2001: Космическая Одиссея - Кларк Артур Чарльз - Страница 44

• Предыдущая
• 44/45
• Следующая

Сперва показалось – Время повернуло вспять. Он готов был принять и это чудо, потом понял, истина еще таинственней и поразительней. Отворяются родники памяти; одно за другим воспоминания возвращают его в прошлое, и дано все прожить заново. Вот он, этот гостиничный номер… вот космическая капсула… пламенные всплески на красном солнце… слепящая сердцевина Галактики… врата, через которые попал он в эту непостижимую Вселенную. И все быстрей, быстрей уносясь в обратный путь, он не только видел, но заново испытал все ощущения и тревоги, которые изведал тогда впервые. Жизнь его раскручивалась, точно лента магнитной записи, пущенная задом наперед со все возрастающей скоростью. И вот он опять на борту «Дискавери», и небо заполнили кольца Сатурна. Вновь он повторил свой последний разговор с ЭАЛом; увидел, как выходит из корабля Фрэнк Пул на последнее свое задание; услыхал голос Земли, заверяющей, что все идет хорошо.

И даже заново проживая миг за мигом, он знал: все и правда хорошо. Он проносился коридорами времени, стремительно возвращался к детству, освобождаемый от прежних знаний и жизненного опыта. Но ни единая крупица не пропадала; все, чем был он прежде, в любой миг своей жизни, передавалось куда-то, где оно будет сохраннее. Один Дэвид Боумен переставал существовать, а меж тем другой Боумен обретал бессмертие.

Быстрей, быстрей возвращается он в забытые годы, в мир более простой, бесхитростный. Ему ласково улыбаются лица, когда-то дорогие, но, думалось, навсегда позабытые. И он отвечает улыбкой, с нежностью, без боли.

И наконец стремительное обратное движение замедляется; родники памяти почти иссякли. Время течет все медленней, близится миг неподвижности – так в высшей точке размаха на одно нескончаемое мгновение застывает маятник, прежде чем качнуться сызнова. Безмерное мгновение миновало; маятник двинулся вновь. В пустынности, за двадцать тысяч световых лет от Земли, плывя меж пламен двойной звезды, открыло глаза и заплакало дитя.

Потом младенец умолк, увидав, что он уже не одинок.

В пустоте образовался призрачный мерцающий прямоугольник. Постепенно уплотнился в хрустальную пластину, утратил прозрачность, налился бледным млечным сиянием. На поверхности и в глубине возникли дразнящие неясные образы. Соединились в полосы света и тени, потом – в пересекающиеся круги с подобием спиц; круги начали медленно вращаться, подчиняясь мерному пульсирующему ритму, который теперь, казалось, заполнил пространство.

Такое зрелище могло привлечь и удержать внимание любого младенца – и любой человекообразной обезьяны. Но, совсем как на три миллиона лет раньше, то было лишь внешнее проявление тончайших сил, которые не уловить сознанию. Просто игрушка, отвлекающая чувства, а подлинное воздействие проникало гораздо глубже, в сокровеннейшие пласты разума. На сей раз воздействие это было быстрым и уверенным, ткался новый узор. За многие эры, минувшие с предыдущей встречи, ткач многое узнал; и материал, на котором испытывал он ныне свое искусство, стал несравнимо совершеннее. Но достоин ли этот материал стать частью все еще разрастающейся ткани, покажет лишь грядущее. Уже пристальней, чем способен человек, младенец всматривался в глубины кристального монолита, разглядывал – но еще не постигал – скрытые за ним тайны. Знал, что очутился дома, там, где зародилось не только его племя, но и множество других; но знал также – не может он здесь остаться. Впереди иное рождение, еще поразительней, чем те, что были в прошлом.

И вот настал миг; сплетенье сияющих линий уже не отражает тайн, скрытых в сердцевине кристалла. Они угасли, и защитные стены тоже растворились в небытии, из которого раньше возникли, и небеса заполнило красное солнце.

Вспыхнув, исчезли металл и пластик забытой космической капсулы и одежда, еще недавно облекавшая того, кто прежде называл себя Дэвидом Боуменом. Последние звенья, связующие с Землею, вновь распались на атомы.

