Негодяй в моих мечтах - Брэдли Селеста - Страница 4

А в данный момент еще и совершенно растерянным. Когда прошлой ночью она пришла к нему и предложила утешение, это было первым мгновением настоящего сближения между ними. Он принял ее утешение жадно и благодарно, разве они не были помолвлены?

А теперь получалось, что не были.

Амариллис отвела глаза от его растерянного и удивленного лица и вздернула подбородок.

– Граф Комптон – прекрасная партия, – ледяным тоном проговорила она. – Я думаю, что мы отлично подойдем друг другу.

– Но вы говорили… Я вернулся… Вы обещали…

Проклятие, его язык не подчинялся мыслям! Джек набрал в грудь больше воздуха, но она уже отвечала на его бессвязные восклицания.

– Я глубоко сожалею, что у вас создалось ложное впечатление, – произнесла она, тщательно подбирая слова. – Я вовсе не хотела подобного недоразумения. – Все это звучало как заранее отрепетированная речь.

Может быть, и ему следует начать репетировать высказывания, потому что сейчас он не мог найти никаких слов, кроме тех, которые джентльмену не полагалось говорить никогда.

– Но я вас скомпрометировал!

Ее глаза широко распахнулись, рот приоткрылся, но Джеку не довелось услышать ее ответа, потому что мистеру Кларку было достаточно. Он встал между ними, как страшно оскорбленный бульдог.

– Послушайте, милорд, если вы собираетесь распускать клеветнические сплетни, я намерен попросить вас удалиться!

«Но ведь это правда! Расскажи ему!» Джек умолял глазами, потому что выговорить ничего не мог.

Она промолчала. Он почувствовал, что ему не хватает воздуха. До него наконец дошло. Она нацелилась на больший приз. Приз хоть и старый, но богатый и титулованный. А Джек титула не получит, пока его дядя не покинет этот мир, что, возможно, не произойдет еще много лет.

Однако он не мог так просто все бросить и уйти. Эта ночь, единственная ночь… Как он мог отказаться от этого без борьбы? Но вырвавшийся наконец протест почти лишил его разума.

– Вы не можете так поступить! – прокричал он им обоим. – Я не отойду в сторону! – Он обратил всю свою ярость на нее, заставив Амариллис в страхе попятиться: – Как вы можете?! После того, что произошло между нами?

Но ответа на этот отчаянный крик он не получил. Амариллис просто застыла с пылающими щеками и глазами, сверкающими презрением. Она спокойно глядела, как двое дюжих слуг схватили Джека за руки. Не в силах сдержаться, он боролся с ними, гнев и ярость войны затопили его разум. Потом в смутных и беспорядочных воспоминаниях ясно вставало лишь ощущение ободранных гравием ладоней, когда его вышвырнули из дверей и он распростерся на подъездной аллее перед домом, а из каждого окна на него смотрели потрясенные жадные взгляды гостей и слуг. И единственные широко распахнутые, испуганные синие глаза, полные слез, – она наконец поняла, что натворила.

По возвращении в Лондон туман битвы никак не рассеивался. Джек пил и скандалил, скандалил и пил, пока два месяца спустя не очнулся на краю крыши. Ноги его болтались над бездной, а в руке мертвой хваткой была зажата бутылка из-под виски, он прикидывал вес, высоту, скорость падения и время, которое потребуется ему, чтобы достичь вечности.

Даже позднее, когда друзьям с трудом удалось вдолбить ему немного здравого смысла, этого едва хватило на то, чтобы уйти в плавание, пытаясь забыть женщину, которая подала ему надежду на спасение и тут же отняла ее.

Англия, четырьмя годами позже…

Джек с простым саквояжем в руке медленно сошел по трапу «Грома чести». Матросы поднимали глаза, когда он проходил мимо, и с уважением кивали ему, но никто не обменялся с ним ни единым словом. Для этого у них не было повода. Джек не был капитаном. Этот почтенный титул принадлежал просоленному парню, который провел в море гораздо больше времени, чем Джек. Не был он и владельцем судна, хотя когда-нибудь наверняка им станет. Он был просто «милордом», и обращались к нему, только если возникала необходимость.

Когда он наконец ступил на землю Англии, по которой не ходил больше двух лет – а может, трех? – земля у него под ногами заколебалась.

