Выбери любимый жанр

Да будет свет! - Кларк Артур Чарльз - Страница 1


Изменить размер шрифта:

1

Артур Кларк

Да будет свет!

Разговор снова зашел о лучах смерти, и некий ехидный критик принялся высмеивать обложки старых журналов фантастики, где часто изображались разноцветные лучи, сеющие вокруг смерть и разрушение.

– Какое элементарное научное невежество! – фыркнул он. – Любое видимое излучение безвредно. Будь это не так, люди бы не выжили. Поэтому всем следует знать, что лучи смерти любого цвета… да хоть в шотландскую клеточку – полная чушь. Можно даже вывести закон: если луч видимый, он не причинит вреда.

– Интересная теория, – заметил Гарри Парвис, – однако она расходится с фактами. Единственный луч смерти, который мне лично довелось увидеть, был очень даже видимым.

– Правда? И какого же он был цвета?

– До этого скоро дойдет очередь – если попросите рассказать. Кстати, раз уж мы вспомнили про очередь…

Очередь ставить всем пиво дошла до Чарли Уиллиса. Мы успели поймать его на выходе из бара и немного попрактиковались на нем в отработке приемов джиу-джитсу, пока все кружки снова не наполнились. Затем в «Белом олене» наступила та странная и наполненная предвкушением тайны тишина, в которой завсегдатаи безошибочно распознают прелюдию к очередной невероятной истории Гарри Парвиса.

Эдгар и Мэри Бартон были неподходящими супругами, и никто из их друзей не мог толком объяснить, почему они вообще поженились. Возможно, самое циничное объяснение и было самым правильным: Эдгар был почти на двадцать лет старше жены и заработал на бирже четверть миллиона, после чего удалился от дел, будучи для такого решения необычно молодым. Он поставил перед собой финансовую цель, упорно трудился ради ее достижения, а когда на его банковском счету появилась желаемая цифра, мгновенно утратил все амбиции. Отныне он намеревался вести жизнь сельского джентльмена и посвятить оставшиеся годы своему единственному и всепоглощающему хобби – астрономии.

Многие почему-то удивляются тому, что интерес к астрономии совместим с деловой хваткой или даже со здравым смыслом. «Это чистейшей воды заблуждение, – с чувством произнес Гарри, – однажды меня практически до белья обчистил в покер профессор астрофизики из Калифорнийского технологического института». Но в случае с Эдгаром в одном и том же человеке уживались как проницательный ум, так и легкая непрактичность. Заработав деньги, он потерял к ним дальнейший интерес – и не только к ним, а практически ко всему на свете, за исключением сборки все более и более крупных телескопов-рефлекторов.

Удалившись на покой, Эдгар купил прекрасный старинный дом в Йоркшире, стоящий на холме в окружении поросших вереском торфяников. Местность там была вовсе не настолько унылой, как может показаться; с холма открывался замечательный вид, а на «бентли» можно было доехать до ближайшего городка всего за пятнадцать минут. Но все равно смена обстановки не совсем устраивала Мэри и ей было трудно не посочувствовать. Работать ей не приходилось, поскольку с домашними делами управлялась прислуга, а интеллектуальных занятий почти не имелось. Она ездила по округе на машине, записалась во все книжные клубы, читала «Сплетника» и «Сельскую жизнь» от корки до корки, но все равно чувствовала, что ей чего-то не хватает.

Объект своих желаний она отыскала через четыре месяца на ничем иначе не примечательном деревенском празднике. Он был ростом шесть футов три дюйма, бывший гвардеец, и происходил из семьи, в которой завоевание Англии норманнами считалось недавней и неслыханной наглостью. Звали его Руперт де Вере Куртене (опустим для краткости оставшиеся шесть его имен), и он единогласно считался самым завидным холостяком в округе.

Миновало две полные недели, прежде чем Руперт, будучи английским джентльменом высоких принципов, взращенным в лучших традициях аристократии, поддался призывным взглядам Мэри. Его падение ускорил тот факт, что семья пыталась устроить ему партию с благородной Фелисити Фонтлерой – увы, далеко не красавицей. И действительно, та настолько походила на лошадь, что ей было опасно приближаться к знаменитым конюшням ее отца, когда там выгуливали и упражняли рысаков.

