Секира и меч - Зайцев Сергей Михайлович - Страница 47
- Предыдущая
- 47/87
- Следующая
Болгары были радушные гостеприимные хозяева и даже не всегда брали с путников деньги за еду. С ними было очень просто разговаривать: болгары — люди горячие, живые — отличались словоохотливостью.
От этих людей наши путники и узнали о крестоносцах. Рассказывали болгары, будто из многих стран стекаются воины-христиане к Царьграду. И идут они по землям многими колоннами, и во всех христианских городах призывают мужчин вооружаться и следовать за ними. Многие, вняв призывам, так и поступают. Одни — по велению сердца, веры; другие — по велению живота, привлеченные разнузданностью и безнаказанностью крестоносцев, шумными попойками и оргиями, какие те устраивали в городах и селах; третьи — из-за ненависти к не христианам, злые на иудеев, одобряющие погромы иудейских домов…
Болгары рассказывали, что основные массы крестоносцев идут из Франции и из германских княжеств. Но Глеб смутно представлял, где находятся эти страны.
Где-то в верховьях Дуная, что ли?..
Отправились в поход и кое-кто из славян.
Болгары косились на меч Глеба, поглядывали на вооруженных побратимов:
— Вот вы не пойдете ли в Святую землю?
Глеб этого еще и сам точно не знал, потому не мог ответить с уверенностью. Но болгары воспринимали его молчание по-своему. Они говорили:
— Тогда вам надо нашить на одежду красные кресты.
Деревню за деревней проезжали побратимы. Теперь их опять окружали горы, но не очень высокие, время от времени перемежающиеся широкими долинами. В этих плодородных долинах было множество возделанных полей, виноградников, садов.
Иногда встречались старинные разрушенные крепости, полузасыпанные рвы, сглаженные временем валы.
На одной из стоянок Мария пожаловалась на озноб.
Болгары дали девочке выпить вина и сказали, что скоро озноб пройдет.
Глеб все правил на юг.
Быстро бежали сытые кони. Легко взбирались на холмы.
Мария прижималась к спине Глеба, а руки крепко сцепила у него на животе.
Вдруг она сказала, что ей жарко.
Глеб не удивился: солнце ведь сильно пекло.
Но потом Мария сказала, что ей холодно. Теперь ее как будто била дрожь. Глеб дал Марии плащ. Но через минуту она вернула его, сказав, что ей опять очень жарко и что она обливается потом.
Глеб не обратил внимания на слова Марии, думая, что она дурачится со скуки, как уже не раз бывало.
А Мария вдруг сказала:
— Не бросай меня, Глеб…
Руки ее ослабли, и девочка стала сползать с коня.
Глеб едва успел подхватить ее, иначе бы она упала на землю и крепко расшиблась. Глеб увидел, что лицо у Марии красно, губы дрожат, и почувствовал, что руки у нее горячи.
— Она заболела, — сказал Щелкун.
И Волк остановил коня рядом, вздохнул: — Тот бесноватый виноват.
А Глеб вдруг припомнил, что Мария боялась переправляться через Дунай — будто на нее холодно смотрели нимфы, и забеспокоился: как бы не вышло чего совсем худого.
Глаза Марии были закрыты. Она дышала часто и тяжело, временами восклицала что-то бессвязное. У нее были жар и бред.
Ночь провели недалеко от дороги.
Марию потеплее укутали. Давали ей понемногу виноградное вино. А Щелкун насобирал каких-то трав и отпаивал девочку отваром. Под утро жар у нее спал.
Но начался сильный кашель. Мария жаловалась на боль в груди и при кашле плакала. И все просила, чтоб ее не бросали, будто знала наверняка, что ее собираются здесь бросить.
Побратимы весьма приуныли, ибо поняли, что Мария заболела сильно.
А они уже так привыкли к ней сердцем и душой!..
Утром сели на коней. Глеб посадил девочку себе на колени, одной рукой обнял ее, другой — правил конем.
Мария дремала, прижавшись к его груди. Иногда приступы кашля душили ее. Девочка была бледна, а губы ее посинели; глаза ввалились.
Медленно шли кони.
Но дальше ехать было нельзя. Мария сгорала на глазах.
Глядя на нее, побратимы едва не плакали от жалости.
