Заклятие нибелунгов. Амулет дракона - Хольбайн Вольфганг - Страница 54

— Мой муж, — сказала Глисмода, когда Зигфинн закончил свой рассказ, — был ревнивым дураком. Он был добрым человеком, но его сердце то и дело вспыхивало от ревности. Если кто-то слишком долго смотрел на меня на рыночной площади, муж запросто мог затеять драку. Это в большей степени доказывало его любовь, чем любые слова.

— Я не понимаю, о чем… — начал принц.

— Страсть подпитывает любую ревность, благородный Зигфинн, — перебила его Глисмода. — Если тебя так огорчает тот факт, что Бруния родила ребенка от другого мужчины, то ты, наверное, очень сильно ее любишь.

Принц не нашелся что ответить.

— И огорчает это тебя только потому, что ты боишься, что Бруния любит другого. Но неужели ты в это веришь?

Зигфинн прислушался к своим внутренним ощущениям. Он действительно чувствовал беспокойство, о котором говорила Глисмода, но дело было не в неверности Брунии, которая, в общем-то, не нарушала никаких клятв, а в глупом предположении о том, что он не равен Кальдеру. Принц сам себе казался ребенком, которому не подарили обещанное на праздник, и теперь он возмущенно топает ногами.

Глисмода взяла его за руку.

— Ты хороший человек, а Бруния, по твоим словам, добрая женщина. Вы должны быть вместе. — Она нежно поцеловала его в лоб. — Я надеюсь, что однажды небо еще раз благословит меня такой же прекрасной любовью.

Зигфинн благодарно посмотрел на Глисмоду.

— Ты говоришь мудрые слова глупому мальчишке. Я постараюсь сделать все возможное, чтобы стать настоящим мужчиной.

Глисмода постелила ему, и Зигфинн был рад, что этот бесконечный день закончился. Не успел он коснуться головой подушки, как провалился в глубокий сон. Но Глисмода не стала ложиться рядом с ним. Накинув платок на плечи, она вышла из комнаты.

Бруния стала спать намного меньше. Если в предыдущей жизни она любила поваляться в постели, то теперь по ночам ее часто мучила бессонница. Молодая женщина чувствовала в себе силу, которая требовала действий, и поэтому не могла заснуть. Когда на рассвете в дверь ее комнаты кто-то постучался, она не спала. Сначала она подумала, что это Зигфинн, но оказалось, что к ней пришла какая-то бедная горожанка.

— Меня зовут Глисмода, — заявила нежданная гостья. — Я хочу с вами поговорить.

Бруния пригласила ее внутрь. Отказывать людям в разговоре только из-за их социального положения не входило в ее привычки.

— Что привело тебя сюда, Глисмода?

— Зигфинн, — ответила женщина, и у Брунии кольнуло сердце. — Он живет у меня.

Правительница попыталась взять себя в руки. Она никак не могла смириться со словами незнакомки.

— И давно?

— С тех пор, как он приехал в Вормс. Несколько месяцев.

Изумление Брунии сменилось жгучей яростью. И как Зигфинн мог упрекать ее за рождение ребенка, если сам уже нашел здесь любовницу? Или его право на отношения было более важным, чем ее?

— Не мне корить его за это, — охрипшим голосом произнесла она.

— За все это время он ни разу не возлег со мной, — продолжила Глисмода. — Я предлагала ему это, сначала из нужды, затем из страха и, наконец, из симпатии. Но его сердце принадлежит другой, а Зигфинн не тот мужчина, который ищет страсти без настоящей любви.

Комок в сердце Брунии наконец рассосался, и она благодарно улыбнулась.

— Так, значит, он меня не забыл?

— Если бы он забыл тебя, то ему пришлось бы отказаться от единственной мысли, которая гнала его вперед, — подтвердила Глисмода. — Я еще никогда не встречала мужчину, который так мало подходил бы к нашему миру и был бы столь привязан к одной-единственной женщине.

Достав спящего ребенка из колыбели, Бруния прижала его к себе. Впервые за много месяцев она позволила себе пролить слезы в присутствии постороннего человека.

— Он всегда был рядом со мной. Без него я не могла бы сделать и шагу.

