Невольничий караван - Май Карл Фридрих - Страница 3

• Предыдущая
• 3/129
• Следующая

— А я считаю, что ты действительно потерял рассудок, если вообще когда-нибудь его имел! Или на тебя напала глухота, когда этот иноверец объяснял нам, для чего ему нужны эти вещи?

— Я не очень внимательно прислушивался, когда он говорил, так как знаю, что мне это не пригодится.

— Но что такое медресе [18]ты, по крайней мере, знаешь?

— Да, об этом я слышал.

— Ну так вот, он учитель в таком медресе. Он изучает все растения и всех зверей земли, а к нам он пришел, чтобы собрать наши растения и животных и показать своим ученикам. А еще он хочет набрать большие корзины и ящики этой ерунды и послать их своему султану, у которого есть специальные дома [19], где хранятся такие вещи.

— Но нам-то какой от всего этого прок?

— Гораздо больший, чем ты думаешь! Ведь султану можно делать только дорогие подарки; значит, эти звери и растения, которые достал у нас гяур [20], должны очень высоко ценить в его стране. Неужели ты и этого не понимаешь?

— Где уж мне, только Аллах и ты, вы оба просветляете мой разум, — иронически ответил его собеседник.

— Вот я и подумал о том, чтобы отнять их у него, а потом продать в Хартуме. Там за них можно получить хорошие деньги. Но не заметил ли ты еще чего-нибудь, что христианин имеет при себе?

— Как же, видел целую кучу тканей, бус и всяких безделушек, на которые можно выменять у негров много слоновой кости и рабов.

— А еще?

— Больше я ничего не видел.

— Потому что твои глаза застлан туман. А разве его оружие, кольца, часы ничего не стоят?

— Стоят, и очень дорого. Кроме того, у него под жилетом спрятан кожаный кошелек. Как-то, когда он открыл его, я увидел внутри большие бумаги с иностранной надписью и печатью. Такую же бумагу я видел однажды в Хартуме у одного богатого купца, и тогда же мне сказали, что можно получить очень много денег, если дать эту бумагу тому, чье имя на ней написано. Вот эти бумаги я потребую себе при дележе, а также хочу забрать его оружие, его часы и все, что он носит при себе, и груз верблюда с тканями и вещами на обмен. О, да мы завтра станем богачами! Но все остальное, то есть верблюдов с собранием зверей и растений, получит Абуль-моут.

— А он согласится?

— Он уже согласился и дал мне свое слово.

— А он точно придет? Ведь сегодня последний день. Гяур нанял нас, чтобы мы доставили его на наших верблюдах в Фашоду. Если мы благополучно прибудем туда завтра — нашим планам конец, потому что он рассчитается с нами, а сам отправится дальше.

— Он никогда не попадет в Фашоду. Я уверен что Абуль-моут следует за нами пешком. Сегодня ночью, перед рассветом, произойдет нападение. В два часа ночи я должен отойти от источника на шестьсот шагов ровно на запад, и там я найду старика.

— Об этом ты нам еще не говорил, но если так все хорошо подготовлено, значит, все будет в порядке. Старик придет, и добыча будет нашей. Мы бени-араб, живем в пустыне и живем пустыней. Все, что находится на ее территории, наша собственность, в том числе и этот паршивый гяур, который ни разу не поклонился с нами, когда мы молились Аллаху.

Своими словами шейх выразил мнение, весьма распространенное среди жителей пустыни, которые считают разбой столь благородным промыслом, что нередко открыто похваляются им.

За время этой беседы арабы успели оседлать своих верблюдов и догнать чужеземца, не подозревавшего о том, что его смерть для них — уже давно решенное дело. Его внимание было всецело поглощено совершенно другими вещами. «Кхе, кхе», — внезапно закричал он своему верблюду, что означало команду остановиться. Соскочив с седла, христианин поспешно схватил свое ружье.

— Аллах! — воскликнул шейх, тревожно оглядываясь по сторонам, — Абуль-арба-уюн видит врага?

— Нет, — ответил путешественник, указывая вверх, — я вижу вон ту птицу.

Араб посмотрел туда, куда указывал чужестранец.

