Железные бабочки - Нортон Андрэ - Страница 40

• Предыдущая
• 40/57
• Следующая

С видом гувернантки, наставляющей не слишком умного ученика, она взяла единственную свечу и поманила меня к той части стены, из которой мы вышли. На панели были вырезаны геральдические животные, гротескные и неприятные.

Лизолетта пальцем нажала на выпуклый глаз одного грифона, и в ответ панель отодвинулась.

– Это легко, видишь? Я должна идти. А ты оставайся здесь. Мы увидимся, когда можно будет. Не закрывай дверь.

– А свеча? – спросила я, когда она повернулась, собираясь выйти.

Девушка нахмурилась. Потом наклонила свою свечу к другой, небольшому огарку на соседнем столике. Ни слова не добавив, она сняла брус с двери и выскользнула в коридор, в конце которого я заметила слабый отблеск света, оставив меня одну в этой зловещей комнате.

Я долго ждала, вслушиваясь в малейшие звуки. В самой тишине чувствовалось какое-то напряжение. Потом обошла комнату со свечой в руке. Судя по массивной мебели, эта комната, во много раз просторнее моей камеры, предназначалась для важного гостя или пленника, с которым обращались, как с гостем.

Но в ней давно никто не жил. Пол был подметён, но кровать покрывал толстый слой пыли, сильно пахло плесенью и разложением. Я обнаружила два окна за тяжёлыми грязными занавесями. Оба были гораздо шире прорези в моей камере, но их закрывала прочная решётка, укреплённая в камне. В темноте снаружи я ничего не увидела.

Я открыла шкаф и просмотрела его содержимое. Платье, в котором Лизолетта играла роль привидения, оказалось не единственным. Рядом висело ещё одно, тоже старинное, но алого цвета. А внизу стояли несколько пар туфель, все на высоких каблуках. Я коснулась алого платья. Оно было сшито из дамаска, гораздо более плотного, чем современные ткани. Неужели оба платья принадлежали исчезнувшей Людовике?

Внизу рядом с туфлями стояло кое-что ещё – шкатулка, похожая на книгу. В старинных церквях иногда можно увидеть такие библии. Но это была шкатулка. С одной стороны петли, с другой – небольшой замок. А крышку у неё действительно сделали так, чтобы она напоминала переплёт ручного тиснения. Только на ней был изображён не крест, как на библии, а тот же символ – пятиконечная звезда в круге, ярко-красный, словно недавно его подновили или время его не коснулось. Сама же книга-шкатулка производила впечатление очень древней.

Я достала её, чтобы получше рассмотреть. Попыталась поднять крышку. Но замок выдержал, не получилось. Поставив свечу, я приподняла шкатулку. Тяжёлая и явно не пустая. Я потрясла, внутри что-то загремело. Ещё одна вещь Людовики, может, та, что так приковала к себе сознание Лизолетты?

Я поставила шкатулку на место и закрыла шкаф, потом села и попыталась разобраться в случившемся. Я освободилась из своей камеры. И не только освободилась, но и узнала о существовании потайных ходов в стенах, где можно прятаться, если меня начнут искать.

С другой стороны, моя свобода целиком зависела от капризов девушки, которая, даже если и не душевнобольная, то явно близкая к этому состоянию. Откуда мне было знать, что в этот самый момент она не рассказывает обо мне отцу? Но тогда зачем бы ей было приводить меня сюда из камеры? И её ночные прогулки – она явно не впервые играла в привидение – были бы давно обнаружены.

Нет, скорее всего, пока я в безопасности. Лизолетта меня не выдаст. Я постаралась вспомнить всё, что она говорила. По-видимому, она верила, что её действиями кто-то руководит, что она исполняет желания давно умершей женщины. Другими словами, она, согласно старинным представлениям, одержимая. Но если она верит, что ей велели освободить меня, может быть, мне удастся убедить её вывести меня не только из камеры, но и из самой крепости.

Я устала, сон, с которым я так упорно боролась раньше, обволакивал разум. Но решусь ли я уснуть? Однако обходиться без отдыха тоже невозможно. Я посмотрела на кровать и уступила требованиям тела. Легла и вытянулась на ней.

