Ни слова о магах - Кликин Михаил Геннадьевич - Страница 8
- Предыдущая
- 8/101
- Следующая
Стас встал в дверях, не решаясь топтать чистые половики своими пропыленными насквозь ботинками.
— Заходи, милый, заходи, — радушно сказала Варвара Ивановна. — Не стой на пороге-то.
Он разулся — носки были ненамного чище, — снял рюкзак, положил его вместе с гитарой у порога и, немного смущаясь, прошел в комнату.
— Присаживайся, милый. Находился, небось, сегодня? Сиди, сиди! Отдыхай. Я щас чайку поставлю, водица у нас знатная, ключевая. Ты такой больше нигде не попробуешь… — Старушка ушла за занавеску, на маленькую кухоньку, застучала, зазвенела там чем-то и все бормотала весело, говорила что-то неразборчивое, радостное, легкое…
Стас присел на табурет, стоящий у окна, чуть сдвинул на подоконнике цветок, растущий в банке из-под зеленого горошка, и выглянул на улицу.
Уже вечерело. Солнце клонилось к западу, медленно опускалось в лес, нанизывалось на острые вершины темно-зеленых елей. В небе появились облака, их рыбьи животы золотились закатными отблесками, и Стас подумал, что ночью, возможно, пойдет дождь.
— Дождя бы не было, — сказала Варвара Ивановна с кухни. — Что-то ноги сегодня так и ноют, так и ноют… — Занавеска отдернулась и появилась хозяйка с блюдом вареной картошки. — Вот, чем богата. Покушай. Как звать-то тебя?
— Стас.
— Сейчас огурчиков с подпол а достану. Молочка налью. Козье-то пьешь?
— Пью.
— Вот и ладно. Я раньше коровку держала, а потом тяжело стало. Ей ведь и сенца надо сколько, и пойло готовить. Морока сплошная! Теперь вот козу завела — травки накосишь чуть — и хорошо, в самый раз. А молочко сытное, жирное. Я и творог из него, и сыр делаю. Сейчас достану сыру-то, у меня цельный круг в подполе лежит выстуживается — попробуешь. Только вот хлеба нет у меня.
— У меня есть, — сказан Стас. — Я принес.
— Вот и славно. Я уж сама сколько не пробовала хлебца-то. Самой делать лень — печь топить надо, тесто замешивать, а в село-то идти далеко. Раньше возили к нам, Степаныч возил на лошади, а теперь кому мы тут нужны? — Она махнула рукой. — Три старухи да дед. Почта и то бывает не каждый месяц. Порой сама за пенсией-то ходишь, через лес, в село, на почту, к Марине. Так ведь и денег-то не всегда дают. Придешь иной раз, а потом ни с чем домой возвращаешься. Летом-то еще ничего, а коли зимой? А весной, когда тут все затопляет, когда ни пройти ни проехать?…
Стас вполуха слушал старушечьи жалобы и поглядывал по сторонам. Его внимание привлекли листки на бревенчатой стене, детские неумелые рисунки. Варвара Ивановна, заметив его интерес, довольно пояснила:
— Внуки рисуют. У меня двое их: Мишутка и Алешка. В селе живут, дочка моя, как замуж вышла, перебралась туда. Хорошо живут, все к себе зовут, дом большой у них, а я не могу. Здесь все как-то ближе, свое. Вся жизнь моя здесь. А там что?… Нет, пока хожу, туда перебираться не буду. Так им и говорю. Пока ноги держат… — она спохватилась, всплеснула руками. — Что-ж я, старая, заболталась совсем! Картошка-то стынет. Сейчас огурчиков принесу. — Она сорвалась с места, ускользнула за занавеску.
— Да не надо, я так поем, — сказал Стас ей вслед. — Спасибо.
Но она уже звякнула щеколдой, стукнула крышкой хода в подполе, с головой погрузилась во влажную, пахнущую прелью темноту.
Стас поднялся, подошел к входной двери. Достал из рюкзака буханку хлеба и маленький радиоприемник, вернулся за стол. Посидел какое-то время, затаив дыхание, прикрыв глаза и вслушиваясь в эту прямо-таки первобытную тишину.
Клонило в сон.
На улице стрекотали кузнечики. Щелкали маятником ходики на стене. На кухоньке за занавеской негромко что-то потрескивало, должно быть, горела лучина в самоваре. А внизу, под половицами, ходила Варвара Ивановна, бормотала чуть слышно, словно разговаривала с кем-то.
Наговаривала что-то…
Время остановилось.
Налилась тяжестью голова. Опухли веки.
Словно воск в горячей воде, растеклись мысли…
Она там одна.
