Сердце красавицы - Портер Джейн - Страница 19
- Предыдущая
- 19/23
- Следующая
— Это что еще за цирк? — сощурился Шариф.
Ее глаза вызывающе сверкнули.
— Ты неделю не видел своих дочурок и собираешься сделать им одолжение, присоединившись к ним за чаем?!
Джеслин опять поразилась тому, как изменился Шариф. В далеком прошлом, когда они еще были вместе, он был страстным любовником и вместе с тем внимательным, чутким человеком. Тогда она нисколько не сомневалась, что он станет прекрасным отцом. Все оказалось совсем не так…
— Что с тобой случилось? — гневно спросила она, чтобы скрыть свое разочарование.
— Только не сейчас, — нетерпеливо сказал Шариф. — У меня нет времени.
— Тогда я тебе сама отвечу. Ты не Шариф Фер, которого я знала и кем восхищалась, потому что он умел сопереживать друзьям и заботился о тех, кто был ему близок. Сейчас ты шейх, но никто и ничто не сможет заставить меня восхищаться холодным и безразличным человеком.
— У меня есть обязанности.
— У тебя они были и тогда, когда ты жил в Лондоне, но это не мешало тебе оставаться хорошим парнем.
— На этот счет спроси мнение живущих в Сарке людей. Довольны ли они тем, что у них есть работа и стабильный доход?
— А разве твоя жизнь — полная? У тебя есть три замечательные дочки, а ты исключил их своей жизни.
— Я забочусь о них. Разве этого мало?
— Заботишься? — хмыкнула Джеслин. — Ты последний раз видел их неделю назад, и то мельком. И почему-то я уверена, что раньше твои встречи с ними были не намного дольше.
— У них есть няня. К тому же сейчас появилась ты.
— Но им нужна не я! Ты им нужен! — в сердцах воскликнула она.
— Мне жаль, что я разочаровал тебя как отец своих детей, но поверь, я стараюсь. В детстве я тоже видел своих родителей не часто, но знал, что они заботятся обо мне.
— Заботятся или любят? — уточнила девушка.
— Джеслин…
— Ответь мне на один вопрос, Шариф. Если бы у тебя были не дочки, а сыновья, ты бы так же их игнорировал?
Его лицо вдруг потемнело.
— Как ты смеешь?!
— Как я смею? — повторила за ним Джеслин, прямо встречая его взгляд, не сулящий ничего хорошего. — Легко. Я смею говорить тебе это после того, как ты почти заставил меня приехать сюда, поскольку тебя беспокоили твои дети. Ты сказал, что нуждаешься, чтобы кто-нибудь сказал тебе правду. Так вот, сейчас я знакомлю тебя с правдой. Твоим детям не нужны ни няня, ни учительница, ни детский психолог. Им нужны любящие родители, а так как матери у них нет, значит, им необходим ты.
— А как те люди, о чьем благополучии я должен заботиться? Может, сказать им, что моим дочкам нужнее, чтобы я все свое время проводил с ними, а свои проблемы они пусть решают сами, не забывая платить налоги?
— Ты извращаешь мои слова. Тебе не требуется посвящать им все свое время, но лучше организовать его так, чтобы проводить с ними хотя бы по полчаса каждый день. — Джеслин покачала головой. — Я не могу поверить, что ты стал таким, Шариф. Может, ты хороший шейх, может, даже лучший среди всех, но мне больше нравился тот Шариф, которого я знала в Лондоне.
Ноздри Шарифа затрепетали, но он вышел, не проронив ни слова. Джеслин было все равно. Она сказала ему правду, на которой он настаивал, и от нежелания признать ее, правда в угоду ему не изменится.
Шариф включил душ и, не став дожидаться, пока вода нагреется, шагнул под холодные струи.
Последние слова Джеслин продолжали звучать у него в ушах. Он нравился ей больше, когда не был шейхом? Но с кем, она думает, только что занималась любовью?
Шариф стиснул зубы, чтобы не выругаться. Что он наделал, позволив своему желанию одержать верх над здравым смыслом? На что надеялся? На смену физическому удовольствию пришло эмоциональное опустошение. Впервые за много лет, когда он снова сжимал Джеслин в своих объятиях, ему было спокойно и хорошо, а теперь его сердце вновь саднило от боли, потому что он ушел от единственной женщины, которую когда-либо любил.
