Сёгун - Клавелл Джеймс - Страница 22
- Предыдущая
- 22/321
- Следующая
– Все они негодяи! – сказал Джинсель.
– Нет, не все, – сказал Ван-Некк, – Кормчий сделал то, что он действительно считал правильным. Он защищал нас и провел десять тысяч лиг.
– Защищал нас? Иди ты знаешь куда? Нас было пятьсот, когда мы отплывали, и пять кораблей. Теперь нас всего девять!
– Это не его вина, что флот растерялся. Это не его вина, что штормы были все…
– Если бы не он, мы бы остались в Новом Свете, ей-Богу. Это он сказал, что мы можем добраться до Японии. О Боже, посмотрите, где мы теперь.
– Мы согласились попробовать доплыть до Японии. Мы все согласились, – устало сказал Ваи-Некк. – Мы все проголосовали.
– Да. Но это он нас убедил.
– Смотрите! – Джинсель указал на самурая, который ворочался и стонал. Сонк быстро скользнул на него, ударил его кулаком в челюсть. Мужчина опять потерял сознание.
– Боже мой! Зачем эти негодяи оставили его здесь? Они могли без большого труда вынести его отсюда. И мы ничего не можем сделать.
– Ты думаешь, они решили, что он мертв?
– Не знаю! Они должны были видеть его. Боже мой, как бы я хотел выпить холодного пива, – сказал Сонк.
– Не бей его, Сонк, не убивай его. Он заложник. – Круук поглядел на Винка, который сидел, согнувшись, у стенки, погруженный в унылое самобичевание. – Бог помогает нам во всем. Что они сделают с Пьетерсуном? Что они сделают с нами?
– Это кормчий виноват, – сказал Жан Ропер. – Один он.
Ван-Некк вгляделся в Блэксорна.
– Теперь это не имеет значения. Понимаете? Чья бы это вина ни была или есть.
Маетсуккер покачался на ногах, кровь все еще текла с предплечья.
– Я ранен. Помогите мне кто-нибудь.
Саламон сделал жгут из куска рубашки и остановил кровь. Рана на бицепсе Маетсукксера была глубокой, но ни вена, ни артерия не были задеты. Мухи начали садиться на рану.
– Проклятые мухи. И Бог проклянет кормчего в преисподней, – сказал Маетсуккер. Все согласились. – Но нет! Он должен был спасти Винка! Теперь на его руках кровь Пьетерсуна, и мы все из-за иего пострадаем.
– Заткнись! Он сказал, никто из его команды…
Наверху раздались шаги. Открылся люк. Крестьяне начали выливать бочки с рыбными помоями и морской водой в погреб. Они остановились, когда пол был затоплен на шесть дюймов.
Вопли прорезали ночной воздух, когда луна поднялась высоко.
Ябу сидел на коленях во внутреннем садике дома Оми. Без движения. Он следил за лунным светом в цветущем дереве – ветви взметнулись на фоне светлеющего неба, соцветия теперь были слегка окрашены. Лепесток падал, кружась, а он думал, как прекрасен этот лепесток.
Упал еще один лепесток. Ветер вздохнул и сдул еще один. Дерево едва ли достигало человеческого роста; оно находилось между двумя замшелыми камнями, которые, казалось, росли из земли – так искусно они были размещены.
Вся воля Ябу ушла на то, чтобы сконцентрироваться на дереве и цветах, море и ночи, чувствовать мягкое прикосновение ветра, ощущать запах морской свежести, думать о стихах – и все-таки держать сознание открытым для звуков смертельной муки. Он ощущал слабость в позвоночнике, и только воля делала его крепким, ках камень. Сознание этого давало ему уровень чувствительности более высокий, чем нужно обычно, чтобы слышать речь человека. И сегодня вечером его воля была сильнее и яростнее, чем когда-либо.
– Оми-сан, сколько времени еще останется у нас хозяин? – испуганным шепотом спросила мать Оми из дома.
– Я не знаю, – сказал Оми.
– Эти крики так ужасны. Когда они прекратятся?
– Я не знаю.
Они сидели за перегородкой во второй парадной комнате. Первая – комната его матери – была отдана Ябу, и обе они выходили в сад, который был устроен с такими трудами. Они могли видеть Ябу через решетку, дерево бросало красивые узорные тени на его лицо, лунный свет давал отблески на рукоятках его мечей. Он носил черное хаори, или наружный жакет, на своем темном кимоно.
