Юдоль - Малицкий Сергей Вацлавович - Страница 11

– И долго мне ждать? – Она наклонила голову к плечу. – И дождусь ли я? А если я скажу тебе, что теперь все иначе? Что все тати объединяются для другого? Что они хотят вовсе уничтожить Текан? Воспользоваться тем, что Пагуба затянулась и проредила число людей как никогда? Многие вольные теперь возвращаются на правый берег Хапы, но не найдут покоя и там. А кое-кто осмеливается строить дома на окраине Дикого леса. Мой отец тоже собирался, да вот не успел.

– И твой поселок тоже уничтожили тати? – спросил Кай.

– Да. – Она судорожно вдохнула, словно вынырнула с глубины. – Странные тати. Словно одурманенные. Некоторые как будто напоминали неведомых чудищ. Было страшно. Многих, кого я знала, разорвали на части и сожрали у меня на глазах.

– Но ведь ты осталась жива? – заметил Кай. – Почему ты осталась жива? Если твой поселок сожжен, если тати хотят уничтожить людей, почему ты жива?

– Сама удивляюсь. – Она покачнулась, оперлась рукой о ствол орешника. – Странно. Второй раз ем досыта, и второй раз меня клонит в сон. Опять просплю до утра. А раньше не могла заснуть. Странно, что я жива. Я ведь многих тогда убила. Но потом меня ударили по голове. У них были такие узкие кожаные мешки с песком. Как чулки.

– Ты многих убила? – не сдержал улыбки Кай. – Наверное, раздавала щелчки малла? А потом тебе сохранили жизнь как самой шустрой? Или самой глазастой?

– Не знаю. – Девчонка пожала плечами. – Если бы ты видел, охотник, скольких перебили в нашем поселке. Оставляли только девчонок да юнцов, что покрепче. Я слышала, что их отправили в Гиблые земли. В шахты. И на рудники кусатара. Говорили, что и там и там – верная смерть. Тати нужно оружие, значит, нужна руда, металл. А девчонок отправляют куда-то под Кету. Будут делать их то ли воинами, то ли женами. Наверное, где-то не хватает жен. Такшан хвастался спьяну.

– Что собираешься делать? – спросил Кай.

– Все равно опять сбегу! – прошептала она. – Чуть позже!

– Позже? – не понял Кай.

– Мне надо в Кету, – почти беззвучно прошелестела девчонка. – Сама собиралась пойти туда следующей весной, а тут такая оказия. Так не проще ли добраться до нее в веселой компании?

– Ты это называешь «веселой компанией»? – удивился Кай. – А что в Кете забыла?

– Ты тоже мне все свои секреты расскажешь? – усмехнулась она.

– Послушай, – он с подозрением прищурился, – не могу избавиться от мысли, что где-то тебя уже видел. Лицо твое мне точно незнакомо, но когда говоришь или двигаешься… Ничего в голову не приходит?

– Приходит, – кивнула девчонка. – Знакомиться не умеешь. Туговато у тебя с фантазией, охотник. Мог бы и поинтереснее что-нибудь придумать.

– Сказала Такшану, что я заставил тебя съесть кашу? – с усмешкой поинтересовался Кай.

– Нет. – Она сжала губы в линию. – Он ведь чего-то хочет от тебя. А вдруг поверит твоим словам, да и в самом деле пришлет кого потолще? А я что? Буду с голоду подыхать?

– Как тебя зовут? – спросил Кай.

– Каттими, – гордо расправила худые плечи девчонка. – Я дочь кузнеца!

– Плохая примета, – вздохнул Кай. – Для меня плохая. Однажды… Ладно. Скажи-ка мне, тебе не показалось, что у твоего Такшана руки длинноваты? И брови уж больно черны?

– Он полукровка, – выпятила девчонка губу. – То ли бабка, то ли дед у него из кусатара. Ну так и руки у него длинноваты, но не до колен же? Он ведь и сам этого не скрывает. А то стали бы с ним разговаривать тати? Он же за героя себя числит! Мол, выкупает у тати людей. А то, думаешь, как ему хиланские ярлыки достаются?

– Понятно-понятно, – задумался Кай.

– Что за плохая примета? – Она все еще стояла в десяти шагах от него, зевала, прикрывая рот ладонью. – У нас в поселке встреча с кузнецом считалась удачей.

– Да так, – ответил Кай. – Однажды я встретил дочь кузнеца, и после этого моя жизнь перевернулась.

– Влюбился? – загорелись у нее глаза.

