Госпожа моего сердца - Кинсейл Лаура - Страница 5
- Предыдущая
- 5/97
- Следующая
– А разве мысль не такой же грех, как деяние? – спросила она, обращаясь к епископу, но глядя на Рука. Ее чистый голос резонировал в зале.
– Это справедливо. Но если у вас нет иных свидетельств, то это дело касается отпущения грехов на исповеди.
– Конечно, – она улыбнулась равнодушной и спокойной улыбкой и, приподняв свои юбки, стала отступать. – Боюсь, что я зашла слишком далеко в своих предположениях. Я просто лишь хотела уберечь ваше святейшество от оскорбления слышать такие заявления о целомудрии от такого человека. Он слишком смело на меня смотрел вчера, смутив меня.
Слабый звук протеста вырвался у Рука, но он не мог отрицать этого, ведь он и вправду смотрел. Значит, он совершил прелюбодействие в своем сердце. Он возжелал ее – смертный грех! Его глаза встретились с ее взглядом, и он почувствовал, что она насквозь видела его и осознала, что и он догадался об этом.
– Мне жаль, что вы были обеспокоены в святом месте, моя госпожа, – произнес прелат. Однако его тон не выказывал особого беспокойства или недовольства.
– Скромность в манере поведения и в платье, дочь моя, умерит храбрость недостойных мужчин. Но ваше замечание весьма ценно. Сир Руадрик, вы можете поклясться в том, что вы чисты не только в действиях, но и в мыслях?
Рук подумал, что, видно, сам Господь Бог пожелал подвергнуть его этому унижению и страданию. Зачем бы еще нужно было присутствие такого большого количества людей. Ведь он был никем и ничем для них всех.
Он не мог себя заставить отвечать здесь, перед всеми и перед ней. Ведь, может быть, она – посланец Божьей истины, хотя, по правде говоря, ему казалось, что ей подходит больше роль посланца дьявола, чтобы смущать мужчин.
Молчание висело в зале, как приговор. Рук посмотрел на даму, затем на влажное от слез лицо Изабеллы, закрыл глаза и покачал головой:
– Нет.
– Сир Руадрик, – жестко молвил епископ. – Своим признанием того, что вы нечисты, клятва, данная вашей жене, не может считаться верной.
Когда переводчик закончил перевод, Изабелла зарыдала, причитая…
– Молчание! – прогремел епископ, и даже Изабелла умолкла, захваченная врасплох. В возникшей тишине он продолжил: – Вам нужно исповедаться, сир Руадрик. Пусть там отпустят вам ваш грех. В отношении же другого… – Он посмотрел на Изабеллу, которая успела подползти к нему и теперь лежала у его ног, моляще ухватившись за подол его мантии. – Обычно один супруг не может принять клятву целомудрия, если другой не согласен поклясться в том же. Само согласие недостаточно, поскольку без утешения подвергнуть свое тело такому ограничению за благо быть ближе к Богу, соблазны плоти могут оказаться слишком великими. – Он посмотрел на Рука. – В отсутствии настоящей преданности слову, вы понимаете разумность таких требований, сир Руадрик?
Рук весь горел. Он кивнул. Епископ поднял руку.
– Тем не менее, эта женщина кажется мне особым случаем. И я позволю ей вступить в монашество и жить в согласии с его законами без клятвы мужа. После того, как я проверю истинность ее суждений и глубину веры и при условии удачного исхода испытаний, ей может быть дарована возможность служения Богу.
Когда Изабелла услышала этот перевод, она стала целовать низ одежды епископа, явно собираясь впасть в экстаз. Епископ сделал знак рукой, и Рука подхватили и повели к двери. Он вырвал руку из объятий клирика и повернулся назад, но толпа уже двинулась и отгородила его. Уже в коридоре он увидел, как дама с соколом, досадливо морщась, с лицом, полным страдания, зажимала себе уши, в то время как Изабелла кричала во весь голос. Дверь затворилась.
Какой-то церковный служитель обратился к нему, заявив, что он должен сделать взнос в тридцать семь золотых флоринов, который пообещала Изабелла, и проинформировал, что этот взнос должен быть уплачен сразу же.
Тридцать семь золотых флоринов – это были все его деньги, которые он сумел накопить, получив выкуп за двух французских рыцарей, плененных им в битве при Пуатье. Служащий взял их, тщательно пересчитал и проверил, пробуя каждую монету на зуб, прежде чем бросить ее в святой кошелек.