Во тьме.
Среди седой паутины.
Бродит по бескрайнему подвалу в поисках выхода, натыкаясь на балки, проваливаясь в ямы. Из-под ног выпрыгивают слепые жабы. Наплывы ядовитой плесени слабо светятся на стенах.
Баба-яга…
Избушка на курьих— ножках…
“Переночуешь, если не испугаешься…”
Стас спал, но часть его сознания бодрствовала…
Скрипнула дверь. Легкие частые шаги прошлепали по выскобленным доскам.
Что-то коснулось его ноги. Липкое, как паутина, холодное, словно жаба.
Волосатое, как тарантул.
И тотчас рядом оглушительно грохнуло.
Стас вздрогнул, едва не свалившись с табурета. Вздернул голову. Сон отлетел. Словно выброшенная на берег рыба трепыхалось сердце.
На какое-то мгновение ему показалось, что это вовсе не сон — липкое, холодное касание.
Ему показалось, что какая-то серая тень метнулась из-под стола и бесследно исчезла.
Показалось, что раздавшийся грохот — это…
Из-за занавески вышла Варвара Ивановна. Она держала в руках тарелку с солеными огурцами и неровный круг сыра.
— Заждался?
Конечно же, это хлопнула тяжелая крышка подпола!
— Вот огурчиков принесла.
Стас зевнул, помотал головой. Сказал, массируя кулаками глаза:
— Нож есть у вас? Давайте я хлеб порежу.
— Сейчас принесу. — Хозяйка поставила тарелку с огурцами перед гостем, положила сыр. Принесла с кухни нож с тонким источившимся лезвием.
— Долго вы там бродили, — сказал Стас, нарезая буханку щедрыми ломтями. — Я даже задремал слегка.
— Сыр искала, — объяснила старушка. — Я его у входа положила, приступочка там деревянная есть, а Хозяину, видно, не понравилось. Оттащил в самый дальний угол. Проказничает.
— А где хозяин-то? — спросил Стас. — По делам ушел?
— Куда он уйдет? Здесь где-то.
— Так пускай ужинать идет.
— Ужинать? — Варвара Ивановна негромко засмеялась. — Так ты про деда моего, что ли? Он пятнадцать годов как умер.
— А кто же?…
— Хозяин-то? Домовик. Хозяюшке. Кто ж еще?
Стас дернул рукой, едва не порезавшись. Вновь сердце провалилось куда-то, заколотилось, застучало, требуя выпустить его из тесноты грудной клетки.
А сон ли это был? Легкое касание, холодное и липкое. Тень, метнувшаяся в сторону.
Сон ли?…
— Так как там Сашка поживает? — как ни в чем не бывало спросила Варвара Ивановна.
— Какой Сашка? — механически переспросил Стас.
— Ростоцкий. Он ведь родственник мне. Дальний, конечно, но какой-никакой, а родня.
— Нормально. Шоферит… И давно он у вас?
— Кто?
— Домовой.
— Дедушке-то? Да всегда был. Что за дом без Хозяина?
— Видели вы его?
— А как же, — Варвара Ивановна кивнула, — видела… А ты кушай, милый. Разговорами-то сыт не будешь. Вон и самовар закипел, сейчас чайку свежего заварю.
Она встала и вновь убежала на кухню.
Стас взял картофелину, откусил задумчиво.
Домовой. Неужели правда? Нет, не может быть! Выдумала пожилая одинокая хозяйка себе помощника, с ним не так скучно.
А касание?
Почудилось!
А леший, про которого говорил Саня? Тоже почудилось?
А Зона, где пропадают люди, где перестает работать электроника, где ночное небо порой светится золотом, где появляются странные миражи и слышатся необычные звуки?
Может, все это как-то взаимосвязано?
Странные следы, фотографии которых Стас видел в одном журнале. Огненные шары, парящие в воздухе. А теперь еще домовой и леший.
Зона. Что же это такое?…
— Вот и чаек поспел. — Варвара Ивановна принесла две /кружки на блюдечках. — Я-то есть не буду, а чаю с хлебцем попью.
— У меня только черный, — сказал Стас.
— Ржаной-то он самый полезный… А ты ешь, милок…
Они сидели до самого вечера, попивая чай и разговаривая. Когда стемнело, на огонек к ним заглянула соседка, Валентина Павловна.
— Здравствуйте, — поздоровалась она, без стука войдя в комнату.
— Здравствуйте, — сказал Стас.
— Присаживайся, Валя. — Хозяйка освободила гостье свой стул, принесла с кухни табурет для себя. — Как твой-то?
- Предыдущая
- 8/101
- Следующая