— Тогда ответьте на зов вашего сердца и не позволяйте прошлому мешать вам, — сказала Глисмода. Она смотрела на Финну с той тоской, что понятна лишь матери.

— Хочешь подержать ее?

Женщина прижала ребенка к груди. Малышке, казалось, понравилось у нее на руках.

— Когда-то у меня было трое детей, но ни один ребенок не выжил.

— Я даже представить себе не могу, насколько страдали люди во время правления Хургана.

— Ни один король не служил своему народу так, как народ служил королю. — Глисмода посмотрела ей в глаза.

Правительница кивнула.

— И поэтому мы пришли сюда, чтобы защищать вашу свободу, а не для того, чтобы отнять ее у вас.

— Пожмите мне руку в знак правдивости ваших слов, как женщина женщине. Я буду считать это обещанием.

Так Глисмода и Бруния пожали друг другу руки, презрев времена и сословия.

— На самом деле я не знаю, смогу ли спасти Вормс, — призналась Бруния. — За воротами города стоит войско, а у меня почти нет солдат, чтобы остановить его.

Глисмода покачала ребенка на руках.

— Более восьмидесяти лет Хурган забирал у нас мужчин после того, как те зачинали детей. Он превращал их в ордынцев, а сейчас все воины Орды мертвы. По Вормсу горят погребальные костры, потому что никто не хочет хоронить полудемонов в земле.

— Мне очень жаль, — прошептала Бруния.

Глисмода подняла руку.

— Я рассказываю вам об этом не для того, чтобы вызвать ваше сочувствие. Почти сотню лет со всем в городе приходилось справляться женщинам, старикам и больным. Мы научились тому, что раньше умели лишь мужчины, и приносили жертвы, которые требовались лишь от мужчин.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Если войско попытается завоевать город, то его жители сумеют защититься. Сколько солдат выступают против нас?

— Четыре или пять тысяч. — Бруния отнеслась к словам Глисмоды скептически.

— Конечно, у нас нет боевого опыта, но нас в сотню раз больше. Вормс — это самый крупный город королевства, и мы не стали сжигать оружие ордынцев вместе с их телами.

Бруния не могла усидеть на стуле. Встав, она начала ходить туда-сюда по комнате.

— Ты действительно говоришь о том, о чем я думаю? Мы можем призвать жителей города к оружию?

Глисмода кивнула. За десятилетия под игом Хургана в городе сформировалась сеть тайных ячеек с гонцами, которые могли незаметно перемещаться в пределах городских стен. В каждом квартале было свое тайное подразделение, и в каждом общем доме — свой представитель. Иначе жизнь общины при столь долгой тирании не могла бы продолжаться.

Бруния опустила ей ладонь на плечо.

— Это хорошие новости, Глисмода. Возможно, все не так мрачно, как я представляла. Я желаю тебе доброй ночи.

После того как Глисмода ушла, правительница выглянула из окна. На водах Рейна играли первые лучи солнца, славя рассвет, исполненный надежды.

Бруния приказала разбудить Маивольфа, чтобы тот отправил в войско врага посла. Нужно было провести переговоры. И не только.

В большом шатре, где могли совещаться двадцать человек, сидели Эльза, Кальдер и правители пограничных с Бургундией территорий. Они делили страну, которую еще не успели завоевать. Особым спросом пользовались виноградники и пшеничные поля, женщины для рабства и скот. Значение имело и то, о чем еще не было доподлинно известно, — золото, оружие, специи и ткани. Эльза и Кальдер раздавали то, что им не принадлежало. Они уже давно решили поддерживать союзников до тех пор, пока те могли пригодиться. Пускай берут что хотят. Значение имел лишь трон, и этот трон договорились отдать Кальдеру и Эльзе в роли королевы. По поводу этого никто даже не спорил. Никого не интересовало королевство без солдат и с разрушенным замком.

План был прост: как только Кальдер захватит королевство, он начнет наращивать военную силу и заключит союз с Константинополем и маврами. С их помощью он отгонит своих соперников в их провинции, а затем заберет все то, на что они успеют наложить свои лапы. Пока что Кальдер рассматривал богатства Бургундии как кредит, который потом придется оплачивать с процентами.