Диалоги - Лем Станислав - Страница 8

ГИЛАС. Нет.

ФИЛОНУС. Почему так?

ГИЛАС. Может быть, принцип Гейзенберга действительно делает невозможным воссоздание умершего организма из атомов. Но в нашей дискуссии мы вовсе не принимали его во внимание. Если же мы сделали вывод, не учитывая этот принцип, то как же он мог отрицательно повлиять на само заключение нашего вывода, взорвать его изнутри, доводя до абсурда? Разве не так?

ФИЛОНУС. Нет, не так. Мы этот принцип, мой Гилас, учли без обсуждения в тот момент, когда признали его ложным, что нас впоследствии и подвело.

ГИЛАС. Не могу припомнить, чтобы о нем вообще шла речь.

ФИЛОНУС. А ты вспомни! Когда речь зашла о методе изготовления копии: относительно того, что атомы в копии следует расположить в тех же самых точках, в каких они находились в теле «оригинала», помнишь?

ГИЛАС. Да.

ФИЛОНУС. Название «атом» означает, как ты знаешь, «неделимый». Поскольку атом можно делить (и весьма успешно), это название – анахронизм. Возможно, физики согласятся назвать атом по-другому, например «неуместибельный», что более соответствует действительности. Что же мы тогда сделали? Мы сказали: «...следует в копии разместить неуместибельные...» Как видишь, едва лишь приступив к рассуждениям, мы произвели противоречивую по сути, недопустимую операцию, которой ничто в реальном мире не соответствует. Теперь мои объяснения тебя удовлетворяют?

ГИЛАС. Нет. Загадочные, не поддающиеся разрешению сомнения, которые возникли в процессе рассуждений, не могут быть, на мой взгляд, объяснены полностью той первой ложной операцией. Ведь известно, что при определенных обстоятельствах мы умеем изготавливать совершенно точные копии атомов, например, синтезируя некоторые простые белковые молекулы, которые ничем по структуре не отличаются от оригинала. Может быть, эти бесконечно малые неточности измерения, обусловленные принципом неопределенности, вообще несущественны для создания копии живого организма. Ведь природа в состоянии создавать бесконечно похожие копии организмов, взять хотя бы однояйцевых близнецов. Кто знает, не научатся ли люди действовать подобным образом, и тогда перед ними встанут все те проблемы, с которыми мы столкнулись.

ФИЛОНУС. Природа создает подобия так же, как и мы создаем точные изображения (например, белковых молекул, о которых ты вспомнил). Однако же абсолютно точное расположение атомов не есть подобие, и, может быть, именно в этом кроется загадка возникновения психических процессов в определенных структурах. Впрочем, не буду настаивать. Я с самого начала предупредил тебя, что у меня нет ясного понимания того, какая, собственно, истина таится в недрах моего вывода, а принцип Гейзенберга представляет собой лишь одну из возможностей. Есть и другие.

ГИЛАС. Было бы интересно услышать об этих других возможностях.

ФИЛОНУС. Единственное, что кажется мне несомненным, Гилас: этот «запрет», на который мы наткнулись, «запрет» воскрешения умершего человека из атомов, был чем-то вроде сигнала, что мы оперируем понятиями атомов и сознания, не соответствующими их реальному значению. На эти «злоупотребления», возможные при бездумном использовании понятия атома, я тебе уже указывал. Плохо также, что мы неверно подошли к проблеме сознания. Одним из его основополагающих качеств является продолжительность во времени (субъективном). Смерть приводит к обрыву этой временной нити, к ее исчезновению. Возможно, раз оборванная, эта нить уже не натянется вновь.

ГИЛАС. Почему? Ведь обрывается же она у спящих или у умирающих на краткий миг во время операции так называемой клинической смертью? Мы же вспоминали об этих случаях в процессе обсуждения.

