Любовь до гроба - Орлова Анна - Страница 26

• Предыдущая
• 26/90
• Следующая

Правда, майор отзывался об обитателях Муспельхейма и их традициях исключительно неодобрительно – в такие моменты его и без того красное лицо еще сильнее наливалось кровью, багровело, в порыве негодования он приподнимался в кресле, а голос обличительно гремел на весь дом. Впрочем, рассказчиком он был неплохим, и Софии до сих пор не наскучили его истории.

Но, как гласит расхожая мудрость, за все приятное рано или поздно приходится расплачиваться. Притом плата была совершенно несоразмерна удовольствию от визитов господина Шорова…

– Здравствуйте! – откликнулась София и заставила себя доброжелательно улыбнуться, несмотря на явную неприязнь госпожи Шоровой.

Откровенно говоря, Софии больше всего хотелось встряхнуть ослепшую от ревности соседку, заставить ее осмысленно взглянуть на происходящее и ужаснуться содеянному. Здравый смысл удержал молодую женщину от бесполезных попыток воззвать к разуму оскорбленной супруги, поскольку любые доводы та приняла бы в штыки, сочтя их всего лишь неловкими оправданиями.

А ведь самый надежный способ подтолкнуть мужа к неверности – это искать приметы адюльтера и неприкрыто подозревать.

– Мы пришли, чтобы поговорить об убийстве! Это точно! – с военной прямотой заявил господин Шоров, энергично взмахнув тростью. При этом он сломал несколько бутонов нарциссов, и София с трудом скрыла недовольство.

– Прошу прощения, я не ждала гостей, потому не готова к визиту, – пояснила госпожа Чернова, сочтя, что безопаснее будет увести разговор в сторону от скользкой темы. Беседовать с этой парой о случившемся в библиотеке и всех последующих событиях она находила невозможным и нелепым.

– Это вы должны нас извинить за внезапное вторжение, – тут же отмел ее оправдания майор, отирая лицо платком. – Мы по-соседски бесцеремонно пришли без предупреждения.

– Что вы, я всегда рада вас видеть, – вынужденно возразила молодая женщина, силясь привести в порядок растрепанные темно-каштановые волосы. – Пойдемте в дом?

– Не беспокойтесь, мы ненадолго, это точно! – Господин Шоров лучился благожелательностью, и это несказанно злило его супругу, которая, похоже, с неимоверным трудом глотала колкие слова, и эта вынужденная сдержанность еще больше выводила ее из себя.

– Позвольте, я прикажу подать горячего вина? – Долг хозяйки превыше всего, поэтому София пыталась всячески приветить гостей.

Господин Шоров отказался, сославшись на нежелание обременять ее и необыкновенно теплый денек (он обливался потом в любую погоду). Его супруга молчала, прикусив губу и наблюдая за мужем, словно коршун за цыплятами.

– Госпожа Чернова, я очень, очень огорчен, что моя дорогая супруга оказалась свидетельницей против вас, – неуклюже и весьма пафосно заговорил сосед. – Но истина должна восторжествовать в любом случае! Это точно!

С языка Софии рвались хлесткие слова о том, что для торжества истины его супруге придется сознаться в обмане, однако она была слишком хорошо воспитана, чтобы устраивать бессмысленную склоку.

– Боюсь, я вас не понимаю, – ответила она холодно, отвернулась и принялась нервно поправлять плеть розы.

Несколько минут господин Шоров молчал, видимо, мучительно подбирая слова, и наконец выпалил:

– Я хочу сказать, что вам лучше признаться, куда именно вы ходили в ту ночь. Я не верю, что вы как-то причастны к убийству, но, чтобы откинуть подозрения, вам следует сказать правду, это точно!

«Господин Рельский был совершенно прав – лучше придумать пусть и скандальную, но правдоподобную причину отлучки, чем безнадежно убеждать соседей, что я вовсе не покидала собственной постели!» – с досадой подумала госпожа Чернова.

Воистину, столь скучное объяснение все равно не пришлось бы по вкусу окрестным кумушкам. Куда интереснее выдумать нечто компрометирующее и смаковать каждое лживое слово.

Мировой судья, похоже, весьма трезво оценивал общество и бытующие в нем нравы. Теперь молодая женщина уже начала сожалеть, что не воспользовалась его благородным предложением. Но следовало что-то ответить «заботливому» соседу.