Скука Мэри и твердое стремление Руперта решиться наконец на отчаянный поступок привели к неизбежному результату. Эдгар стал все реже и реже видеть жену, находившую поразительное количество причин, требующих ее поездок в город на неделе. Поначалу он был очень рад тому, что круг ее знакомств столь быстро расширяется, и лишь несколько месяцев спустя до него дошло, насколько он заблуждается.

В провинциальном городке вроде Стокборо совершенно невозможно надолго сохранить в секрете амурную связь, хотя это тот факт, который каждому новому поколению приходится открывать заново, и обычно на личном горьком опыте. Эдгар узнал правду случайно, но рано или поздно ему все равно бы ее сказал какой-нибудь доброжелатель. Он приехал в город на собрание местного астрономического общества – на «роллс-ройсе», поскольку жена уехала на «бентли», – и по дороге домой его ненадолго остановила толпа, выходящая с последнего сеанса в местном кинотеатре. В ней он заметил Мэри в сопровождении красивого молодого человека, которого Эдгар уже где-то видел, но имени вспомнить не смог. Эта мелочь наверняка вылетела бы у него из головы, если бы на следующее утро Мэри не обмолвилась, что в кино кончились билеты, и она приятно провела вечер у одной из своих подруг.

Тут даже Эдгар, полностью поглощенный исследованиями переменных звезд, понял, что жена беспричинно лжет, и сложил два и два. Он ничем не проявил возникшие у него слабые подозрения, переставшие быть слабыми после местного Бала охотников. Хоть он и терпеть не мог подобные развлечения (а бал, к несчастью, пришелся как раз на то время, когда U Ориона проходила через минимум блеска, и теперь ему придется пропустить важные наблюдения), но понял, что это предоставит ему возможность узнать имя спутника жены, поскольку на бал соберется вся округа.

Отыскать Руперта и завязать с ним разговор оказалось очень легко. Молодой человек, хотя и испытывал легкое смущение, проявил себя приятным собеседником, и Эдгар с удивлением поймал себя на том, что испытывает к нему симпатию. И раз уж его жена завела любовника, то в целом он одобрил ее выбор.

Ситуация оставалась без изменений еще несколько месяцев – в основном из-за того, что Эдгар был слишком занят шлифовкой и центровкой пятнадцатидюймового зеркала, чтобы отвлекаться на разные пустяки. Дважды в неделю Мэри уезжала в город якобы навестить друзей и сходить в кино и возвращалась домой перед полуночью. Эдгар видел огни ее машины на торфяниках за несколько миль: лучи фар меняли направление, следуя за изгибами дороги, по которой его жена ехала, как он считал, слишком быстро. Это тоже было одной из причин, почему они редко выезжали куда-либо вместе; Эдгар был умелым, но осторожным водителем, и комфортабельная для него крейсерская скорость была на десять миль в час меньше, чем у Мэри.

Примерно в трех милях от дома огни машины на несколько минут исчезали – тут дорогу заслонял холм. Там же находилось и опасное узкое место, более подходящее для Альп, чем для сельской Англии: дорога взбиралась на холм и проходила по краю весьма неприятного обрыва высотой в сто футов и лишь потом выпрямлялась в направлении дома. Когда машина проходила этот поворот, ее фары светили прямо на дом, и немало вечеров Эдгара ослепляла яркая вспышка, когда он сидел за окуляром телескопа. К счастью, этим отрезком дороги по ночам очень редко пользовались, в противном случае наблюдения стали бы практически невозможными, потому что глазам Эдгара приходилось минут десять, а то и двадцать заново привыкать к темноте после вспышки фар. До сих пор это было лишь мелкой помехой, но когда Мэри начала выезжать в город четыре или пять раз в неделю, то превратилось в настоящую диверсию. И Эдгар решил: Пора Что-то Делать.

Вы наверняка заметили, продолжил Гарри, что на протяжении всей этой истории поведение Эдгара Бартона вряд ли можно было назвать нормальным. Действительно, любой, кто способен столь радикально сменить стиль жизни и из делового лондонского биржевого маклера превратиться почти что в затворника на йоркширских торфяниках, обязан быть несколько странной личностью по определению. Однако я не могу утверждать, что он стал более чем эксцентричен, до той поры, когда полуночные возвращения Мэри не превратились в серьезную помеху для его важных астрономических наблюдений. И следует признать, что даже потом в его действиях прослеживается определенная безумная логика.

1
Перейти на страницу:
Мир литературы