Грязные игры - Браун Сандра - Страница 12
- Предыдущая
- 12/91
- Следующая
– Я свяжусь с вами через две недели, мистер Буркетт. Как вас найти?
Он продиктовал номер телефона, который Тернер установил в его обшарпанной квартире. Она записала цифры на листке бумаги:
– Я позвоню вам и сообщу, где мы встретимся.
– Через две недели?
– Примерно. Плюс-минус день или два. Я воспользуюсь тестом для определения овуляции, чтобы определить скачок уровня ЛГ.
– ЛГ?..
– Лютеинизирующего гормона.
– А, – он кивнул, понятия не имея, что это такое.
– Надеюсь, я смогу предсказать день, но, возможно, у меня не получится предупредить вас заранее.
– Отлично. Всегда к вашим услугам.
Она слегка покраснела, и тут Грифф все понял. До определенного момента она может играть в грубые игры с большими парнями. Она может без стеснения, со знанием дела обсуждать свой менструальный цикл и овуляцию, а также вести подсчет его сперматозоидов. Но когда доходит до дела, когда действительно нужно лечь в постель с незнакомым человеком, она оказывается обычной женщиной. Что придает ему уверенности.
Она попрощалась и ушла. Спикмен предложил проводить его до двери.
– Мне любопытно, Грифф, – сказал он, когда они добрались до выхода.
– Что именно?
– О чем вы будете думать, уезжая отсюда. Что купите в первую очередь?..
Удаляясь от особняка из серого камня, он думал о том, что это даже хорошо, что Фостер и Лаура Спикмен не могут зачать ребенка – они выглядели разумными и неглупыми людьми, но на самом деле они совсем рехнулись.
Кому бы такое пришло в голову? Никому – это уж точно. Ведь есть медицинские методы оплодотворения. И есть деньги, чтобы заплатить за эти методы. Может, в библейские времена именно так и поступали, когда не могли родить ребенка. Но не сегодня, когда есть уйма других возможностей.
Почти.
– Еще порцию?
Он поднял голову. Перед ним стояла официантка. Он с удивлением обнаружил, что его стакан с бурбоном пуст.
– Нет, спасибо. «Перье», пожалуйста.
– Я скоро вернусь.
Я скоро вернусь.Она дважды употребила это выражение, не зная, что безобидная на первый взгляд фраза для него была подобна соли на открытой ране.
Мать произнесла эти слова в тот вечер, когда ушла. На этот раз навсегда.
Она часто отсутствовала несколько дней подряд, сказав перед этим лишь «пока» на прощание и возвращаясь без объяснений и извинений. Он знал, что когда ей надоест очередной любовник или, наоборот, она наскучит ему, он либо вышвырнет ее вон, либо переедет, и она вернется домой.
Вернувшись, она никогда не спрашивала, как он жил и что делал в ее отсутствие. Все ли с ним в порядке? Ходил ли он в школу? Ел ли он? Не боялся ли он бури? Не болел ли он?
Однажды он действительно болел. Он отравился, съев банку говяжьей тушенки, которая слишком долго стояла открытой. Его рвало, пока он не потерял сознание, а потом он очнулся в ванной среди блевотины и кала, с шишкой на затылке величиной с кулак, которую набил себе при падении. Ему было восемь лет.
После этого он более внимательно относился к тому, что ест в дни, когда матери нет дома. Он научился довольно хорошо заботиться о себе, пока она не появится.
В тот вечер, когда мать ушла навсегда, он знал, что она больше не вернется. Весь день она таскала вещи из дому, когда думала, что он ничего не видит. Одежду. Обувь. Шелковую подушку, которую последний любовник выиграл для нее на ярмарке. Она спала на ней каждую ночь, утверждая, что подушка бережет ее прическу. Увидев, как она запихивает эту подушку в бумажный пакет из бакалейного магазина и несет в машину своего нынешнего парня, он понял, что она уходит навсегда.
Когда Грифф в последний раз видел отца, на нем были наручники, и его запихивали на заднее сиденье полицейской машины. Сосед вызвал копов, сообщив о семейной ссоре.
Ссора. Это еще мягко сказано – отец едва не выбил из матери дух, когда пришел домой и застал ее в постели с парнем, с которым она познакомилась прошлым вечером.