– Мне не в чем признаваться! – отрезала молодая женщина, прямо взглянув на господина Шорова.

Госпожа Шорова фыркнула и пробормотала что-то уничижительное, замолчав лишь от тычка супруга.

Участие и недоверие, написанные на его лице, задели Софию. Если уж один из тех, с кем у нее были вполне дружеские и доверительные отношения, нынче ей не верил, то что говорить об остальных? Унижение госпожи Черновой, всегда безукоризненно соблюдающей нормы приличия и соответственно бывшей немым укором чужим грехам и проступкам, всегда угодно слабому человеческому сердцу. Ведь куда легче сбросить с пьедестала намозоливший глаза идеал, принизить его до своего уровня, нежели самому стремиться стать лучше и добропорядочнее!

«Она ничуть не лучше других!» – втихомолку ликовали окрестные жители, которые нередко обращались к Софии по весьма щекотливым вопросам, связанным с неблаговидными поступками, а теперь строили постные мины и упоенно перешептывались.

– Но факты… – Майор смущенно запнулся и, чтобы спрятать стеснение, сделал вид, будто чрезвычайно занят складыванием своего клетчатого платка.

Госпожа Чернова заставила себя говорить спокойно, хотя внутренне кипела от возмущения:

– Господин Шоров, я понимаю ваши сомнения, однако не хочу брать на себя то, чего не совершала. Верите вы в это или нет, я по-прежнему настаиваю, что в ту ночь преспокойно спала в собственной постели, разумеется, в полном одиночестве!

Сосед залился краской, хотя казалось невозможным, что его задубевшее за годы в пустыне лицо может стать еще багровее, и принялся смущенно бормотать какие-то извинения, а потом спешно прощаться.

Госпожа Шорова так и не произнесла ни слова, даже не кивнула на прощание, конвоируя мужа домой.

София с тоской посмотрела им вслед. Ее гнев схлынул, оставив после себя какую-то тягостную усталость, почти обреченность. Мысли вяло текли в голове, всякое удовольствие от прекрасного дня и возни в саду было безвозвратно испорчено.

Этим утром господин Рельский пребывал в прескверном настроении. Ему приснился до крайности неприятный сон, и теперь судья удрученно размышлял, не был ли он вещим. К тому же назойливая головная боль не отступала ни на минуту.

У каждого бывают дни, когда все валится из рук, и похоже, теперь наступил черед мирового судьи…

Едва сдерживаясь, чтобы не втянуть голову в плечи, дворецкий негодующе сообщил господину о весьма досадном ночном событии. Выслушав его, судья велел немедленно устранить все следы, а слугам помалкивать, после чего скупо поблагодарил и отпустил дворецкого нетерпеливым жестом.

Тот почтительно поклонился и на цыпочках покинул кабинет, крайне осторожно притворил за собой дверь, опасаясь хлопком вызвать неудовольствие хозяина. Затем он собрал слуг и должным образом проинструктировал.

Вскоре дом напоминал поле боя. Шеф-повар пересолил суп-пюре из молодых шампиньонов, после чего устроил форменную истерику, и его долго отпаивали мадерой. В итоге завтрак пришлось спешно сооружать одной из поварих, поскольку с успокоительным кухмистер явно перестарался и теперь безмятежно посапывал в уголке. Оставалось надеяться, что он вскоре придет в себя и начнет священнодействовать над обедом, поскольку вечером ожидались гости.

Горничные передвигались по дому перебежками и при виде господ норовили спрятаться в какую-нибудь норку, видимо, вообразив себя мышками (и действительно походили на них в своих скромных серых платьях с белыми передничками).

Камердинер господина Рельского так нервничал, что никак не мог правильно повязать хозяину галстук, пробовал пять раз, все сильнее волнуясь, что не добавляло ему сноровки. Наконец раздраженный мировой судья его отослал, и тот опрометью бросился прочь.

Будучи не в духе, господин обыкновенно делался мрачным и еще более педантичным. Он хмурился, словно грозовая туча, изредка сражая домочадцев и слуг меткими молниями слов. Под его пронизывающим взором сестры за завтраком то и дело роняли приборы и быстро закончили трапезу, невнятно извинившись за внезапную потерю аппетита.

• Предыдущая
• 26/90
• Следующая