался переубедить отца. Манера речи выдавала в нем американца.

– Джулиус, если я тебя не остановлю, это сделают они. Пер Анкх уже висит над тобой.

– Какой еще Пер? – шепотом спросила Сейди.

Можно подумать, что я знаю ответ на любой вопрос.

Зато я знал другое: надо убираться, иначе мы с Сейди вляпаемся в крупную неприятность. Услышав об этом, моя сестрица только фыркнула.

– Они не знают моего плана, – продолжал отец. – А к тому времени, когда догадаются…

– А дети? – спросил Амос, и от его вопроса у меня волосы встали дыбом. – Что будет с ними?

– Я принял защитные меры, – ответил отец. – Пойми: если я этого не сделаю, опасность грозит всем нам. А теперь отойди.

– Не могу, Джулиус.

– Хочешь потягаться со мной? – на полном серьезе спросил отец. – Амос, тебе меня не одолеть.

Отца в разъяренном состоянии я не видел со времени «великого лопаточного инцидента», и мне очень не хотелось повторения. Однако они с Амосом были близки к тому, чтобы сцепиться.

Я еще ничего не успел придумать, как Сейди выпрямилась во весь рост и крикнула:

– Папа!

Отец удивился, увидев дочь совсем не в том месте, где ей полагалось находиться. Сейди перепрыгнула через заборчик и повисла у отца на шее. Амос, надо сказать, удивился еще сильнее. Он резко повернулся и едва не шлепнулся, наступив себе на пальто. Он устоял и даже вовремя поймал очки, грозившие слететь с носа. Сейди была права: я тоже где-то видел этого человека. Только где и когда?

– Я… мне пора, – пробормотал Амос.

Он поправил съехавшую шляпу и, переваливаясь, зашагал по тротуару. Отец глядел ему вслед. Одной рукой отец обнимал Сейди, другой – поправлял на плече свой рабочий рюкзак. Когда Амос скрылся за углом, отец облегченно вздохнул и улыбнулся Сейди.

– Ну, здравствуй, моя дорогая.

Сейди вывернулась из его объятий и встала, скрестив руки.

– К дорогим не опаздывают. Ты же знаешь, когда я должна быть дома. И что тут вообще было? Кто этот Амос и что еще за «пер анкх»?

Отец остолбенел. Он взглянул на меня. Наверное, прикидывал, многое ли мы с Сейди успели подслушать.

– Все это пустяки, – ответил он.

Так мы и поверили! Но похоже, еще больше поверить в это нужно было ему самому.

– А что вы скажете насчет особой экскурсии по Британскому музею?

Мы втроем уселись на заднее сиденье. Сейди плюхнулась между мною и отцом.

– Уму непостижимо, – по-старушечьи ворчала она. – Один вечер вместе с родной дочерью, и тут не удержаться от своих исследований.

Отец натянуто улыбнулся.

– Дорогая, будет очень увлекательно. Хранитель коллекций Древнего Египта лично пригласил.

– Велика важность! – фыркнула Сейди и тряхнула головой, убирая с лица красную прядь. – Канун Рождества, а мы идем смотреть заплесневелое египетское старье. Ты вообще способен думать о чем-то еще? Или только о своих чертовых мумиях, каменных плитах и прочей дребедени?

Скажи это я, отец бы на меня разозлился. Но на Сейди он никогда не злился. Он просто смотрел из окна на темнеющее небо и дождь.

– Да, дорогая. Способен, – тихо ответил он.

Когда отец говорил тихо и глядел в пространство, я знал: он думает о нашей маме. За последние несколько месяцев с ним это бывало очень часто. Сколько раз я приходил в гостиничный номер и видел отца с мобильником в руке, а с дисплея ему улыбалась мамина фотография. Мама снималась на фоне пустыни. Волосы она убрала под платок, а синие глаза восторженно глядели в мир.

И на раскопках я часто заставал отца разглядывающим горизонт. Он вспоминал, как они с мамой познакомились. Тогда они были молодыми учеными, оказавшимися в Долине царей[1], где обнаружили затерянную гробницу. Отец занимался египтологией, а мама была антропологом и искала древние образцы ДНК. Эту историю он мне рассказывал не менее тысячи раз.

Такси вывернуло на набережную Темзы. Мы проехали мимо моста Ватерлоо. Отец встрепенулся.