Но младенец этого не заметил, он осваивался в новом, объявшем его надежном тепле. Ненадолго, пока он не овладел вновь обретенным могуществом, ему еще нужна хотя бы такая материальная оболочка. Его неподвластным разрушению телом стало воплощение собственного осознавшего себя разума; но при всей своей мощи он понимал, что он еще дитя. И останется младенцем, пока не изберет себе какую-то новую форму или не вовсе перестанет нуждаться в воплощении материальном. И настала пора пуститься в дорогу – хотя в известном смысле он никогда уже не расстанется с этим местом, где родился заново, ибо отныне он – часть сущности, чьим непостижимым устремлениям служит двойная звезда. Ему ясно уже, если не зачем, то куда он должен направиться, и ясно, что нет нужды повторять тот долгий окольный путь, каким он сюда явился. Чутье, обретенное за три миллиона лет, подсказало, что в глубинах пространства есть еще много дорог. Старинный механизм Звездных Врат честно ему послужил, но больше не понадобится. Уже неуязвимый, он был равнодушен к бушующему внизу адскому пламени, а перед ним в пустоте все еще парил мерцающий прямоугольник, который прежде казался хрустальной пластиной. В ней заключены были пока недоступные воображению тайны времени и пространства, но хотя бы часть их он уже постиг и овладел ими. Как ясен, как необходим математический смысл соотношения сторон, последовательность чисел 1:4:9! И как наивно было воображать, будто ряд на том и кончается, всего лишь на трех измерениях!

Он сосредоточил сознание на этих простейших геометрических понятиях – и едва коснулся их мыслью пустую раму заполнила тьма межзвездной ночи. Отсвет красного солнца меркнул, вернее, словно бы отступал сразу во всех направлениях; и вот взору открылся сверкающий водоворот Галактики. Казалось, перед глазами в хрустальной пластине – прекрасная, необычайно точная и подробная модель. Но то была реальность, схваченная во всей своей цельности чувствами, которые стали гораздо восприимчивей зрения. Пожелай он, можно бы сосредоточить внимание на любой из сотен миллионов звезд, и сверх того ему по силам еще очень многое. Вот он плывет в исполинском потоке солнц, по одну сторону густо пламенеющая россыпь – сердце Галактики, по другую – одинокие, разбросанные по ее обочине звезды-часовые. Здесь бы и остаться, на краю этой небесной расселины, змеящейся беззвездной полосы мрака. Он знал, этот бесформенный хаос, различимый лишь при отсвете, отделяющем его от простершихся в бесконечную даль огненных туманов, – это первооснова творения, сырье для грядущих превращений, оно еще ждет своего часа. Здесь Время еще и не начиналось; лишь долго спустя после того, как сгинут пылающие ныне солнца, возникнут в этой пустынной бездне свет и жизнь и преобразят ее.

Однажды, сам того не зная, он уже пересек эту бездну; теперь надо пересечь ее вновь – на сей раз по собственной воле. Мысль эта наполнила его внезапным леденящим ужасом, и на миг он растерялся, новое видение Вселенной заколебалось, грозя рассыпаться в прах. Не страх перед пучинами Вселенной оледенил его душу, но тревога более глубокая, рожденная грядущим, что еще не возникло. Ибо те малости, какими измеряет время человек, остались позади; теперь, когда взору его открылась чернота беззвездной ночи, он впервые начал постигать, что такое разверзающаяся перед ним Вечность.

А потом он вспомнил, что отныне уже не будет одинок, и страх понемногу отхлынул. С кристальной ясностью вновь возникло понимание Вселенной, и он знал – вернулось оно не только благодаря его усилиям. Когда при первых неуверенных шагах ему понадобится помощь, она не заставит себя ждать.

Мужество вернулось к нему, и, как прыгающий с вышки ныряльщик, которому лишь на мгновенье изменила храбрость, он ринулся сквозь световые годы. Галактика вырвалась из рамок, в которые он мысленно ее заключил; чудилось, с невообразимой скоростью мчатся мимо звезды и туманности. Призрачные солнца взрывались и исчезали позади, когда, словно тень, проносился он сквозь самую их сердцевину; мрачные скопления холодной космической пыли, что прежде страшили его, казались всего лишь взмахами воронова крыла, мелькающими пред ликом солнца. Звезды редели; слепящий блеск Млечного Пути, слабея, превращался в бледный отсвет сияния, когда-то знакомого – и когда он будет вполне готов, он снова его узнает.

• Предыдущая
• 44/45
• Следующая