Король крыс - Клавелл Джеймс - Страница 55

• Предыдущая
• 55/96
• Следующая

– Конечно. – Браф повернулся к Тексу. – Привет, Текс!

– Рад вас видеть. Дон.

Кинг показал на кровать.

– Садитесь, Дон. Нам надо немного поработать.

Питера Марлоу удивляло, что американские рядовые и офицеры с такой непринужденностью называют друг друга по именам. В этом не чувствовалось ни неуважения, ни подхалимства, это казалось почти естественным. Он замечал, что приказам Брафа всегда подчинялись, хотя все в глаза называли его Доном. Удивительно.

– В чем заключается работа? – спросил Браф. Кинг вытащил обрывки простыней.

– Нам придется законопатить дверь.

– Что? – недоверчиво спросил Ларкин.

– Обязательно, – пояснил Кинг. – Когда наша стряпня начнет вариться, может начаться бунт. Парни учуют запах. Господи, представьте сами! Нас могут разорвать на части. Я подумал, это единственное место, где мы приготовим еду в тайне. Запах в основном будет выходить в окно. Если мы, конечно, плотно заткнем дверь. На улице мы не могли бы готовить, это уж точно.

– Ларкин был прав, – серьезно заявил Мак. – Вы гений. Я бы никогда об этом не подумал. Поверьте мне, – добавил он, смеясь, – с этого момента американцы – мои друзья!

– Спасибо, Мак. Теперь нам лучше приняться за дело.

Гости Кинга полосками ткани законопатили щели вокруг двери и закрыли в ней решетчатый глазок. Кинг проверил их работу.

– Хорошо, – заключил он. – А что будем делать с окном?

Они посмотрели на небольшую зарешеченную часть неба, и Браф сказал:

– Оставим все как есть, пока похлебка не начнет кипеть. Потом мы заткнем окно и будем терпеть сколько сможем. Потом опять ненадолго откроем его. – Он огляделся по сторонам. – Я считаю, что время от времени мы можем выпускать запах наружу. Как индейский дымовой сигнал.

– На улице есть ветер?

– Будь я проклят, если я это заметил. Кто-нибудь знает?

– Эй, Питер, подсади-ка меня, парень, – сказал Мак.

Мак был самым маленьким из всех мужчин, поэтому Питер Марлоу позволил ему встать на свои плечи. Мак лизнул палец и выставил его наружу сквозь прутья решетки.

– Поторопитесь, Мак, бога ради – вы ведь, понимаете, не цыпленок, – крикнул Питер Марлоу.

– Я проверяю, есть ли ветер, вы, молодой негодяй! – И он снова лизнул палец и выставил его наружу. Мак был так поглощен этим занятием и выглядел так нелепо, что Питера Марлоу начало трясти от смеха. Ларкин присоединился, они корчились от смеха. В результате Мак свалился с высоты шести футов, ободрал ногу о бетонную койку и начал чертыхаться.

– Поглядите на мою чертову ногу, чтоб вас всех, – ругался Мак, задыхаясь. Царапина была небольшой, но показалась струйка крови. – Я почти содрал всю кожу с этой чертовой ноги.

– Послушайте, Питер, – простонал Ларкин, держась за живот. – У Мака есть кровь. Я всегда думал, что у него в венах только латекс!

– Идите к дьяволу, негодяи, 'mahlu, – раздраженно сказал Мак, потом приступ хохота охватил и его. Он встал, сгреб в охапку Питера Марлоу и Ларкина и запел: «Хоровод среди роз, руки полны цветов...»

А Питер Марлоу схватил за руку Брафа, а Браф Текса, и цепочка мужчин, возбужденных песней, раскачивалась вокруг кастрюли, а Кинг, скрестив ноги, сидел позади.

Мак разорвал цепочку.

– Салют, Цезарь. Собирающиеся здесь приветствуют тебя. Они все, как один, отдали ему честь и свалились в кучу.

– Слезьте с моей чертовой руки, Питер!

– Вы мне заехали по яйцам ногой, негодяй, – ругал Ларкин Брафа.

– Извините, Грант. О, Боже! Я не смеялся так уже много лет.

– Эй, Раджа, – окликнул Питер Марлоу. – Думаю, что всем нам надо помешать один раз варево, на счастье.

