Тайна Кломбер Холла - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 25
- Предыдущая
- 25/28
- Следующая
— Отойди, старик, — крикнул я. — Тебя могут задеть, если ты не уйдешь с дороги.
Я видел, что к горцам возвращается мужество, а кое-кто из моих сипаев дрогнул, словно этот новый враг показался им не по силам. Ясно было, что надо немедленно что-то делать, если я хочу довершить свой успех. Я кинулся вперед вместе с несколькими артиллеристами. Старик протянул руки навстречу, словно пытась нас остановить, но раздумывать не приходилось, и я проткнул его саблей в тот самый момент, как один из артиллеристов опустил прклад карабина на его голову. Он тут же свалился, и горцы при виде его падения издали самый дикий и потусторонний вопль ужаса.
Сипаи, проявившие было склонность к миролюбию, избавились от нее в ту же минуту, что и от старика, и полная победа не заняла у нас много времени. Едва ли хоть один горец выбрался живым из этого ущелья.
Мог ли Ганнибал или Цезарь сделать больше? Наши потери во всей операции смехотворны: трое убитых и около пятнадцати раненых. Захвачено знамя — зеленая тряпка с изречением из Корана.
После схватки я искал старика, но его тело исчезло, не представляю, каким образом. Сам виноват! Он бы и сейчас был жив, если бы не вздумал препятствовать, как говорят у нас дома констебли, «официальному лицу при исполнении служебного долга». Разведчики мне сказали, что его звали Гулаб Шах, и он числился высшим буддистским священником. Он славился в округе как пророк и чудотворец, вот почему весь этот шум. Мне сказали, что он жил в этой самой пещере, еще когда здесь проходил Тамерлан в 1399 году, и наговорили массу другого вздора.
Я заглянул в пещеру, и как там человек мог выдержать хотя бы неделю это для меня тайна, потому что она едва в четыре фута высотой и такая сырая и темная, каких, должно быть, немного на свете. Всей обстановки деревянное сидение и грубый стол, да еще куча пергаментов, исчерканных иероглифами.
Что ж, он отправился туда, где узнает, что евангелие мира и доброй воли выше, чем все их языческие учения. Мир праху его!
Эллиот с Чемберленом так основную партию и не догнали — я знал, что так будет — поэтому вся честь досталась мне. Меня за это должны повысить, а там, кто знает, может и в «Газете» упомянут. Какова удача! Пожалуй, Земон все же заслуживает подзорную трубу за то, что доставил мне такой случай. Теперь бы перекусить — умираю с голоду. Отличная вещь слава, но ею не прокормишься.
6 октября, 11 часов утра. — Постараюсь записать, как сумею, спокойно и точно, все, что случилось этой ночью. Я никогда не был ни мистиком, ни мечтателем, так что могу положиться на свидетельство своих чувств, хотя должен признаться, что, расскажи мне то же самое кто-нибудь другой — я не поверил бы.
Я мог бы даже заподозрить, что и сам обманулся, если бы не слышал после этого звон. Но начну по порядку.
Мы с Эллиотом курили сигары в моей палатке примерно до десяти вечера. После этого я обошел посты, и, убедившись, что все в порядке, лег спать.
Я заснул бы на месте, потому что устал, как собака, если бы мне не помешал какой-то странный звук. Оглядевшись, я увидал, что у входа в палатку стоит человек в азиатском костюме. Он стоял неподвижно, устремив на меня торжественный и суровый взгляд.
Я решил, что это какой-нибудь афганский фанатик прокрался сюда, чтобы убить меня, и с этой мыслью попытался вскочить и защищаться, но ощутил какое-то необъяснимое бессилие. Неодолимая слабость овладела мной. Если б я увидел кинжал, направленный мне в грудь — и то пальцем не мог бы шевельнуть для защиты. Наверное, птица под взглядом змеи чувствует что-то похожее. Сознание мое оставалось ясным, но тело так оцепенело, как будто я на самом деле заснул.
Несколько раз я пытался закрывать глаза и уверять себя, что вижу сон, но каждый раз они сами открывались, и человек стоял на прежнем месте, не сводя с меня каменного угрожающего взгляда.