— Это хедж со своей женой, — сказал он. — Разве они не водятся в твоей стране?

— Водятся, но совсем другого вида. Они называются у нас коршунами. Мне хотелось бы иметь хеджа.

— Ты собираешься его застрелить?

— Ну да.

— Но это невозможно. Этого не удавалось сделать ни одному охотнику, даже с самым лучшим ружьем!

— Посмотрим, — улыбнулся чужестранец.

По обычаю хищных птиц оба коршуна следовали за караваном, кружа прямо над ним. Теперь, когда всадники остановились, птицы спустились еще ниже, описав друг за другом правильную спираль.

Чужеземец поправил очки, встал спиной к солнцу, чтобы оно не слепило глаза, несколько секунд целился, следуя дулом ружья за снижающимися птицами, и затем выстрелил.

Летевший впереди самец встрепенулся, сложил крылья, затем на несколько мгновений снова расправил их и, не в силах больше держаться в воздухе, камнем упал на землю. Чужестранец поспешил к тому месту, где лежал коршун, и поднял его. Арабы обступили его и тоже стали рассматривать хеджа.

— Аллах акбар — Боже всемогущий! — вскричал шейх изумленно. — Твое ружье было заряжено пулей?

— Да, пулей, не дробью.

— И ты все же попал?

— Как видишь, — кивнул стрелок. — Пуля попала ему прямо в сердце, и это, конечно, случайность, но я рад, что выстрел оказался таким удачным: благодаря этому шкурка у него совсем не попорчена.

— Подстрелить хеджа одной пулей, на такой высоте и попасть ему прямо в сердце! Эфенди [21], ты выдающийся стрелок, в наших медресе учителя так стрелять не умеют. Где ты этому научился?

— На охоте.

— Значит, ты и раньше охотился на таких птиц?

— На птиц, медведей, диких лошадей, бизонов и многих других животных.

— И они все водятся в твоей стране?

— Только птицы и медведи. А на бизонов и лошадей я охотился в другой части света — она называется Америка.

— О такой стране мне еще не доводилось слышать. Положить птицу к тебе в мешок?

— Да. Вечером я его выпотрошу, если мы сможем достать огня.

— Сможем. На Бир-Аслане растет высокий кустарник.

— Вот и хорошо, а пока спрячьте его. Это самец, он ценится дороже самки.

— Да, это самец, это я вижу. Его вдова будет горевать и оплакивать его, пока ее не утешит другой хедж. Аллах заботится о всех своих творениях, даже о самой маленькой птичке, но особенно о тайр-эль-дженнет [22]; ведь он каждый год забирает их к себе в рай, когда они нас покидают.

Это прекрасное, доброе поверье очень распространено в Египте. Не зная, что настоящей родиной ласточек, которых здесь называют «снунут», является Европа, а на юг они прилетают только во время нашей зимы, люди объясняют их исчезновение весной тем, что Бог забирает их в рай, чтобы они вили там гнезда и пели чудесные песни.

Через некоторые время прерванный путь был продолжен. Однообразный пейзаж оживляли несколько голых гор, которые возвышались на севере и юге этой пустыни. Оглядев их, чужестранец обернулся назад, и вдруг взгляд его остановился на крошечной черной точке, которая, казалось, неподвижно висела в воздухе. Он достал из седельной сумки свою подзорную трубу и некоторое время рассматривал эту точку. Затем он снова спрятал трубу в сумку и спросил:

— Скажите, разве дорога, по которой мы едем — большой торговый путь?

— Нет, — ответил шейх, — если бы мы выбрали караванный путь, нам пришлось бы сделать крюк и потерять из-за этого два дня.

— Значит, здесь сейчас не ожидается каравана?

— Нет, так как в нынешнее сухое время года на дороге, по которой мы едем, совсем нет воды. Кстати, и наша уже на исходе: бурдюки пусты.

— Ах, так? Но ведь на Бир-Аслане мы найдем что-нибудь?

— Разумеется, эфенди.

— Гм! Прекрасно!

Между тем лицо его стало таким задумчивым, что шейх спросил его:

— О чем ты думаешь, эфенди? Ты чем-то недоволен?

• Предыдущая
• 3/129
• Следующая