Сердца в Атлантиде - Кинг Стивен - Страница 39
- Предыдущая
- 39/124
- Следующая
— Тебе лучше не знать подробностей, Бобби. Чего не знаешь, того не скажешь. И заставить тебя сказать тоже не смогут. Бобби обдумал это, потом спросил:
— Про открытки не забудете?
Тед подцепил кусочек грудинки, потом положил его на тарелку.
— Открытки, много-много открыток, обещаю. А теперь перестанем про это говорить, хорошо?
— Так о чем нам говорить?
Тед задумался, потом улыбнулся. Улыбка у него была ласковой и искренней. Когда он улыбался, Бобби догадывался, как он выглядел в двадцать лет, в расцвете сил.
— О книгах, конечно, — сказал Тед, — будем говорить о книгах.
День обещал быть изнурительно жарким — это стало ясно уже в девять часов. Бобби помог с посудой — вытирал и убирал на место, а потом они сели в гостиной, где вентилятор Теда, как мог, гонял уже истомленный воздух, и они говорили о книгах.., вернее, о книгах говорил Тед. И теперь, когда встреча Альбини с Хейвудом осталась позади, Бобби слушал его с жадностью. Он понимал не все, что говорил Тед, но, во всяком случае, понял, что книги создают свой собственный мир, и Харвичская публичная библиотека вовсе не этот мир, а всего лишь вход в него.
Тед говорил про Уильяма Голдинга и про то, что он назвал “деутопической фантастикой”, перешел к “Машине времени” Герберта Уэллса, указал на возможную связь морлоков и элоев с Джеком и Ральфом на острове Голдинга. Он говорил о том, что назвал “единственным оправданием литературы”, — исследовании проблем невинности и знания, добра и зла. Под конец этой импровизированной лекции он упомянул роман под названием “Изгоняющий бесов”, в котором рассматривались обе эти проблемы (“в популярном аспекте”), и внезапно умолк. Потом тряхнул головой, словно проясняя мысли.
— Что не так? — Бобби отхлебнул шипучки. Рутбир ему по-прежнему не очень нравился, но ничего другого в холодильнике не было. И шипучка была все-таки холодной.
— О чем я думаю? — Тед провел рукой по лбу, будто у него вдруг разболелась голова. — Он же еще не написан.
— Это как же?
— Никак. Я заговорился. Почему бы тебе не пойти погулять, поразмяться? А я, пожалуй, прилягу. Ночью мне не очень спалось.
— Ладно. — Бобби решил, что свежий воздух — пусть даже жаркий свежий воздух — может пойти ему на пользу. И хотя слушать Теда было очень интересно, у него мало-помалу возникло ощущение, будто стены комнаты сдвигаются все теснее и теснее. Все потому, что он знает, что Тед уезжает, решил Бобби. Вот и грустный стишок: знает, что он уезжает.
На секунду, когда он пошел к себе в комнату за бейсбольной перчаткой, ему вспомнилось кольцо для ключей из “Угловой Лузы” — он собирался подарить его Кэрол, чтобы она знала, что она — его девочка. Потом он вспомнил Гарри Дулина, Ричи О'Мира и Уилли Ширмена. Они же где-то там. Если изловят его совсем одного, наверняка исколошматят. В первый раз за два-три дня Бобби пожалел, что рядом нет Салла. Салл был еще совсем зеленый, как и он, но крутой. Дулин с дружками могут его вздуть, но Салл-Джон заставит их заплатить за эту честь. Эс-Джей, однако, был в своем лагере, а от если бы да кабы толку нет.
Бобби даже не подумал остаться дома — не может же он все лето прятаться от таких, как Уилли Ширмен! Нет, он хвоста не подожмет, однако, спускаясь с крыльца, он напомнил себе, что должен соблюдать осторожность и следить, не появятся ли они. Только бы увидеть их вовремя, и никаких проблем!
Занятый мыслями о сентгабцах, Бобби вышел из № 149, позабыв о кольце с брелоком, своем особом сувенире, который остался там, на полке в ванной рядом с зубной щеткой в стакане — там, где он оставил его накануне.
Он словно бы исходил вдоль и поперек весь Харвич — по Броуд-стрит в Коммонвелф-парк (на поле В — ни единого сент-габца. Там тренировалась команда Американского легиона, отгоняя мух под жарким солнцем), из парка на городскую площадь, с городской площади на вокзал. Когда он стоял там в маленьком газетном киоске под пешеходным мостом через пути и разглядывал романы в бумажных обложках (мистер Бертон, киоскер, позволял стоять и смотреть, если не трогать “товар”, как он выражался), вдруг загремел городской гудок, и оба вздрогнули.
