Дьявол из бондарной мастерской - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 1

• 1/3
• Следующая

Нелегко было подвести к берегу «Геймкок»: река принесла столько ила, что образовалась громадная мель, на несколько миль выходившая в Атлантический океан. Берег вырисовывался слабо. Когда первые пенистые волны показали нам опасность, мы пошли медленно, осторожно. Не раз мы задевали дном песок — глубина порой едва превышала шесть футов, — но удача сопутствовала нам, и мы потихоньку приближались к берегу. Когда же стало еще мельче, из фактории навстречу нам выслали байдарку, и лоцман из племени крусов повел нас дальше. Яхта бросила якорь приблизительно в двухстах ярдах от острова: негр жестом объяснил, что нечего и думать подойти ближе. Морская лазурь в этом месте сменилась коричневатой речной водой. Даже под прикрытием острова волны ревели и кружились. Река казалась полноводной; уровень воды поднимался выше корней пальм, и течение несло куски бревен, деревьев и всевозможные обломки.

Хорошенько закрепив якорь, я решил не мешкая пополнить запасы воды, потому как я понял, что эта местность источала лихорадку и задерживаться здесь неблагоразумно. Мутная река, илистые берега, яркая зелень, ядовитая растительность, заросли и туман — налицо все признаки опасности для человека, способного распознать их. Я велел поставить в шлюпку два пустых бочонка для воды. Мы запаслись бы питьем до самого Сен-Поля-де-Луанда. Сам я сел в маленький ялик и стал грести по направлению к острову. Над пальмами я видел развевающийся флаг Объединенного Королевства, который обозначал коммерческую станцию фирмы «Армитедж и Вильсон».

Ялик подходил, и я увидел саму станцию — длинное низкое строение, выбеленное известкой; вдоль его фасада тянулась широкая веранда, а по обеим сторонам виднелись наставленные одна на другую бочки с пальмовым маслом. Целый ряд челнов и байдарок тянулся вдоль морского берега; в реку вдавался маленький мол, на котором стояли двое в белых костюмах, подвязанных красными кушаками, и ждали меня. Один был полный человек с седой бородой. Другой, высокий и стройный, стоял в широкой, напоминавшей гриб шляпе, которая наполовину скрывала его бледное продолговатое лицо.

— Очень рад вас видеть, — приветливо сказал этот последний. — Я — Уокер, агент фирмы «Армитедж и Вильсон». Позвольте представить вам также доктора Северола, моего товарища по службе. Нам нечасто случается видеть здесь частную яхту.

— Это «Геймкок», — ответил я. — А я ее владелец и капитан — Мельдрем.

— Исследователь?

— Лепидоптерист… иными словами — охотник на бабочек. Я исследовал весь западный берег, начиная от Сенегала.

— И богатая у вас добыча? — спросил доктор. Я заметил, что белки его глаз имеют желтоватый оттенок.

— Сорок полных ящиков! Сюда мы пристали, чтобы запастись водой и разузнать, нет ли чего-нибудь для меня интересного.

Пока мы беседовали, два молодых круса успели подтянуть мой ялик к берегу. Я ступил на мол, и мои новые знакомые закидали меня вопросами: белых они не видали уже много месяцев.

— Чем мы занимаемся? — переспросил доктор, когда я, в свою очередь, стал расспрашивать его. — О, дел у нас множество, и они отнимают у нас уйму времени. В свободные же минуты мы спорим о политике.

— Да, по особой милости Провидения, Северол — отчаянный радикал, я же — честный, неисправимый юнионист. Благодаря этому мы каждое утро спорим о местном управлении часа по два и более.

— И пьем виски с хинином. В настоящее время мы оба прямо-таки пропитаны лекарством, а нормальная температура тела доходила у нас в прошлом году до 40 градусов. Нет, что ни говорите, а устье Огоуэй-Ривер никогда не сможет стать курортом.