Проснулась я, окружённая сумрачным серым светом. Было не так темно, как в моей келье ночью, но и на день не походило. Я села на кровати и глотнула раз, другой. Горло и рот словно забило пылью. Многое я бы отдала в тот момент даже за горькое пиво, которое приносили мне в камеру.

Теперь я могла видеть лучше и заметила, что свет пробивался с противоположной стороны комнаты, из-за древнего занавеса, который не открывали много лет. Даже в чулках я чувствовала ногами грязь на полу, хоть и не видела её. И была уверена, что каждым шагом поднимаю облака пыли. Но я добралась до закрытой занавесью стены и осторожно отогнула край древней ткани, которая поползла под руками по швам. И тут же мне в глаза ударил ослепительный свет дня.

Стоял день; это окно было гораздо шире того, через которое я пыталась посмотреть раньше. Передо мной открылись не окрестности замка, а двор, полностью окружённый высокими стенами. Две двери, одно в левом от меня крыле, а другое прямо напротив, других входов в это внутреннее пространство я не увидела. Обе двери были закрыты, и я не заметила никаких признаков жизни за тёмными окнами, попавшими в поле моего зрения.

Поняв, в каком состоянии занавес, я старалась не очень тянуть за него. Того, что я увидела, оказалось достаточно, чтобы понять: я перешла из одной тюрьмы в другую. Окно передо мной тоже перекрывала решётка. Но увидеть день, увидеть солнце, лучи которого пробивались во двор, – это меня подбодрило. Я оставила небольшую щель, чтобы благословенный свет мог проникать в комнату.

Хотя дверь осталась открытой, я опасалась выйти. Но мне хотелось есть и пить, а я не была уверена, что у Лизолетты будет желание или возможность принести мне еду и питьё.

Я не могла определить по свету, который сейчас час. Наверное, должно быть около полудня. Заключение здесь оказывалось немногим лучше, чем в моей келье. Обнаружили ли уже моё отсутствие? Скорее всего. Значит, идут поиски. Лизолетта считала, что сюда не придут, но я не доверяла её уверенности. И поэтому снова принялась осматривать комнату.

Конечно, в случае чего я могла уйти в проход, как она показала мне. Но свеча, которую девушка оставила мне, почти догорела, а уходить в тёмный лабиринт в стенах совсем без света – я решила сделать это только при крайней необходимости. Неуклюжая тяжёлая мебель стояла тут не менее двухсот лет, может, и больше. Я подумала, что если кто-нибудь попытается отдёрнуть полог кровати, тот просто распадётся, настолько он истлел от временем. Шкаф не обещал никакого укрытия. Нет, всё-таки придётся уходить в проход, хоть и без света.

Вопреки своему желанию, я постоянно возвращалась к наблюдательному пункту у окна. Если Валленштейн обыскивают, это как-то проявится. Рано или поздно я должна была кого-нибудь увидеть за окнами или во дворе. Но сейчас я смотрела словно на покинутые руины, не было даже птиц в небе.

Наконец я подтащила к окну стул – где свет придавал мне уверенности – и села, собираясь снова привести мысли в порядок. Мне требовались еда и – что гораздо важнее – питьё. Потребности тела не давали думать. Поэтому мне придётся покинуть это место и углубиться в коридоры, которых я не знала, и где меня легко опознает первый же обитатель крепости, которого мне не повезёт встретить.

Я могла вернуться в свою камеру и ошеломить тюремщицу своим внезапным появлением, но выход снова будет для меня закрыт, как только исчезнет отверстие. Если бы у меня была свеча, я смогла бы отыскать замок.

И ведь здесь могут существовать и другие ходы, кроме того, что ведёт к камерам. Камеры! Я вспомнила, как Лизолетта второй раз играла роль привидения. Как она кричала «Смерть… смерть…» перед другим участком стены. Может, там другая камера, жилище другого пленника? Если так, то кто она… или он? Какие ещё враги государства (если меня к ним относят) заключены здесь?

Предположим, я сделаю для этого неизвестного то, что Лизолетта сделала для меня. Найти спутника в беде… союзника, который сможет помочь…

Я вздрогнула и стремительно повернулась. В комнате стояла такая тишина, что раздавшийся звук прогремел, как колокола, возвестившие смерть курфюрста в Аксельбурге. Вначале я не могла определить источник… скрип… звон металла о металл…

• Предыдущая
• 40/57
• Следующая