– Остановитесь на минутку, – попросил он водителя.

Мы находились на набережной Виктории.

– Пап, зачем мы здесь остановились? – спросил я.

Он вылез из машины, будто и не слышал моего вопроса. Мы с Сейди тоже вылезли. Отец глядел на Иглу Клеопатры[2].

Если вы ничего о ней не знаете, я быстренько расскажу. Игла – это обелиск. Он вовсе не похож на иглу и к Клеопатре никакого отношения не имеет. Наверное, англичанам такое название просто показалось крутым. Высота обелиска – около семидесяти футов. Наверное, на своем прежнем месте он выглядел высоким, а среди высоких зданий вид у него невзрачный и какой-то печальный. Можно проехать мимо и даже не заметить, что эта каменная штучка на тысячу лет древнее Лондона.

Сейди обошла вокруг Иглы.

– Мы что, будем останавливаться возле каждого памятника? – угрюмо спросила она.

Отец глядел на вершину обелиска.

– Мне нужно было ее увидеть, – бормотал он. – Тут все и произошло…

С реки дул ледяной ветер. Мне хотелось поскорее вернуться в такси, но меня все больше настораживало поведение отца. Таким отрешенным я его еще не видел.

– Пап, ты о чем? Что здесь произошло? – спросил я.

– Это последнее место, где я ее видел.

Сейди остановилась и покосилась сначала на меня, потом на отца.

– Кого ее? Ты говоришь про маму?

Отец провел ладонью по ее волосам. Сейди была настолько удивлена, что даже не оттолкнула отцовскую руку.

Мне показалось, что я превратился в ледышку. Мамина смерть всегда была запретной темой. Она погибла в Лондоне в результате несчастного случая. Это все, что я знал. Дед и бабушка винили в ее гибели моего отца, но никто никогда не рассказывал мне подробностей. Сначала я приставал к отцу с расспросами, потом перестал. Во-первых, от моих вопросов он становился очень грустным. А во-вторых – он наотрез отказывался говорить об этом.

«Потом, когда будешь постарше», – это все, чего можно было от него добиться, и от такого ответа мне становилось еще тошнее.

– Ты говоришь, что мама погибла здесь? – спросил я. – Возле Иглы Клеопатры?

Отец опустил голову.

– Папа! – не отставала Сейди. – Я хожу здесь каждый день. И даже не знала, что мама погибла на этом месте! Почему ты от нас скрывал?

– Твоя кошка еще с тобой? – неожиданно спросил отец.

Странный вопрос он задал. Даже глупый.

– Представь себе, со мной. Но при чем тут кошка? Какое отношение она имеет к маминой смерти?

– А твой амулет? – спросил отец.

Рука Сейди коснулась шеи. Незадолго до того, как мы с Сейди разлучились, отец подарил нам обоим по египетскому амулету. Мне он подарил Глаз Гора[3] – очень популярный в Древнем Египте символ, оберегающий от злых сил.

Отец рассказывал, что знак P_X, которым современные врачи обозначают рецепт, – это упрощенная версия Глаза Гора, поскольку медицина тоже оберегает человека от злых сил.

Свой амулет я всегда носил под рубашкой. А что касается Сейди – не знаю. Вполне могла потерять или выкинуть.

Но к моему удивлению, Сейди сказала:

– Мой амулет при мне. Но ты, папа, уходишь от темы. Бабушка до сих пор считает, что мама погибла по твоей вине. Ведь это неправда? Скажи!

Мы с сестрой ждали его ответа. Впервые мы оба хотели одного и того же – узнать правду.

– В тот вечер, когда мама погибла… Это случилось здесь, возле Иглы…

Он не договорил. Где-то поблизости вспыхнул ярчайший свет. Я успел разглядеть две фигуры: высокого бледного мужчину с раздвоенной бородкой и меднокожую девушку. Мужчина был одет в странную одежду кремового цвета. Синяя одежда девушки и ее платок на голове были мне знакомы; такую одежду я часто видел в Египте. Пришельцы находились от нас в двадцати футах. Мне показалось, они нас внимательно разглядывали. Затем свет погас, а фигуры превратились в остаточное изображение, какое бывает, когда выключишь телевизор. Постепенно глаза привыкли к темноте. Фигуры исчезли.