– Поступайте, как считаете нужным, – ответил Кинг. Ему было чертовски приятно, что эти парни так развеселились. С серьезным видом они выстроились в очередь, и Питер Марлоу помешал варево, которое уже нагрелось. Мак взял ложку, помешал и прочитал над ним непристойную молитву. Ларкин, чтобы не отставать, начал помешивать, приговаривая:

– Кипи, кипи, кипи и закипай...

– Вы спятили? – воскликнул Браф. – Цитирует «Макбета»! Ради бога!

– В чем дело?

– Это сулит несчастье. Цитировать «Макбета». Как свистеть в театральной уборной.

– Неужели?

– Каждому дураку это известно!

– Будь я проклят. Ничего об этом не знал. – Ларкин нахмурился.

– Во всяком случае, вы процитировали неверно, – сказал Браф. – «Пламя, прядай, клокочи. Зелье прей! Котел урчи!»[18]

– А вот и не так, янки. Я знаю Шекспира!

– Спорим на завтрашнюю порцию риса?

– Послушайте, полковник, – подозрительно вмешался Мак, зная склонность Ларкина к азартным играм. – Никто так просто не бьется об заклад.

– Я прав. Мак, – отрезал Ларкин, но ему не понравилось самодовольное выражение лица американца, – Почему вы так уверены в своей правоте?

– Пари? – спросил Браф.

Ларкин секунду подумал. Он любил азартные игры, но завтрашняя порция риса была слишком большой ставкой.

– Нет. Я поставлю свою порцию риса за карточным столом, но будь я проклят, если поспорю на нее из-за Шекспира.

– Жаль, – сказал Браф. – Мне бы пригодилась дополнительная порция. Это четвертое действие, картина первая, строка десятая.

– Откуда, черт возьми, вам это так точно известно?

– Ничего странного, – объяснил Браф. – Я специализировался по искусству при Конгрессе США, в основном по журналистике и драматургии. Когда все это кончится, я собираюсь стать писателем.

Мак наклонился и вгляделся в кастрюлю.

– Завидую вам, приятель. Писатель – почти самая важная профессия в мире. Если писатель хороший.

– Ерунда, Мак, – сказал Питер Марлоу. – Существует миллион более важных занятий.

– Ваши слова говорят о том, как мало вы знаете.

– Бизнес гораздо важнее, – вставил Кинг. – Без бизнеса жизнь бы остановилась, а без денег и стабильной экономики никто бы не стал покупать книги.

– К черту бизнес и экономику, – заявил Браф. – Это обычные материальные вещи. Все обстоит так, как говорит Мак.

– Мак, – обратился к нему Питер Марлоу. – Почему вы считаете профессию писателя такой важной?

– Ну, паренек, во-первых, это то, чем я всегда хотел заняться и не мог. Много раз пробовал, но ничего не мог дописать до конца. Это самая трудная задача – дописать до конца. Но самое главное состоит в том, что писатели – это единственные люди, которые могут что-то изменить на этой планете. Бизнесмен ничего не может...

– Это чепуха, – воскликнул Кинг. – А как же Рокфеллер? И Морган? И Форд, и Дюпон? И другие? Благодаря их филантропии финансируется черт знает сколько научных исследований, и библиотеки, и больницы, и искусство. Да без их денег...

– Но они сделали свои деньги за счет кого-то другого, – сухо сказал Браф. – Они могли бы легко отдать часть своих миллиардов людям, которые заработали их для них. Эти кровопийцы...

– Я полагаю, вы демократ? – возбужденно спросил Кинг.

– Можете не сомневаться, это так. Посмотрите на Рузвельта. Посмотрите, что он делает для страны. Он вытащил страну, мы ему всем обязаны, а эти чертовы республиканцы...

– Чепуха, и вы понимаете это. Это не имеет никакого отношения к республиканцам. Экономический цикл развития...

– Все эти экономические циклы – бессмысленное вранье. Республиканцы...

– Эй вы, парни, – робко сказал Ларкин. – Никаких разговоров о политике, пока мы не поедим. Что вы на это скажете?

– Ну ладно, – угрюмо согласился Браф, – но этот малый чересчур благодушен.

– Мак, почему это так важно? Я все же не понимаю.

– Писатель может на листе бумаги изложить мысль... или точку зрения. Если писатель хороший, он может оказать влияние на людей, даже если книга написана на туалетной бумаге. И он – единственный в нашей современной экономике, кто может сделать это, кто может изменить мир. Бизнесмен не может ничего без больших денег. Политик бессилен без положения или власти. Плантатор наверняка не может. И бухгалтер не может, верно, Ларкин?

• Предыдущая
• 55/96
• Следующая