— Матерь Божья, что это? — сердито спросил мистер Бертон. Он опрокинул на пол коробку со жвачкой и теперь нагнулся подбирать. — Сейчас же всего четверть двенадцатого!
— И правда рано, — согласился Бобби, а потом вышел из киоска. Ему расхотелось разглядывать книги. Он направился к Ривер-авеню и по дороге заглянул в пекарню “Тип-Топ” купить половинку вчерашнего батона (два цента) и спросить Джорджи Салливана, как там Эс-Джей.
— Отлично, — сказал старший брат Эс-Джея. — Мы получили от него открытку во вторник про то, что он стосковался по всем нам и хочет домой. Вторую мы получили в среду о том, что он учится нырять. А сегодня утром пришла открытка о том, что он еще никогда так замечательно не проводил время. И хочет остаться там навсегда. — Он засмеялся — здоровый ирландский парень двадцати лет с могучими ирландскими плечами и руками. — Он-то, может, и остался бы, только мать без него совсем извелась бы. Уток кормить нацелился?
— Ага. Как всегда.
— Не давай им щипать себя за пальцы, Эти чертовы речные утки полны всякой заразы. Они…
На городской площади часы муниципалитета начали отбивать двенадцать, хотя еще и половины двенадцатого не было.
— Да что сегодня такое? — спросил Джорджи. — То гудок прогудел раньше времени, а теперь чертовы городские часы убежали вперед.
— Может, от жары, — предположил Бобби.
— Ну-у-у… — Он с сомнением посмотрел на Бобби. — Объяснение не хуже других.
"Угу, — подумал Бобби, выходя на улицу. — И куда безопаснее некоторых других”.
Бобби пошел к Ривер-авеню, покусывая на ходу хлеб. К тому времени, когда он нашел свободную скамейку на берегу реки Хусатоник, значительная часть половинки батона уже успела исчезнуть у него в животе. Из камышей вперевалку появились утки, и Бобби принялся крошить для них остатки батона, по обыкновению посмеиваясь над тем, как жадно они кидались за брошенными кусками, и над тем, как они запрокидывали головы, чтобы проглотить схваченный кусок.
Через некоторое время у него начали слипаться глаза. Он посмотрел на реку, на узоры отраженного света, скользящие по ее поверхности, и ему захотелось спать еще больше. Ночью он спал, но его сон не принес с собой отдыха. Теперь он задремал, зажимая в кулаке хлебные крошки. Утки покончили с тем, что было рассыпано в траве и придвинулись ближе к нему, тихо задумчиво покрякивая. В двенадцать двадцать куранты на городской площади пробили два часа. Прохожие покачивали головами и спрашивали друг у друга, куда идет мир. Бобби все глубже уходил в дремоту, и когда на него упала тень, он не увидел ее и не почувствовал.
— Э-эй, малыш!
Голос был негромкий и напряженный. Бобби выпрямился, судорожно вздохнув. Кулаки у него разжались и рассыпали оставшиеся крошки. Снова у него в животе заклубились змеи. Это не был Уилли Ширмен, или Ричи О'Мира, или Гарри Дулин — он знал это даже во сне. Но он почти пожалел, что это не кто-то из них. Или даже пусть все трое. Кулачная расправа это еще не худшее, что может случиться. Да, не худшее. Черт, и как это он умудрился заснуть?
— Малыш.
Утки наступали Бобби на ноги, дрались из-за неожиданно обильного угощения. Их крылья задевали его лодыжки и икры, но ощущение это было далеким-далеким. Он видел на траве перед собой тень мужской головы. Мужчина стоял позади него.
— Малыш!
Медленно со скрипом Бобби обернулся. На мужчине будет желтый плащ, а на нем будет глаз — сверлящий красный глаз.
Но на стоявшем позади мужчине был бежевый летний костюм, пиджак топорщился над брюшком, которое начинало наливаться в брюхо, и Бобби сразу понял, что это не один из них. Глаза не зазудели сзади, поле зрения не исчертили черные нити.., но самое главное было, что это не тварь, прикидывающаяся человеком, а настоящий человек.
- Предыдущая
- 39/124
- Следующая
