Сладкий папочка - Клейпас Лиза - Страница 51

• Предыдущая
• 51/83
• Следующая

– Ну что, подумала? – спросил он. Я кивнула.

– Черчилль... если мы договоримся, это не всем понравится.

Он не стал притворяться, будто не понимает, о чем я.

– Никто не будет чинить тебе препятствий, – сказал он. – Здесь я главный.

– Мне нужно еще день-два, чтобы все осмыслить.

– Они, безусловно, у тебя есть. – Он знал, когда надавить, а когда и подождать.

Мы вместе через всю комнату устремили взгляд на Каррингтон, которая фыркала от смеха, глядя, как маленькая обезьянка из кованого железа собственным хвостом забрасывала пенни в коробку.

В воскресенье этого же уик-энда мы поехали на ужин к мисс Марве. В доме на ранчо мистера Фергусона витали запахи жаркого в горшочке с пивом и картофельного пюре. Впору было подумать, что мисс Марва с мистером Фергусоном прожили в браке лет пятнадцать, так уютно они смотрелись рядышком.

Мисс Марва с Каррингтон удалились в швейную комнату, а я в небольшой комнате сидела с мистером Фергусоном и объясняла ему свою дилемму. Он молча слушал меня, обняв руками свой живот.

– Я знаю, каков верный выбор, – сказала я ему. – Если разобраться по существу, мне нет смысла брать на себя такой большой риск. Дела мои у Зенко идут лучше некуда. А Каррингтон нравится ее школа, и я боюсь, ей тяжело будет расставаться с друзьями, пробовать вписаться в новое окружение, где всех остальных детей привозят в школу на «мерседесах». Вот только... вот только я хочу...

В кротких карих глазах мистера Фергусона обозначилась улыбка.

– У меня такое чувство, Либерти, будто ты ждешь позволения на то, что тебе хочется сделать.

Я откинула голову на спинку кресла.

– Я так далека от этих людей, – сказала я в потолок. – Эх, мистер Фергусон, если б вы только видели этот дом. У меня в нем такое ощущение возникло... ой, даже не знаю, как сказать. Это как гамбургер за сто долларов.

– Что-то я не улавливаю.

– Гамбургер, пусть он даже на фарфоровой тарелке и в дорогом ресторане, он все равно только гамбургер.

– Либерти, – сказал мистер Фергусон, – у тебя нет никаких причин чувствовать перед ними свою неполноценность. Ты этого ни перед кем не должна чувствовать. Вот доживешь до моих лет – поймешь, что все люди одинаковы.

Ну конечно! Что еще может сказать владелец похоронного бюро! Независимо от материального благополучия, расовой принадлежности и всего остального, что отличает одних людей от других, все они заканчивают на столе в его морге.

– Я понимаю, как все это видится с вашей точки зрения, мистер Фергусон, – сказала я. – Но прошлым вечером в Ривер-Оукс мне пришлось увидеть их в определенном ракурсе, и должна сказать, что эти люди определенно от нас отличаются.

– Помнишь старшего мальчишку Хопсонов, Вилли? Того, который поступил в Техасский христианский университет?

Я терялась в догадках, какое отношение имеет к моей дилемме Вилли Хопсон. Но обычно, если дашь себе труд выслушать мистера Фергусона до конца, в его историях всегда обнаруживалось рациональное зерно.

– Так вот Вилли на первом курсе, – продолжал мистер Фергусон, – ездил учиться в Испанию. Посмотреть, как там люди живут. Познакомиться с их менталитетом, с их ценностями. И знаешь, эта учебная поездка ему много дала. Думаю, тебе стоит последовать его примеру.

– Вы хотите, чтобы я поехала в Испанию?

Он рассмеялся:

– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, Либерти. Семью Тревисов можно рассматривать как учебную поездку за рубеж. Не думаю, что если вы поживете немного в чужой вам среде, тебе или Каррингтон это повредит. Наоборот, вы сможете от этого выиграть, причем самым неожиданным образом.

– Или не выиграть, – заметила я.

Он улыбнулся:

– Есть только один способ выяснить это, не правда ли?

Всякий раз, как Гейдж Тревис на меня смотрел, впору было подумать, что он вот-вот разорвет меня на части. И не в приступе ярости, а медленно и методично.