ФИЛОНУС. Многие люди, ложась спать, в состоянии наперед установить, через сколько времени они проснутся, у них это получается. Отсюда следует, что даже когда они крепко спят, при полном затмении сознания, в их мозгу неустанно идет процесс исчисления времени – иначе это явление невозможно. В состоянии клинической смерти мозг продолжает действовать – на это указывают активные токи в коре головного мозга, которые можно измерить. Так что в обоих случаях фундаментальные процессы в мозгу продолжаются, происходит лишь частичное разложение, частичная дезинтеграция этих процессов. Это разложение обратимо только до определенного момента, до определенной границы. Когда некоторые атомные структуры мозга окажутся повреждены слишком сильно, тогда нарушатся наиболее фундаментальные процессы, и клиническая смерть перейдет в смерть настоящую. Только тогда можно говорить о полной остановке протекания субъективного времени. Возможно, течение времени нельзя возобновить по причине, сегодня нам неизвестной, но столь же основополагающей, как и те причины, по которым никакое тело не способно достичь скорости света. Об этом последнем мы знаем благодаря теории относительности, сознание же еще ждет своего Эйнштейна.

ГИЛАС. Должен признать, что сегодняшние твои выводы несколько отдают софистикой. Ты пытаешься разрушить здание, которое сам же построил накануне собственными руками, ни в малейшей степени при этом не демонстрируя мне тех позитивных новых ценностей, которые, видимо, должны обретаться в глубине reductio ad absurdum.

ФИЛОНУС. Я не разрушаю, Гилас, я лишь пытаюсь понять. Значащими могут оказаться и другие факторы, из которых я хотел бы упомянуть еще только два. Во-первых, вспомни, что вопрос о том, является ли сознание созданного из атомов индивида тем же самым, что и у умершего, или нет (тот ли это человек или только такой же) – так вот, этот вопрос мы не смогли решить иначе как посредством опрашивания субъекта, допытываний и наблюдений за ним, в то время как, в сущности, следовало бы стремиться к объективному решению проблемы. С этой целью надо было найти способы исследовать его сознание непосредственно, как бы «включиться в него», я бы сказал, а не довольствоваться словесными утверждениями испытуемого.

ГИЛАС. Но ведь это невозможно.

ФИЛОНУС. Откуда ты знаешь?

ГИЛАС. Оттуда, что «непосредственное включение в сознание» возможно только для его обладателя. Заглядывая под черепную коробку живого человека, увидеть можно лишь мозг, а не сознание.

ФИЛОНУС. И однако же я попытаюсь тебе позже доказать, что существуют достаточно серьезные предпосылки, которые в будущем позволят «включаться» в сознание другого человека.

ГИЛАС. Это невозможно, поскольку тут надо быть одновременно и самим собой, и кем-то другим (не могу себе представить, как иначе можно «включиться», как ты говоришь, в чужое сознание). А это исключено.

ФИЛОНУС. Да? А можно находиться одновременно в одном месте и совсем в другом, от него удаленном?

ГИЛАС. Нет.

ФИЛОНУС. А сидя у телевизора – тоже нет?

ГИЛАС. Это другое.

ФИЛОНУС. Ну, посмотрим, не удастся ли мне тебя переубедить.

ГИЛАС. Слушаю тебя с величайшим вниманием, говори.

ФИЛОНУС. Сначала ты должен мне сказать, удовлетворен ли ты объяснениями относительно моего вывода?

ГИЛАС. Нет.

ФИЛОНУС. Это почему же?

ГИЛАС. Я так и не знаю, почему мои рассуждения абсурдны и возможно ли воссоздать человека из атомов.

ФИЛОНУС. Ну ты и упрямец! Я же тебе целый час объясняю, что и я не знаю этого с полной уверенностью, я предлагаю тебе различные варианты ответа. Вот еще один, о котором я пока не вспоминал. Скажем, человек умирает, а машина производит две абсолютно одинаковые копии. Которая из них – продолжение умершего? Рассуждением, как оказалось, этого решить невозможно. Может быть, как раз оно в данной ситуации и не помогает. Почему? Потому что рассуждение это ведется в рамках формальной логики, которая не позволяет выводить равенство типа A = 2A, считая его противоречивым. А в нашем случае, по-моему, A как раз и равняется 2A, поскольку произошло «умножение личности». Быть может, здесь следовало бы применить логику без принципа исключенного третьего, иными словами, многозначную логику? Во всяком случае, ты видишь, что невозможность решить проблему могла быть следствием не только недостаточно четко определенных основных терминов («атомы», «сознание»), но и использования несоответствующего инструмента для рассуждений (то есть логической системы). Ты наконец удовлетворен моими объяснениями?