Выбери любимый жанр

Крепкие мужчины - Гилберт Элизабет - Страница 3


Изменить размер шрифта:

3

«Джентльмены!

Со всем моим уважением, господа, прошу вас передать вашим коллегам следующее: беременная самка омара носит на своем брюшке от двадцати пяти до восьмидесяти тысяч икринок, которые рыбаки именуют „ягодками“. В качестве продукта питания некогда эти соленые икринки-„ягодки“ добавляли в супы. Вы наверняка помните, что поедание этого пищевого продукта было официально запрещено несколько лет назад и ловля икряных самок омара была объявлена противозаконной. Это разумно, господа! Это было сделано ради важной цели – ради решения проблемы омаров вдоль Восточного побережья и сохранения их поголовья. Джентльмены! В настоящее время вы наверняка уже слышали о том, что некоторые наглые ловцы омаров уклоняются от исполнения закона, соскребая ценные икринки с брюшка самок омаров. А добропорядочным добытчикам омаров следует всегда заботиться об увеличении их поголовья, ибо от оного увеличения напрямую зависит их выгода!

Джентльмены! Будучи выброшенными в море, эти икринки не превращаются во взрослых омаров. Нет, они становятся закуской (в количестве от двадцати пяти до восьмидесяти тысяч) для голодных косяков трески и палтуса. Джентльмены! Взгляните на набитые утробы этих ненасытных рыб и подсчитайте, сколько омаров исчезает у наших берегов! Взгляните на этих беззастенчивых соскребателей икры! Это они повинны в снижении поголовья наших омаров! Джентльмены! В Святом Писании сказано: „Заколоть ли всех овец и волов, чтоб им было довольно? Или вся рыба морская соберется, чтобы удовлетворить их?“[3]

Я имею самые достоверные сведения, господа, о том, что на соседнем острове Корн-Хейвен все рыбаки до единого занимаются соскребанием „ягодок“! Несмотря на мои сообщения, агенты правительственного рыбоохранного ведомства отказываются арестовывать и задерживать этих грабителей с острова Корн-Хейвен – ибо они грабители! Я намерен незамедлительно выступить против этих разбойников лично и применить по отношению к ним такие меры наказания, какие сочту приемлемыми, руководствуясь при этом уверенностью в своих подозрениях и добрым именем вашей комиссии, джентльмены!

Остаюсь вашим преданным агентом, Валентин Р. Адамс.

(К письму прилагаю перечень разбойников с острова Корн-Хейвен)».

Не прошло и месяца, как единственный причал в гавани на острове Корн-Хейвен сгорел. Некоторые из добытчиков омаров с Корн-Хейвена заподозрили Валентина Адамса в поджоге, а сам он не особенно старался снять с себя таковые подозрения, поскольку присутствовал при пожаре на Корн-Хейвене. На рассвете его видели стоящим в лодке, выкрашенной в гороховый цвет, у самого берега. Он размахивал кулаком и кричал: «Португальские шлюхи! Поглядите, поглядите на нищих католиков!» В это самое время добытчики омаров с Корн-Хейвен (которые были португальцами и католиками не более, чем сам Валентин Адамс) пытались спасти от огня свои лодки. Буквально через несколько дней после этого Адамс был найден в бухточке Файнменз. Его труп лежал на дне, и к его ногам было привязано по пятидесятифунтовому мешку с каменной солью. Труп обнаружил сборщик моллюсков.

Агент из охотничье-рыболовного ведомства признал утопление самоубийством. Что ж, это было довольно справедливо. В каком-то смысле, смерть Адамса стала самоубийством. Поджог единственного причала на соседнем острове – разве можно представить что-либо более самоубийственное? Это все понимали. И ни один из здравомыслящих обитателей острова Форт-Найлз не стал винить рыбаков с острова Корн-Хейвен за ответный шаг, каким бы жестоким он ни был. Однако без проблем не обошлось. У Адамса осталась вдова, и вдова эта (вот ведь незадача!) была на сносях. Если бы она осталась на Форт-Найлзе, для ее соседей это было бы большое неудобство, ведь им пришлось бы ее поддерживать. И как выяснилось, намерения вдовы были именно таковы. Она должна была камнем повиснуть на шее маленькой общины, состоящей из семей, в поте лица добывающих свой хлеб и едва сводящих концы с концами. Островитян такая перспектива испугала, и смерть Адамса породила ропот. Мало того, утопить человека, привязав к его ногам мешки с той самой солью, которой он присыпал подгнившую наживку, – это было более чем оскорбительно. На это следовало ответить.

