Сказки Старой Англии - Киплинг Редьярд Джозеф - Страница 18
- Предыдущая
- 18/28
- Следующая
— Ни разу, ни разу? — спросила Юна. — Даже если ему было очень одиноко?
— Он же не мог, — ответил Дан, подумав. — Ты ведь поклялся молотом Тора, что не будешь вмешиваться, да, Пак?
— Да, молотом Тора! — ответил Пак низким, неожиданно громким голосом, но тут же снова перешёл на мягкий, каким он говорил всегда. — А мальчик действительно загрустил от одиночества, когда перестал меня видеть. Он попытался учить все подряд — учителя у него были хорошие — но я видел, как время от времени он отрывал взор от больших чёрных книг и устремлял его вниз, в долину, к людям. Он стал учиться слагать песни — и тут у него был хороший учитель, — но и песни он пел, повернувшись к Холмам спиной, а лицом вниз, к людям. Я-то видел! Я сидел и горевал так близко, что кролик допрыгнул до меня одним прыжком. Затем он изучил начальную, среднюю и высшую магию. Он обещал леди Эсклермонд, что к людям не подойдёт и близко, поэтому ему пришлось довольствоваться представлениями с созданными им образами, чтобы дать выход своим чувствам.
— Какие ещё представления? — спросила Юна.
— Да так, ребячье колдовство, как мы говорим. Я вам как-нибудь покажу. Оно некоторое время занимало его и никому не приносило особого вреда, разве что нескольким засидевшимся в кабаке пьяницам, которые возвращались домой поздней ночью. Но я-то знал, что все это значит, и следовал за ним неотступно, как горностай за кроликом. Нет, на свете не было больше таких хороших мальчиков! Я видел, как он шёл след в след за сэром Хьюоном и леди Эсклермонд, не отступая в сторону ни на шаг, чтобы не угодить в борозду, проложенную Холодным Железом, или издали обходил давно посаженный ясень, потому что человек забыл возле него свой садовый нож или лопату, а в это самое время сердце его изо всех сил рвалось к людям. О славный мальчик! Те двое всегда прочили ему великое будущее, но в сердце у них не нашлось мужества позволить ему испытать свою судьбу. Мне передавали, что их уже многие предостерегали от возможных последствий, но они и слышать ничего не хотели. Поэтому и случилось то, что случилось.
Однажды тёплой ночью я увидел, как мальчик бродил по холмам, объятый пламенем недовольства. Среди облаков одна за другой вспыхивали зарницы, в долину неслись какие-то тени, пока наконец все рощи внизу не наполнились визжащими и лающими охотничьими собаками, а все лесные тропинки, окутанные лёгким туманом, не оказались забитыми рыцарями в полном вооружении. Все это, конечно, было только представлением, которое он вызвал собственным колдовством. Позади рыцарей были видны грандиозные замки, спокойно и величественно поднимающиеся на арках из лунного света, и в их окнах девушки приветливо махали руками. То вдруг все превращалось в кипящие реки, а потом все окутывала полная мгла, поглощавшая краски, мгла, которая отражала царивший в юном сердце мрак. Но эти игры меня не беспокоили. Глядя на мерцающие зарницы с молниями, я читал в его душе недовольство и испытывал к нему нестерпимую жалость. О, как я его жалел! Он медленно бродил взад-вперёд, как бык на незнакомом пастбище, иногда совершенно один, иногда окружённый плотной сворой сотворённых им собак, иногда во главе сотворённых рыцарей, скачущих на лошадях с ястребиными крыльями, мчался спасать сотворённых девушек. Я и не подозревал, что он достиг такого совершенства в колдовстве и что у него такая богатая фантазия, но с мальчиками такое бывает нередко.
В тот час, когда сова во второй раз возвращается домой, я увидел, как сэр Хьюон вместе со своей супругой спускаются верхом с моего Холма, где, как известно, колдовать мог лишь я один. Небо над долиной продолжало пылать, и супруги были очень довольны, что мальчик достиг такого совершенства в магии. Я слышал, как они перебирают одну замечательную судьбу за другой, выбирая ту, которая должна будет стать его жизнью, когда они в глубине сердца решатся наконец позволить ему отправиться к людям, чтобы воздействовать на них. Сэр Хьюон хотел бы видеть его королём того или иного королевства, леди Эсклермонд — мудрейшим из мудрецов, которого все люди превозносили бы за ум и доброту. Она была очень добрая женщина.