Рук шагал на свой постоялый двор точно во сне. Там он вначале отправился в конюшню, чтобы удостовериться хотя бы в реальном существовании своего коня и меча, когда все остальное, казалось, изменилось и исчезло.
– Уже забрали, – сказал хозяин постоялого двора.
Рук схватил его за горло, отшвырнув метлу, которую тот держал.
– Клянусь небом, я заплатил тебе сполна! – Он оттолкнул хозяина, и тот грохнулся спиной о стену. – Где они?
– Священник! – крикнул тот, быстренько отползая на безопасное расстояние. – Священник приходил сюда, чтобы забрать их, сир! Ваша добрая жена… – Он поднялся на ноги. – Она разве не собирается стать монахиней? У него же была печать епископа! Дар церкви, от ее имени. Он сказал, что вы не возражали. Печать епископа, мой добрый господин. Иначе бы я не позволил им забрать все это. Ни за что на свете!
Рук чувствовал себя так, словно его ударили секирой – все еще на ногах, но голова уже идет кругом.
– Они забрали моего коня? – спросил он чужим голосом.
– Оружие и доспехи тоже. – Стоя на безопасном расстоянии, владелец постоялого двора позволил себе усмехнуться. – Кровопийцы! Они еще заставили меня сбегать наверх, чтобы я им принес вашу кольчугу и шлем.
Изабелла оставила его безоружным.
Тридцать семь золотых флоринов. Как раз столько, сколько, как ей было известно, было у него в кошельке. И еще коня. Меч. Доспехи.
Он обхватил голову руками и поднял лицо к небу. Тяжелый стон вырвался у него из груди, жуткое рычание, которое эхом отразилось от стен каменных построек, как крик раненного зверя. Слезы бессильной ярости навернулись на глаза Рука. Он прислонился спиной к стене и медленно опустился на землю. Там, в грязи, он сидел не замечая времени, обхватив голову руками.
– Вы можете подать на них прошение в суд. И если они были не правы, вам все вернут, – любезно продолжал хозяин постоялого двора.
Рук только зло рассмеялся в ответ:
– Сколько все это может продлиться?
– А кто знает? Пару лет, наверное.
– Да, и стоить это будет столько, что хватит на двенадцать кобыл.
– Это верно, – с готовностью согласился тот.
Рук продолжал сидеть на земле в том же положении. Он слышал, как хозяин ушел, слышал, как какие-то люди говорили, проходя мимо. Он не хотел двигаться. Ему некуда было идти. У него больше не было ни жены, ни денег. Ничего. Он все еще никак не мог осмыслить всю чудовищность случившегося.
По его плечу кто-то тихонько похлопал, но даже от этого слабого прикосновения он чуть было не упал. Он отнял от лица руки. Он не знал, сколько прошло времени, но, видно, немало, так как тени на улице стали заметно длиннее.
По плечу снова постучали, и он, не думая, схватил с проклятием чью-то руку. Перед ним стоял тот самый немой горбун, которому он дал деньги, и первой его мыслью было потребовать деньги назад.
Попрошайка протянул ему мешок. Рук зло посмотрел ему в лицо. Горбун потряс мешочек и протянул его ближе к Руку. Он ждал, с надеждой глядя, как тот взял его.
В нем оказалась свернутая бумага и мелкая монета. Нищий все еще стоял рядом и ждал. Рук подержал монету в руке и, повинуясь гордости или тщеславию, швырнул ее нищему. Тот широко улыбнулся и, зашаркав прочь, жестами поблагодарил его.
Рук грустно смотрел, как удаляется его обед и ночлег в постоялом дворе. Удаляется по узкой улице с горбатым попрошайкой. Затем он развернул бумажку и подскочил от изумления – ему в глаза ударил сноп зеленого пламени.
«Я нанимаю тебя на службу. Возьми это сейчас в виде оплаты. И не подведи меня в этом.»
Он смотрел на письмо и на два изумруда в своей ладони. Один был маленьким – не больше глаза у стрекозы. Зато другой оказался таких размеров, что на него можно было купить коня, оружие и доспехи, да еще оплатить услуги одного оруженосца за целый год. По размеру это было похоже на изумруд, украшавший горделивую грудку сокола.
- Предыдущая
- 5/97
- Следующая