– Я хочу пойти спать, – сказала женщина, вздрогнув. – Но я не могу спать при таких звуках. Когда они прекратятся?
– Я не знаю. Потерпи, мама, – мягко сказал Оми. – Шум скоро прекратится. Завтра господин Ябу вернется в Эдо. Пожалуйста, будь терпеливой, – Но Оми знал, что пытки будут продолжаться до рассвета. Так было запланировано.
Он пытался сконцентрироваться. Поскольку его хозяин медитировал во время воплей, он опять попытался последовать его примеру. Но следующий пронзительный крик вернул его к действительности, и он подумал: «Я не могу. Я не могу пока еще. У меня нет его контроля над собой и энергии».
«Или это власть?» – спросил он себя.
Он ясно мог увидеть лицо Ябу. Он пытался прочитать странное выражение на лице дайме: слабый изгиб полных дряблых губ, пятно слюны в уголках, глаза, погруженные в темные щели, которые двигались только вслед за падающими лепестками. Это было, как если бы он только что достиг оргазма – почти достиг, – не дотрагиваясь до себя. Возможно ли это?
Впервые Оми был так близко от своего дяди, так как он был мелким звеном в цепочке клана, и его владения в Анджиро и окружающей области были бедны и незначительны. Оми был самый молодой из трех сыновей своего отца, Мицуно, имевшего шестерых братьев. Ябу был старшим братом и вождем клана Кассили, его отец был вторым по старшинству. Оми был двадцать один год, и у него был сын.
– Где твоя несчастная жена? – недовольно заныла старуха. – Я хочу, чтобы она растерла мне спину и плечи.
– Она должна была навестить отца, ты разве не помнишь? Он очень болен, мама. Давай я тебе это сделаю.
– Нет. Ты можешь послать потом за служанкой. Твоя жена очень невнимательная. Она могла подождать несколько дней. Я проехала такой путь из Эдо, чтобы навестить тебя. Это заняло две недели при ужасной дороге, что же произошло? Я прожила только неделю, и она уезжает. Она должна была подождать! Бездельница, вот она кто. Твой отец сделал очень большую ошибку, устроив твою женитьбу на ней. Тебе следовало бы постоянно требовать, чтобы она уехала, – развестись с бездельницей раз и навсегда. Она даже не может хорошо промассировать мне спину. В самом крайнем случае, ты бы должен был дать ей хорошую взбучку. Эти ужасные вопли! Почему они не прекращаются?
– Они кончатся. Очень скоро.
– Тебе бы следовало задать ей хорошую порку.
– Да, – Оми подумал о своей жене Мидори, и его сердце подпрыгнуло. Она была такая красивая и изящная, мягкая и умная, ее голос так чист и ее музыка так хороша, как у лучшей куртизанки в Изу.
– Мидори-сан, ты должна немедленно уехать, – сказал он ей тайком.
– Оми-сан, мой отец не так болен, а мое место здесь, ухаживать за твоей матерью, разве не так? – ответила она, – Если приедет твой господин дайме, нужно будет подготовить дом. О, Оми-сан, это так важно, самый важный момент во всей твоей службе, да? Если господину Ябу понравится, может быть, он даст тебе владения получше, ты заслуживаешь намного лучшего! Если что-нибудь случится, пока меня не будет, я никогда не прощу себе, это первый раз, что ты имеешь возможность отличиться, и это должно произойти. Он должен приехать. Пожалуйста, нужно так много сделать.
– Да, но мне бы хотелось, чтобы ты уехала сразу, Мидори-сан. Останься там на два дня, потом поторопись опять домой.
Она просила, но он настаивал, и она уехала. Он хотел, чтобы она уехала из Анджиро до того, как приедет Ябу, и на то время, когда он будет гостем в его доме. Не то чтобы дайме рискнул без разрешения тронуть его жену. Это было бы неразумно, потому что он, Оми, по закону имел бы право, честь и обязанность уничтожить дайме. Но он заметил, как Ябу следил за ней сразу после того, как они поженились в Эдо, и он хотел убрать возможный источник раздражения, все, что могло вывести из себя или смутить его господина, пока он был здесь. Это было так важно, чтобы он поразил Ябу-сама своей сыновней преданностью, предусмотрительностью и советами. И во всем он превзошел все возможное. Корабль был одним сокровищем, команда – другим. Все было совершенно.
- Предыдущая
- 22/321
- Следующая