Вдруг мы заметили, что зарницы его недовольства отступили в облака, а сотворённые собаки разом смолкли.
«Там с его колдовством борется чьё-то чужое! — вскричала леди Эсклермонд, натягивая поводья. — Кто же против него?»
Я мог бы ответить ей, но считал, что мне незачем рассказывать о делах и поступках аса Тора.
— А откуда ты узнал, что это он? — спросила Юна.
— Я помню, как дул лёгкий северо-восточный ветер, пробираясь сквозь дубы и покачивая их верхушки. Зарница последний раз вспыхнула, охватив все небо, и мгновенно погасла, как гаснет свеча, а нам на голову посыпался колючий град. Мы услышали, как мальчик идёт по излучине реки — там, где я впервые вас увидел.
«Скорей! Скорей иди сюда!» — звала леди Эсклермонд, протягивая руки в темноту.
Мальчик медленно приближался, все время спотыкаясь — он ведь был человек и не видел в темноте.
«Ой, что это?» — спросил он, обращаясь к самому себе.
Мы все трое услышали его слова.
«Держись, дорогой, держись! Берегись Холодного Железа!» — крикнул сэр Хьюон, и они с леди Эсклермонд с криком бросились вниз, словно вальдшнепы.
Я тоже бежал возле их стремени, но было уже поздно. Мы почувствовали, что где-то в темноте мальчик коснулся Холодного Железа, потому что Лошади Холмов чего-то испугались и завертелись на месте, храпя и фырча.
Тут я решил, что мне уже можно показаться на свет, так я и сделал.
«Каким бы этот предмет ни был, он из Холодного Железа, и мальчик уже схватился за него. Нам остаётся только выяснить, за что же именно он взялся, потому что это и предопределит судьбу мальчика».
«Иди сюда, Робин, — позвал меня мальчик, едва заслышав мой голос. — Я за что-то схватился, не знаю, за что…»
«Но ведь это у тебя в руках! — крикнул я в ответ. — Скажи нам, предмет твёрдый? Холодный? И есть ли на нем сверху алмазы? Тогда это — королевский скипетр».
«Нет, не похоже», — ответил мальчик, передохнул и снова в полной темноте стал вытаскивать что-то из земли. Мы слышали, как он пыхтит.
«А есть ли у него рукоятка и две острые грани? — спросил я. — Тогда это — рыцарский меч».
«Нет, это не меч, — был ответ. — Это и не лемех плуга, не крюк, не крючок, не кривой нож и вообще ни один из тех инструментов, какие я видел у людей».
Он стал руками разгребать землю, стараясь извлечь оттуда незнакомый предмет.
«Что бы это ни было, — обратился ко мне сэр Хьюон, — ты, Робин, не можешь не знать, кто положил его туда, потому что иначе ты не задавал бы все эти вопросы. И ты должен был сказать мне об этом давно, как только узнал сам».
«Ни вы, ни я ничего не могли бы сделать против воли того кузнеца, кто выковал и положил этот предмет, чтобы мальчик в свой час нашёл его», — ответил я шёпотом и рассказал сэру Хьюону о том, что видел в кузнице в день Тора, когда младенца впервые принесли на Холмы.
«Что ж, прощайте, мечты! — воскликнул сэр Хьюон. — Это не скипетр, не меч, не плуг. Но может быть, это учёная книга с золотыми застёжками? Она тоже могла бы означать неплохую судьбу».
Но мы знали, что этими словами просто утешаем сами себя, и леди Эсклермонд, поскольку она когда-то была женщиной, так нам прямо и сказала.
«Хвала Тору! Хвала Тору! — крикнул мальчик. — Он круглый, у него нет конца, он из Холодного Железа, шириной в четыре пальца и толщиной в один, и тут ещё нацарапаны какие-то слова».
«Прочти их, если можешь!» — крикнул я в ответ. Темнота уже рассеялась, и сова в очередной раз вылетела из гнёзда.
Мальчик громко прочёл начертанные на железе руны:
Теперь мы его увидели, нашего мальчика: он гордо стоял, освещённый светом звёзд, и у него на шее сверкало новое, массивное кольцо бога Тора.
- Предыдущая
- 18/28
- Следующая