Поразмыслив некоторое время, мужчины с острова Форт-Найлз как-то ночью подошли на веслах к острову Корн-Хейвен и слегка прошлись смолой по сиденьям во всех шлюпках, стоявших на якоре в бухте. Это была просто грубая шутка – ради смеха. Но потом они срезали все буйки, какие только им попались, а буйками этими были обозначены омаровые ловушки на рыболовной территории Корн-Хейвена. В результате веревки, ведущие к ловушкам, легли на дно и пропали на веки вечные вместе с ловушками. Тем самым был полностью изничтожен омаровый промысел – какой уж он там был в тысяча девятьсот третьем году! – на весь сезон лова.

Справедливо? Справедливо.

После этого неделю было тихо. А потом один известный человек с острова Форт-Найлз, Джозеф Кардоуэй, был пойман около бара на материке десятком ловцов омаров с острова Корн-Хейвен. Они поколотили его длинными баграми с дубовыми рукоятками. Когда Кардоуэй пришел в себя после побоев, у него было оторвано левое ухо, он ослеп на левый глаз, а большой палец на расплющенной левой руке болтался, как украшение. Нападение на Кардоуэя возмутило всех обитателей Форт-Найлза. Ведь Кардоуэй даже не был рыбаком. На Форт-Найлзе у него была небольшая мельница, а еще он был резчиком льда. Он не имел никакого отношения к промыслу омаров, но из-за этого стал калекой. И тут омаровая война разразилась в полную мощь.

Рыбаки с островов Форт-Найлз и Корн-Хейвен сражались десять лет. С тысяча девятьсот третьего по тысяча девятьсот тринадцатый. Не все время, конечно. Даже тогда омаровые войны не велись постоянно. Эти войны представляют собой тягомотные споры за территорию, периодически перемежающиеся атаками и отступлениями. Однако во время омаровой войны всегда имеет место напряженность, всегда есть опасность, что другой ловец омаров срежет твои снасти. Людей настолько поглотила борьба за выживание, что они в итоге лишились средств к существованию. Они столько времени тратили на сражения, слежку и ссоры, что у них почти не оставалось времени на рыбалку.

Как и при любом конфликте, некоторые участники этой омаровой войны втянулись в нее сильнее других. На Форт-Найлзе за территорию лова жарче других бились мужчины из семейства Поммероев и, вследствие этого, порядком пострадали. Они разорились. На Корн-Хейвене порядком пострадали члены семейства Берденов. Они напрочь забросили работу, чтобы постоянно строить козни соседям – в частности, семейству Поммероев с Форт-Найлза. Почти до гроша разорились Коббсы с обоих островов. Генри Даглишу так осточертела эта война, что он велел своим домашним собрать пожитки и перебрался с Корн-Хейвена на Лонг-Айленд и стал там констеблем. Все, кому довелось в эту пору родиться на Форт-Найлзе и Корн-Хейвене, выросли в бедности. Все родившиеся в эту пору Поммерои, Бердены и Коббы выросли в полной нищете. И в ненависти. Они попросту голодали.

Что же касается вдовы убиенного Валентина Адамса, то она в тысяча девятьсот четвертом году разрешилась от бремени мальчиками-двойняшками. Мальчишка, которого она назвала Ангусом, вырос долговязым хулиганом, а его брат Саймон был толстым и безобидным малым. Вдова Адамс умом не блистала – под стать своему покойному муженьку. Она терпеть не могла, когда в ее присутствии произносили слово «Корн-Хейвен». Услышав это слово, она начинала верещать так, словно ее убивали. Желание мести переполняло ее, злоба старила ее. Она то и дело подначивала соседей, чтобы они делали всякие пакости рыбакам, обитавшим по другую сторону пролива Уорти. Она распаляла гнев и мстительность соседей, стоило им только немного расслабиться. Отчасти из-за ее злобствований, отчасти из-за неизбежного течения конфликта, к тому времени, когда омаровая война, начатая их отцом, окончательно затихла, двойняшкам исполнилось по десять лет.

3
Перейти на страницу:
Мир литературы