Джек и Джо заезжали где-то раз в неделю, но Гейдж появлялся в доме каждый день, ни дня не пропускал. Черчилль нуждался в нем. Гейдж помогал ему, например, забраться в душ и выбраться оттуда, одевал его и отвозил к врачу. При всей моей нелюбви к Гейджу я не могла не отдать ему должное: сыном он был образцовым. Он вполне мог бы настоять, чтобы Черчилль нанял себе медсестру, но вместо этого изо дня в день приезжал и сам ухаживал за отцом. Каждое утро, ровно в восемь, ни минутой раньше, ни минутой позже. Черчиллю, который от скуки, боли и постоянного дискомфорта сделался капризным, Гейдж был хорошим помощником. Как бы Черчилль ни ворчал и ни огрызался, я ни разу не видела, чтобы Гейдж выказал хоть малейшее раздражение. Он всегда оставался спокойным, терпеливым и расторопным.

Но это пока меня не было рядом. Стоило мне появиться, и он превращался в первостатейного ублюдка. Он недвусмысленно дал мне понять, что я в его глазах захребетница, охотница за деньгами и даже хуже того. Каррингтон он и вовсе не замечал – лишь весьма резко и немногословно демонстрировал, что он в курсе того, что в доме присутствует еще один маленький человек.

В тот день, когда мы въехали со всеми своими пожитками, упакованными в картонные коробки, я думала, Гейдж своими собственными руками вышвырнет меня за дверь. Я распаковывала вещи в спальне, которую себе выбрала. Это была прекрасная комната с широкими окнами, стенами светло-болотного цвета и кремовой лепниной. Я выбрала ее из-за нескольких черно-белых фотографий на стене с видами Техаса – кактусом, изгородью из колючей проволоки, лошадью и, к моему восторгу, броненосцем, глядевшим прямо в объектив фотоаппарата. Я сочла это обстоятельство добрым знаком. Каррингтон разместилась через две комнаты от меня по коридору, в маленькой, но милой спальне с обоями в желтую и белую полоску.

Только я раскрыла свой разложенный на широченной кровати чемодан, как в дверях спальни возник Гейдж. Мои пальцы судорожно вцепились в края чемодана, а заострившимися костяшками рук запросто можно было резать морковь. Я запаниковала, хотя и понимала, что моей безопасности ничто не грозит – не даст же ему Черчилль в самом деле убить меня. Большой, грозный и не знающий пощады, Гейдж возвышался в дверях, загораживая собой весь проем.

– Какого черта вы здесь делаете? – Его негромкий голос подействовал на меня гораздо сильнее, чем если бы Гейдж кричал.

С трудом шевеля пересохшими губами, я ответила:

– Черчилль сказал, что я могу выбрать любую понравившуюся мне комнату.

– Либо уезжайте сами, либо я вышвырну вас за дверь. Уйти по своей воле, уж поверьте, лучше.

Я не пошевелилась.

– Если вам что-то не нравится – обращайтесь к отцу. Он хочет, чтобы я жила здесь.

– А мне плевать. Убирайтесь.

По спине у меня побежала струйка пота. Я продолжала стоять неподвижно.

В три шага преодолев разделявшее нас пространство, Гейдж подскочил ко мне и больно сжал мне предплечья.

Я ахнула от неожиданности.

– Уберите руки! – Я напряглась и попыталась оттолкнуть его, но грудь Гейджа оказалась неподатливой, как ствол виргинского дуба.

– Я уже говорил вам, что не собираюсь... – Он резко осекся и выпустил мою руку. Это оказалось настолько неожиданно, что я чуть не упала. Тишину разрывало только наше отрывистое дыхание. Взгляд Гейджа был устремлен на комод, куда я поставила несколько фотографий в рамках. Сотрясаясь всем телом, я положила ладонь на предплечье, которое он только что сжимал, и потерла его, словно бы желая стереть следы прикосновения Гейджа. Однако я продолжала его чувствовать, точно некий невидимый отпечаток его руки врезался в мою кожу.

Гейдж приблизился к комоду и схватил одну из фотографий.

– Кто это?

Это был мамин портрет, сделанный незадолго до ее свадьбы с отцом. Мама на снимке была невозможно молодая, белокурая красавица.

– Не троньте! – воскликнула я, кидаясь вперед и вырывая из его рук фотографию.

– Кто это? – повторил он вопрос.

• Предыдущая
• 51/83
• Следующая