Молчание сделалось невыносимым. Я почувствовал, что должен преодолеть свою слабость хотя бы настолько, чтобы заговорить с ним. Наконец, мне удалось выговорить, заикаясь, несколько слов, и я спросил пришельца, кто он и что ему нужно.
— Лейтенант Хизерстоун, — ответил он медленно и торжественно, — ты совершил сегодня самое низкое кощунство и величайшее преступление, какое только может совершить человек. Ты убил одного из трижды благословенных и преподобных, верховного адепта первой степени, старшего брата, идущего высшим путем больше лет, чем ты себе насчитываешь месяев. Ты убил его в тот момент, когда его труды обещали достичь вершины, и он собирался взойти на такие высоты оккультного знания, которые приближают человека на одну ступень к его Создателю. Ты сделал это без всяких оправдывающих тебя причин, без всякого повода, в тот момент, когда он защищал беспомощных и отчаявшихся. Слушай же меня, Джон Хизерстоун.
Когда многие тысячи лет назад зародились оккультные науки, знающие установили, что отдельный срок человеческого существования недостаточен для достижения высочайших вершин внутренней жизни. Поэтому в те времена исследователи направляли свои силы в первую очередь на продление собственных дней, чтобы обрести больший простор для совершенствования.
Знание скрытых законов природы дало им возможность вооружить свои тела против болезней и старости. Осталось защитить себя от покушений жестоких и необузданных людей, всегда готовых разрушить все, что мудрее и благороднее их. Для подобной защиты нет прямых средств, но ее можно до некоторой степени обеспечить, организовав оккультные силы таким образом, чтобы преступника ожидало ужасное и неминуемое возмездие.
Нерушимыми законами непреложно установлено, что всякий, кто прольет кровь брата, достигшего определенной степени святости, станет обреченным человеком. Эти законы существуют по сей день, Джон Хизерстоун, и ты навлек на себя их действие. Король или император оказался бы беспомощен против сил, которые ты вызвал к жизни. Так на что же надеяться тебе?
В прежние дни эти законы действовали так незамедлительно, что преступник погибал вместе с жертвой. Но после рассудили, что такое мгновенное возмездие не дает преступнику времени осознать всю чудовищность его преступления. Поэтому установили, что в подобных случаях долг отмщения возлагается на ч е л а, учеников святого человека, и они могут продлить или ускорить возмездие по своему желанию, совершая его или на месте, или в любую будущую годовщину преступления.
Почему наказание должно воспоследовать именно в эти дни, тебе не следует знать. Достаточно того, что ты — убийца Гулаб Шаха, трижды благословенного, а я — старший из трех чела, призванных за него отомстить.
Между нами нет личной вражды. Погруженнве в труды, мы не имеем ни желаний, ни досуга ни на что личное. Закон непреложен, и одинаково невозможно для нас изменить его, и для тебя — избежать. Рано или поздно мы придем к тебе и востребуем твою жизнь в искупление жизни, которую ты отнял.
Та же судьба постигнет несчастного солдата Смита, который, хоть и не столь виновен, как ты, навлек на себя то же наказание, подняв святотатственную руку на избранника Будды. Если жизнь твоя продлится, то единственно для того, чтобы предоставить тебе время раскаяться и ощутить полную силу возмездия.
А чтобы ты не поддался искушению изгнать все это из своей памяти, наш сигнал — наш астральный звон, одна из оккультных тайн — станет всегда напоминать тебе о том, что было, и о том, что будет. Ты услышишь его днем и услышишь в ночи, и это послужит тебе знаком: куда бы ты ни отправился и что бы ты ни делал, ты никогда не избавишься от нас, ч е л а Гулаб Шаха.
Ты никогда больше не увидишь меня, проклятый, до того самого дня, когда мы придем за тобой. Живи в страхе и в ожидании, которое хуже смерти.
С угрожающим жестом фигура повернулась и удалилась из палатки во тьму.
В ту же секунду, как этот человек исчез с моих глаз, я очнулся от своей летаргии. Вскочив на ноги, я выглянул из палатки. В нескольких шагах от меня стоял, опершись на мушкет, часовой сипай.
- Предыдущая
- 25/28
- Следующая