Они за это время очень привязались к ней и не раз благодарили Бога за то, что он подарил им Марию…
Не доезжая до города Преслава, побратимы опять сделали привал. Опять варили целебную траву. В это время Глеб с тоской вспоминал Анну. Уж она-то, будь сейчас жива и находись рядом, вылечила бы девочку.
Какие-то болгары проходили по дороге и, увидев, какая путников постигла беда, посоветовали отвезти девочку в монастырь.
Побратимы оживились, ухватились за эту мысль, поскольку чувствовали, что сами бессильны помочь Марии.
Оказалось, совсем недалеко от того места был монастырь святой Ирины — женский монастырь. Болгары сказали, что тамошняя игуменья — известная на всю округу врачевательница. Она быстро поднимет девочку на ноги.
Мария опять бредила, кашляла. У нее снова был жар — еще сильнее прежнего. И она едва ли понимала, что происходит. Из всех она узнавала только Глеба.
Побратимы, собрав свою нехитрую поклажу, поспешили в монастырь. Глеб вез Марию. Девочка жалась к его груди, и так ей как будто было легче. Даже кашель на время стихал.
Мария напоминала какого-то беспомощного зверька — щенка или котенка. Глебу было бесконечно жаль ее. И горький ком начинал подпирать горло, когда Глеб думал, что ничем не сможет Марии помочь.
В расщелине между двумя холмами они нашли тот самый монастырь. Увидели высокие каменные стены, конусовидные крыши башен, четырехконечный крест на соборе. Немощеная извилистая дорога вела к воротам.
Безмолвие царило вокруг.
Глеб и побратимы спешились у ворот. Глеб держал на руках Марию. Волк и Щелкун постучали в обитую медью дверь.
Не было никакого ответа. Только ветер посвистывал в зубцах стен. Сильно сквозило, гудело в подворотне.
Глеб посмотрел вверх. Пламенела в голубом небе красная черепица крыш.
Волк еще раз стукнул в дверь:
— Эй, кто-нибудь!..
За дверью послышался легкий шорох. Скрипнуло, отворяясь, маленькое оконце в стене. В этом окошке тут же возникло строгое, миловидное лицо монашки. Эта женщина молчала; смотрела вопросительно.
Глеб повыше поднял Марию, чтоб ее можно было увидеть из окошка:
— У нас больная девочка. Мы хотим показать ее игуменье.
Бровь монашки удивленно поползла вверх. Трудно было понять, что удивило эту женщину: иноземный выговор Глеба или то, с какой легкостью он поднимал на руках заболевшую девочку?
Монашка вскользь взглянула на Волка и Щелкуна, и лицо ее исчезло из окошка. Тут же загромыхали деревянные засовы, и ворота приоткрылись.
Ведя в поводу коней, путники вошли во двор монастыря.
Они как будто попали в другой мир. Здесь был разбит прямо-таки райский сад: яблони, сливы, вишни… Тут и там благоухали цветники. Каменные стены были увиты виноградом. Тенистые виноградные аллеи дарили в этот жаркий час прохладу. Зреющие грозди свисали прямо над головой проходящих монашек.
Двор был вымощен красивым тесаным камнем и выметен, вымыт до блеска. Нашим путникам с непривычки даже боязно было на эту мостовую ступать. Они так и смотрели себе под ноги.
Привратница велела оставить коней у ворот и повела побратимов виноградной аллеей в глубину двора.
Не пройдя и ста шагов, они вышли к живописной площадке с бассейном. Из скалы у бассейна бил ключик. Очень уютно журчала вода.
На краю бассейна сидела не очень старая монашка с очень простым открытым лицом и в одеяниях далеко не новых. Она выщипывала у козы пух.
Глеб очень удивился, когда услышал, что привратница обращается к этой монашке как к игуменье. Монахини говорили по-болгарски и по-гречески, и Глеб отлично понял их разговор. Они говорили о больной девочке, у которой жар, и о трех иноземных воинах…
Однако Глеб удивился еще больше, когда настоятельница монастыря заговорила с ним по-русски. Видя удивление Глеба, настоятельница улыбнулась и объяснила, что родом она из Киева и приходится племянницей киевскому нынешнему государю. А то, что судьба забросила ее сюда, — в этом нет ничего удивительного. Вот его, Глеба, и его друзей судьба же тоже забросила в эти земли.
- Предыдущая
- 47/87
- Следующая