«Меня качает».

Понадобится несколько дней, чтобы вернуть сухопутную походку. Он уныло подумал, что нужно будет снова приспособиться к ходьбе по суше, по земле Англии.

Если бы можно было велеть ногам развернуться и пойти обратно на корабль! Джек не возвращался сюда, потому что не имел такого желания. Только загадочные строчки в письме старого друга Эйдана де Куинси, графа Бланкеншипа, побудили Джека спуститься с корабля на берег. Письмо поджидало Джека прямо здесь, в Восточно-Индийских доках Лондона. Оно было прикреплено к доске объявлений в конторе начальника доков и находилось в ужасающем состоянии. Начальник передал его Джеку, смущенно пожав плечами. Оно было так смято и заляпано морской водой, что чернила расплылись по бумаге, и разобрать буквы было почти невозможно. Если бы Джек не узнал оттиск на восковой печати, он бы вообще не догадался, от кого оно. Письмо выглядело так, словно бродило за ним по свету. Но наконец оно нашло его на родной земле.

Когда он развернул заскорузлый листок, на нем можно было прочесть лишь несколько поразительных слов:

«возвращайся сразу» и «твоя [дальше неразборчиво] ждет тебя здесь». И затем уж вовсе тревожное «ты не можешь вечно бегать от нее».

От нее?

Не мог Эйдан иметь в виду «ее». Только не Амариллис, до сих пор заставлявшую Джека бодрствовать ночи напролет и одиноко стоять на палубе под звездами, до которых, казалось, можно дотронуться рукой. Только не Амариллис, чьи нежные вздохи и сладостный шепот до сих пор звучали у него в ушах и заставляли оставаться безразличным к призывным намекам других женщин.

Нет, невозможно, чтобы Эйдан имел в виду ее. Джек никогда никому не рассказывал о том, что почти четыре года назад произошло в гостях у Кларков, и не сомневался – семейство Кларков тоже нигде об этом не упоминало.

И все же даже слабая надежда оторвала Джека от отупляющей рутины и заставила ступить на холодные и недоброжелательные берега Англии.

Проклятой жестокосердной Англии.

Джек спустился на пристань сквозь клочья утреннего тумана. Нет, он отказывался воображать в тумане ее облик. Эти мерцающие завитки утренней дымки вовсе не напоминали ему сладостные изгибы ее тела в лунном сиянии, а цвет накаляющегося неба не заставлял вновь представлять безоблачную синеву ее очей.

Время шло, и он тоже шел и шел, и утренний бриз не заставлял его вспоминать почти черный шелк ее волос, скользивших по его телу, когда она осыпала его легкими поцелуями.

Нет, не станет он думать о ней.

В конце концов, он не думал о ней уже много лет.

Дверь в «Браунс» стояла нараспашку, позволяя утреннему солнцу слегка заглянуть в темный прямоугольный сумрак дома. Джек медленно моргнул, чувствуя себя как никогда усталым. Усталым, и каким-то отупевшим, и чертовски замерзшим… что ж, вот он и дома.

Клуб «Браунс» он мог назвать домом. Кто-то из его предков был в числе основателей этого заведения, и хотя нынешнее членство тяготело к седовласым джентльменам, носившим трости не ради моды, а для реальной поддержки, Джек привел сюда своих друзей, чтобы все они смогли наслаждаться тихой обстановкой и отличной кухней и обслуживанием.

А вот поместье Стрикленд было местом пугающим, его следовало избегать. Оно было большим и роскошным, и в нем жил человек, с которым Джеку было невыносимо видеться. Старый маркиз был прекрасным, добрым, и справедливым хозяином для своих людей.

Зато Джек считался там негодяем.

Так что те краткие промежутки времени, которые он проводил в Англии, домом ему служил «Браунс».

Эйдан и сэр Колин Ламберт плечом к плечу прошагали с Джеком всю юность и не бросили его потом, хотя в последнее время он отдалился от них.

Наемный экипаж удалился в топоте копыт и скрипе колес, оставив Джека перед клубом.

«Давай. Входи, узнай смысл того письма. Кораблю велено дожидаться тебя. Как только узнаешь, что тебя здесь ждет, ты сможешь просто повернуться и снова уехать».