– Нет, – махнул рукой Кай. – Просто все совпало. С ней все в порядке, думаю, она даже счастлива. Моя жизнь перевернулась. Не из-за нее. Из-за меня. Ты что-то еще хотела спросить?

– Ага. – Она взъерошила короткие волосы. – Почему тебя кличут Весельчаком? Я еще ни разу не видела, чтобы ты улыбался.

– А вот так? – Кай старательно растянул рот.

– Да ну тебя, – надула губы Каттими, – я лучше пойду.

– Ладно, – проворчал Кай и добавил, когда девчонка обернулась: – Как-то я встретил одного путника, у которого была кличка Лохматый. Так вот он был лыс, что твоя коленка. Понимаешь?

– Так ты Весельчак, потому что никогда не смеешься? – поняла Каттими. – А почему ты не смеешься?

– Невесело мне, – процедил сквозь зубы охотник.

Холод накатил под утро. Кай мгновенно открыл глаза и секундой позже услышал предупреждающий храп лошади. Его конь стоял опустив голову, прижав уши, словно он был не лошадью, а огромным псом, и смотрел вперед, в сторону распадка, заполненного утренним туманом, в который дорога ныряла, словно в молочную реку. А ведь только вечером он набирал воду в текущем там ручье.

– Тихо, тихо, – прошелестел Кай, снимая с лошади сразу и ружье, и копье. – Тихо, Молодец. Умник, коняшка, умник. Я тоже вижу. Густоват туман, густоват. Не все чисто с туманом. Только нам никак не нужно встречать его там. Там болотина, его нужно встретить здесь. Но он не пойдет сюда просто так. Ведь ты меня понимаешь?

Конь с сомнением фыркнул охотнику в щеку.

– Ну я же не всегда предлагаю тебе такой трюк? – усмехнулся Кай, с гримасой перетягивая повязку на груди. – Очень редко. И он пока что никогда нас не подводил. Ведь так? С меня лепешка, приятель.

Мягкие губы прихватили охотника за плечо.

– Только будь осторожен, – попросил коня Кай, вытащил из-за пояса нож, вновь надрезал многострадальную ладонь, промокнул в крови платок. – Очень осторожен, – повторил Кай и привязал платок к сбруе. – Он на кровь пойдет, точно тебе говорю.

Конь фыркнул и поскакал вниз по дороге. Не сводя с него взгляда, Кай перебежал на левую сторону тракта, остановился под раскидистой сосной, заставившей даже дорогу вилять у ее корней, сорвал с плеча моток веревки, перекинул ее через толстый сук высоко над головой, свободный конец закрепил на поясе. Между тем конь доскакал до молочного месива, окунул в него копыта, погрузился почти по брюхо и вдруг резко рванулся назад. Каю даже показалось, что он увидел взметнувшуюся над туманом лапу. Раза четыре ему приходилось отправлять верную лошадку выманивать из засады какую-нибудь мерзость, но никогда конь не рвался назад с такой скоростью. И вслед за ним из распадка не побежал зверь, а пополз сам туман. Он накатывал волной, так, будто сердобольная хозяйка подхватила в печи чугунок и выскочила с ним в зимнее морозное утро, и там чугунок покрылся паром, скрылся в пару. И вот уже хозяйки нет, но источник пара словно несется сам по себе и против ожидания окатывает не кипятком, а холодом.

Конь домчался до Кая за секунды, охотник зацепил за упряжь крюк, которым заканчивалась веревка, и ринулся вперед, чтобы присесть меж молодых сосенок, распушивших ветви у обочины тракта. Он разглядел в клубах тумана зверя, когда до него оставалось с пару десятков шагов. Тот не был слишком быстр, верно, думал, если вообще мог думать, что его добыча все равно никуда не денется. Да и запах не обманывал зверя: пахло людьми, лошадьми, кожей, тканями, сталью. Всем, что было столь лакомым и доступным, исключая разве что недавних злых всадников, которые обожгли ему морду, плечи и передние лапы. Всякий, разглядевший зверя издали, решил бы, что он видит медведя. Но медведя-уродца, потому как голова его была непомерно велика даже для медвежьего туловища, а лапы слишком длинны, и сам он был чересчур велик для медведя, и не бежал он, а скакал, потому как отталкивался от усыпанного хвоей тракта не подушками вооруженных страшными когтями клешней, а их оборотной стороной, он словно опирался о землю кулаками! Всякий, увидевший зверя вблизи, умер бы от ужаса, потому как тот был в два раза больше лошади, и на его обожженной морде горели бешеным пламенем вместо глаз огненные щели.