Благородный разбойник - Кинсейл Лаура - Страница 37

• Предыдущая
• 37/80
• Следующая

Элейн знала, что хлеб, деньги и бумаги он положил в седельные сумки жеребца, и уже обыскала их. Можно было оставить его. Колокольня ясно проступала сквозь утренний туман, но сейчас она увидела, что это не церковь, а лишь маленькая башня со сломанной ветряной мельницей наверху. Соляные пруды блестели под восходящим солнцем. Напряжение и бессонная ночь, видимо, притупили се способность соображать. Она хотела найти церковь или большую деревню со священником. И что дальше? Заявить, что она похищена человеком, который едва мог поднять голову и членораздельно говорить? Теперь это выглядело бы довольно странным заявлением.

Она должна оставить его. Соляные работы, должно быть, закончились, соломенные крыши хижин провалились.

– Давайте отдохнем здесь.

– Нет, – ответил пират, держась за гриву. – Нет. Мы едем дальше.

– Но вы не можете ехать.

– Могу.

– Тогда поезжайте, а я должна отдохнуть.

Элейн повела жеребца сквозь разросшиеся кусты к мельнице. В широких корзинах выросли белые замки соли, похожие на игрушечные крепости, разбросанные по грязи. В желобе струился тонкий ручеек, деревянная калитка солеварни блестела от кристалликов. Элейн пнула ногой перевернутое корыто, лежавшее у желоба.

– Мы не можем задерживаться, – сказал пират. – Мы должны прибыть на встречу.

Но если он должен с кем-то встретиться, ей надо побыстрее оставить его и найти себе убежище до того, как это произойдет.

– Свидание? Когда? – спросила она.

– А Морозини вам не говорил? – Пират огляделся и сдвинул брови. – Мы у лагуны.

– Мне он ничего не говорил.

– Но вы же нас привели сюда, – настойчиво произнес Рейвен.

– Нет, это вы привели нас. Когда должна быть встреча? Где?

Пират уставился на нее и вдруг засмеялся.

– Не могу вспомнить когда. – Он удивленно покачал головой. – И не знаю где!

Он посмотрел вокруг, будто ответ находился в зарослях тростника или на туманном горизонте.

– Мы берем вино... он должен это устроить... – Пират застонал. – Я ничего больше не помню.

– Наверно, от ушиба, – сказала Элейн. – У вас сотрясение мозга.

– Проклятие, моя голова сейчас расколется. – Он прикрыл рукой глаза, осторожно скользнул пальцами по окровавленному лицу. – Господи! Я упал? С этого животного?

– Да. И снова упадете, если не получите своевременную помощь.

– Я не помню. – Он сделал глубокий вдох. – Но это не важно. Я могу ехать.

Открыв седельную сумку, Элейн достала ломоть хлеба, флягу и села на перевернутое корыто. Почему она до сих пор медлит? Конечно, она же околдованная дура. А он даже с заплывшим глазом выглядит как ангел, сброшенный на землю.

– Куда ехать? – спросила она.

Еды в сумках достаточно, следовательно, ехать им не меньше дня. Но Элейн не упомянула об этом.

Рейвен сполз с лошади, подержался за нее, чтобы обрести равновесие, потом, стянув перчатки, развязал седельные сумки. Внимательно прочитав каждый документ, он подошел к жеребцу, проделал то же самое с другими бумагами, выругался и тяжело опустился на землю.

– Ничего полезного. Да я никогда такое и не записываю.

Элейн поднялась, отвязала от седельной луки путы и нагнулась, чтобы стреножить лошадь.

– Нет. Мы не можем тут долго оставаться.

– Если вы не знаете, куда ехать, пусть лошади отдохнут и поедят.

Элейн сняла с животных седла и отпустила их пастись.

– Вы кое-что понимаете в лошадях, – сказал пират. – Во всяком случае, больше вас.

Сев на корыто, Элейн отломила кусок хлеба. На пирата она не смотрела. Вдруг он вспомнит или поймет, что она хотела сбежать.

– Кажется довольно послушной. Неужели она скинула меня, гнусное животное?

– Полагаю, да. Я не видела.

– Вы не умеете лгать, моя дорогая. Что произошло на самом деле?

– Жеребец понес меня. Вы помчались следом и упали, когда хотели нас остановить.

– Правда? – недоверчиво спросил он.