Их брак с Зулимой распался, когда однажды, забывшись, он назвал ее Джеслин. С той минуты она отделилась от него, не физически, нет, но эмоционально она стала от него так далека, что, несмотря на все свои попытки, он так и не смог проникнуть за стену ее отчуждения. И с сознанием этой вины перед ней за то, что любит другую, он подчинялся навязчивому желанию Зулимы иметь детей еще и еще. А затем она умерла, так и не простив. Это его вина в том, что его дочки остались без матери…
Шариф яростно вытерся полотенцем, побрился и переоделся.
Впереди его ждал еще один день государственных забот, и для их успешного решения ему нужно как можно быстрее забыть о личных проблемах. Впрочем, ему это всегда удавалось.
Когда дворецкий Шарифа удалился, чтобы принести завтрак ему в кабинет, дверь без стука открылась.
Шурша черным шелковым платьем, вошла его мать.
— Тебе следовало хотя бы постучать, — устало сказал он, думая о том, что пора что-то предпринимать, чтобы мать наконец перестала считать дворец своей личной собственностью.
— Я хочу, чтобы ты ее уволил, — заявила она.
— Ты выбрала неудачное время для разговора. — По лицу Шарифа прошла судорога. Ему не хотелось говорить о Джеслин, чью постель он покинул только час назад.
— Шариф, я не шучу. Я требую, чтобы ты избавился от нее. Как ты осмелился поселить ее в спальне своих сестер?
— Моих сестер уже давно нет, — спокойно ответил он, хотя в нем начинал закипать гнев. — И в этой спальни уже ночевали многие. Например, последней была жена шейха Аль-Буреми три недели назад.
— Но это совсем другое! Как ты мог поселить туда женщину, которой от тебя ничего не было нужно, кроме денег!
Когда-то у него имелись сомнения в причастии его матери к тому, что случилось девять лет назад. Однако с того времени он узнал ее лучше, поэтому уже давно был уверен в том, что без ее участия тогда не обошлось. И все же она его мать…
На лице Шарифа не отразилось никаких эмоций. Ему это и раньше всегда удавалось, но на второй год их супружеской жизни Зулима заявила, что ей ненавистны проявления каких-либо чувств, особенно с его стороны. Она пускала Шарифа в свою постель, но лишь ради их будущих детей, и не скрывала своего облегчения, когда он ее покидал.
Может, эта привычка так укоренилась в нем, что он спешно ушел от Джеслин, хотя этого ему совсем не хотелось? Или таким образом он кого-то наказывал? Но только кого? Джеслин за боль, которую он причинил Зулиме, или себя самого?..
— Шариф! — высокий пронзительный голос его матери нарушил его размышления.
— Она мне нужна, — сказал он правду. — А теперь извини, мне нужно сосредоточиться на вещах более важных, чем твое нежелание видеть американку в западном крыле.
— Что значит «она мне нужна»? — словно не слыша его, потребовала королева Рейна.
— То и значит, что она нужна мне и моим детям.
— Чушь. Она не была нужна ни твоим сестрам, ни тебе, ни девочкам.
— Не согласен. Джеслин чудесный человек. И мне, и моим сестрам повезло, что мы познакомились с ней. Как и моим дочкам, потому что она согласилась приехать в свой отпуск. — В этом месте Шариф немного покривил душой. — А теперь, мама, извини, у меня впереди долгий день и я не хочу начинать его со спора с тобой. Ты проявишь мудрость, если уйдешь прямо сейчас.
— Я знаю, что ты был у нее, — презрительно бросила Рейна.
Шариф покачал головой.
— Хотел бы я знать, как ты вытягиваешь из людей информацию. Угрожаешь или просто приплачиваешь?
На щеках его матери проступили красные пятна, но она не отвела взгляд.
— По крайней мере я поступаю так во благо государства!
— Вот как? Тогда начни делать это благо прямо сейчас и для начала покинь мой кабинет.
— Шариф, твой долг…
— Заботиться о тебе, я знаю. Но если ты сейчас не уйдешь, я расскажу моим братьям, что наша мать не гнушается оскорблениями, шантажом и запугиванием, — с угрозой в голосе предупредил Шариф. — И я сомневаюсь, что тогда они будут терпеть тебя, как это делаю я. Но учти, и мое терпение уже на исходе.
- Предыдущая
- 19/23
- Следующая