Нигде не услышишь столько шуток, как в колониальной глуши: люди, идущие в авангарде цивилизации, привыкли говорить о своих бедах и печалях с юмором, черпая в добродушных остротах силы и мужество, чтобы противостоять ударам судьбы. В какие бы уголки от Сьерра-Леоне и ниже я ни заглядывал, всюду в источающих лихорадку болотах я находил противоборствующие тропическому недугу уединенные общины и слышал все те же мрачноватые шутки. Есть, право слово, что-то чуть ли не божественное в дарованной человеку способности господствовать над условиями собственной жизни и заставлять свой ум и дух презирать материальные лишения.

— Через полчаса будет готов обед, капитан Мельдрем, — сказал доктор. — Уокер займется им: эту неделю его черед исполнять обязанности экономки.

А мы покамест, если угодно, прогуляемся: я покажу вам остров.

Солнце зашло за линию пальм, и свод неба представлялся внутренностью громадной нежно-розовой раковины. Тот, кто никогда не жил в тропических странах, где даже вес маленькой салфетки, лежащей у вас на коленях, становится нестерпимым, не может себе представить восхитительного облегчения, которое испытываешь, чувствуя свежесть вечера.

— У нашего острова есть романтический отпечаток, — сказал Северол, отвечая на мое замечание относительно однообразия их жизни. — Мы живем на границе неведомого. Там, в верховьях реки, — и его палец указал на северо-запад, — Дюшалью посетил внутренность материка и открыл гориллу; там Габон — страна больших обезьян. С этой стороны, — и он указал на юго-запад, — никто не проникал далеко. Местность, орошаемая нашей рекой, совершенно неизвестна европейцам. Стволы деревьев, которые несет течением, приплыли из таинственной и неведомой страны. Когда я вижу удивительные орхидеи и необычные растения, принесенные водой на окраину острова, я сожалею, что не обладаю достаточными познаниями в ботанике.

Доктор указал на покатую отмель коричневого цвета, сплошь усеянную листьями, стволами и лианами. Ее концы, выходившие в море, как естественные молы, образовывали маленький неглубокий залив, в центре которого плавал ствол дерева, окруженный вьющимися растениями.

— Все эти растительные остатки принесены с возвышенности, — сказал доктор. — Они будут плавать в нашем маленьком заливе до тех пор, пока новое наводнение не унесет их в море.

— Что это за дерево? — спросил я.

— Кажется, что-то вроде приморского дуба; но он порядочно-таки истлел, если судить по его внешнему виду. Не пойти ли нам дальше?

Он привел меня в длинное строение, где было разбросано много клепок и обручей.

— Вот это наша бондарная мастерская, — сказал доктор. — Бочки мы получаем в разобранном виде и сами собираем их. Скажите, вы не замечаете здесь ничего зловещего?

Я посмотрел на высокую крышу из гофрированного железа, деревянные струганные стены, на земляной пол. В одном из углов я заметил матрац и шерстяное одеяло.

— Нет, не вижу ничего страшного, — ответил я.

— Знаете, мы столкнулись тут с чем-то необычайным. Видите эту постель? Я намерен нынче ночевать здесь и без хвастовства скажу, что это будет серьезное испытание для человеческих нервов.

— Что же здесь происходит?

— Что происходит? Вы недавно говорили об однообразии нашей жизни; так вот, уверяю вас, что в ней порой случаются престранные вещи. Но давайте вернемся в дом, потому что после захода солнца от болот поднимается туман, который источает лихорадку. Смотрите: вон сырость уже тянется через реку.

В самом деле, длинные щупальца белого пара, изгибаясь, вытягивались из чащи низких кустов и зарослей и ползли к нам над широкой и взволнованной поверхностью коричневой реки. В воздухе ощущалась тяжелая влажность.

— Вот и обеденный гонг, — сказал доктор. — Если таинственные и непонятные явления вас интересуют, то поговорим позже.

Конечно же, эти явления меня интересовали, потому что выражение лица доктора, испугавшегося пустой мастерской, сильно подействовало на мое воображение. Это был грубоватый, добродушный человек, но он не переставал осматриваться по сторонам, и в его глазах я подмечал странное выражение, — не страх, а скорее тревогу человека остерегающегося.

— Кстати, — сказал я, когда мы шли к дому, — вы показали много хижин ваших туземцев, но я не видел ни одного из черных.

• 1/3
• Следующая