Элейн съела кусок черствого хлеба, остальное предложила ему. Сидя так близко к ней, Рейвен вовсе не казался исчадием ада, каким он, по ее мнению, являлся. Он выглядел совершенно обычным человеком, грязным, в синяках, с затуманенными глазами, евшим вместе с нею простой хлеб. Он прикоснулся к лицу и, слегка хмурясь от боли, ощупал синяк под глазом и опухший висок. Она почувствовала, что ее душа снова попала в его сети.

– Мы должны вернуться в Венецию.

– Нет, вас оттуда выслали. – Элейн вдруг испугалась, что по глупости, дерзости и безрассудству он вполне может это сделать.

– Выслали? Из Венеции?

– На тридцать дней.

– Черт возьми! – прошипел он. – Что я натворил?

– Убили двух человек. Или трех.

Подумав, он кивнул.

– Отродье Риаты, я полагаю. Должно быть, я хорошо себя проявил. Значит, всего на тридцать дней? Я опозорен.

– Да уж, – горько ответила Элейн, бросив на него гневный взгляд. Он перестал жевать. – А вы бы предпочли другое?

– Я больше не знаю, что бы я предпочла. Я уже не знаю, кто я.

Ветряная мельница заскрипела, крылья повернулись от порыва ветра. Даже сквозь одежду Элейн чувствовала тепло его тела.

– Это не лошадь понесла, верно? – тихо спросил пират. – Вы просто хотели сбежать от меня.

– А что мне делать? – обратилась Элейн к небу и утренним облакам. – Я не могу оставаться с вами.

– И куда же вы собрались? К епископу? К судье? – Он встал, отошел, шатаясь, в сторону и повернулся к ней спиной. – Почему вы не обратились к Морозини?

Тогда она была слишком занята их откровенной игрой, тем, как он смотрел на нее, представляла их вдвоем в темноте подземелья.

– Елена, – прервал он затянувшееся молчание. – Я не могу быть другим. Я не хотел бы увидеть ад раньше, чем мне положено.

– Как вы можете столь беспечно говорить про ад?

– Потому что боюсь его. – Пират стоял, широко расставив ноги, чтобы не упасть. – Я знаю, это моя судьба. Во всем христианском мире не хватит ни золота, ни милосердия, чтобы заплатить за то, что я сделал и еще сделаю в этой жизни. Но если я смогу найти место на земле, если сделаю его своим домом, если смогу защитить от всех опасностей и врагов, если оставлю после себя ребенка собственной крови... Даже горя в аду, я буду знать, что это у меня есть. – Рейвен пожал плечами. – Возможно, он бы не стал таким, как я. Он мог бы вырасти хорошим человеком. А после смерти мог бы даже попасть на небеса.

Тень горькой улыбки скользнула по его разбитому лицу и тут же исчезла.

– Разве священники не говорят, что на небеса может попасть любой, кто раскается и понесет наказание? – спросила Элейн.

Он снова пожал плечами, рассматривая соляные пруды.

– Несомненно. – Рейвен потянулся за седлом. – Я не придаю значения их словам. В эту минуту они говорят одно, а спустя час – другое. Надо ехать, место здесь слишком открытое.

Он хотел поднять седло, но покачнулся. Тогда Элейн взялась за другую сторону, и они вместе донесли его до мельницы. Рейвен остановился на пороге хижины, прислонившись к дверному косяку.

– Вы правы, – вздохнул он. – Я не готов ехать.

– Отдохните здесь, – сказала Элейн, кладя седло так, чтобы оно служило ему подушкой. – Я сейчас принесу второе и привяжу лошадей.

Когда она хотела пройти мимо, Рейвен прикоснулся к ее плечу.

– Ведьма, – сказал он с полусонной, рассеянной улыбкой. – Вы правда останетесь со мной?

Элейн вздохнула, глядя в его черные глаза. Они были почти скрыты ресницами, красивые губы вспухли с одной стороны, ободранная щека покраснела. Теперь уже не его красота пронзила ее желанием и болью.

– Да, – солгала она, – останусь.

Жеребец не ушел далеко. Она взнуздала его и повела назад, оглядываясь через плечо на мельницу. Денег в кошельке должно хватить, чтобы купить еды, если она не сразу найдет церковь. Пирату она не оставит ничего, кроме хлеба и разбавленного вина.

Оседлав жеребца, Элейн затянула подпругу и неожиданно подумала, допустят ли вора и лжеца на небеса. Она бросила последний взгляд на пустой дверной проем и вскочила в седло.

• Предыдущая
• 37/80
• Следующая