Мать отправили в больницу. А отца в тюрьму. Гриффа отдали в приемную семью, пока мать выздоравливала. Когда дело рассматривалось в суде, окружной прокурор сказал шестилетнему Гриффу, что его могут попросить рассказать судье, что случилось в тот вечер, потому что он был свидетелем нападения. Он жил в страхе. Если его папаша выйдет на волю, то Грифф поплатится за то, что болтал про него. Возмездие предполагает порку ремнем. Это будет не первое наказание, но, похоже, самое худшее.
Откровенно говоря, он не мог винить отца. Грифф знал, что такие слова, как проститутка, шлюхаи потаскуха,обозначали гадкие вещи о его матери, и считал, что она вполне заслужила эти обидные прозвища.
Но суда не было. Отец признал себя виновным, чтобы смягчить наказание, и его отправили за решетку. Грифф так и не узнал, вышел ли он из тюрьмы. Где бы ни был отец, он не давал о себе знать. Грифф никогда его больше не видел.
С тех пор они с матерью остались одни.
Если не считать мужчин, которых она приводила в дом. Одни задерживались надолго – на неделю или даже на две. Другие были просто гостями, которые исчезали за дверью, едва успев натянуть штаны.
Грифф помнил, как вскоре после того, как отца посадили, он плакал, потому что мать заперла дверь его спальни и он не мог убежать от забравшегося в постель паука. Парень, с которым мать была в эту ночь, в конце концов пришел к нему в комнату, выбросил паука в окно, потрепал Гриффа по макушке и сказал, что теперь все в порядке и он может спокойно спать.
Когда Грифф подрос, он стал замечать, что некоторые из материных мужчин бросали на него извиняющиеся и даже виноватые взгляды. Остальные же вообще не хотели его видеть. Именно тогда мать стала говорить ему исчезнуть и не появляться несколько часов. Иногда она давала ему денег, и он мог сходить в кино. Когда его выгоняли из дома, он чаще всего в одиночестве слонялся по кварталу, ища, чем бы себя занять, а впоследствии проказничая.
Некоторые из мужчин его матери обращали на него не больше внимания, чем на стык выцветших обоев. Другие, но их было совсем немного, были добры к нему. Как тот парень, что убил паука. Но, к сожалению, он больше не вернулся. Один из парней, кажется Нейл, остался на целый месяц. Грифф поладил с ним. Он знал несколько карточных фокусов и показал Гриффу, как они делаются. Однажды он пришел домой с хозяйственной сумкой и протянул ее Гриффу со словами: «Вот, малыш. Это тебе». Внутри лежал футбольный мяч. Много лет спустя Грифф много раз задавал себе вопрос, узнал ли его Нейл, когда он стал профессиональным игроком. Вспомнил ли он, что подарил Гриффу первый футбольный мяч? Наверное, нет. Скорее всего, он вообще забыл о Гриффе и о его матери.
Мужчины приходили и уходили. Шли годы. Мать могла уйти. Но она всегда возвращалась.
А потом настал день, когда она тайно носила вещи в машину парня, который появился в их доме несколько недель назад. Его звали Рэй, и он сразу же невзлюбил Гриффа, который скептически фыркал, когда Рэй начинал рассказывать истории о своих феноменальных успехах на ковбойском родео, пока мустанг не наступил ему на спину, сделав его непригодным для арены. Вероятно, мустанг сделал его непригодным и для всего остального, потому что, насколько мог судить Грифф, у Рэя не было ни работы, ни увлечений.
Рэй не любил Гриффа и не скрывал этого. Однако и Гриффа нельзя было назвать очень милым. К моменту появления в их доме Рэя Гриффу исполнилось пятнадцать – эгоистичный, озлобленный и непокорный подросток. Он уже попадался на краже в магазине и на битье автомобильных стекол, но оба раза его жалели и давали испытательный срок. Два раза его выгоняли из школы за драку. Он был неисправимым драчуном. С годами его волосы потемнели, как и взгляды на жизнь.
В тот вечер, когда мать направилась к двери вслед за Рэем и повернулась, чтобы попрощаться, Грифф притворился, что ему все равно, и не отрывал взгляд от телевизора. Телевизор был старым, изображение на экране рябило, но это было все же лучше, чем ничего.
- Предыдущая
- 12/91
- Следующая
