Расследование доктора Уотсона - Кинг Стивен - Страница 2
- Предыдущая
- 2/10
- Следующая
— Уильям, старший сын, сказал мне, что мать всегда давала одно и то же объяснение, выходя утром к столу с распухшим глазом или разбитой скулой: она, дескать, забыла надеть очки и наткнулась на дверь. Так она натыкалась на двери раз, а то и два в неделю. «Я даже не подозревал, что у нас в доме столько дверей», — сказал Уильям.
— Г-м-м, — произнес Холмс. — Приятный мужчина. И сыновья не захотели положить этому конец?
— Она им запретила, — сказал Лестрейд.
— Патология, — проворчал я. Муж, способный избивать свою жену, вызывает чувство гадливости; жена, позволяющая такое, вызывает не меньшее отвращение и в то же время составляет загадку.
— Впрочем, в ее безумии просматривалась определенная система, — заметил Лестрейд. — Система и то, что можно назвать сознательным терпением. Дело в том, что она была на двадцать лет моложе своего мужа и повелителя. Кроме того, Халл сильно пил и любил поесть. К семидесяти годам — пять лет назад — он страдал от грудной жабы и подагры.
— Переждать, когда закончится шторм, а затем наслаждаться сиянием солнца, — образно заметил Холмс.
— Да, — кивнул Лестрейд, — но эта идея завела в ад многих мужчин и женщин.
Халл заранее принял меры, чтобы членам его семьи были известны как размеры его состояния, так и условия, оговоренные им. Родные Халла практически были его рабами.
— Связанными условиями завещания, — пробормотал Холмс.
— Совершенно верно, старина. К моменту смерти состояние Халла составляло триста тысяч фунтов стерлингов. Он даже не просил членов своей семьи верить ему на слово; раз в квартал его главный бухгалтер приходил к нему в дом и отчитывался в финансовых делах фирмы «Халл Шиллинг», хотя он сам твердо держал в руках шнурки, которые стягивали кошелек.
— Сущий дьявол! — воскликнул я, подумав о жестокосердных мальчишках, которых иногда можно увидеть в Истчипе или на Пикадилли, мальчишках, которые держат перед носом голодной собачки лакомство, чтобы заставить ее служить, а потом засовывают его себе в рот перед печальными глазами несчастного животного.
Скоро выяснилось, что это сравнение еще ближе к истине, чем я думал.
— После его смерти леди Ребекка должна была унаследовать сто пятьдесят тысяч фунтов; Уильям, старший сын, — пятьдесят тысяч; Джори, средний сын, — сорок и Стивен, самый младший, получил бы тридцать тысяч фунтов. — А остальные тридцать тысяч? — поинтересовался я.
— Далее идут небольшие суммы, Уотсон: кузине в Уэльсе, тетушке в Бретани (между прочим, ни одного цента родственникам леди Ребекки), пять тысяч распределяются между слугами. Ах да, вам это понравится, Холмс: десять тысяч фунтов — приюту миссис Хэмфилл для брошенных котят.
— Вы шутите! — воскликнул я, но если Лестрейд ожидал аналогичную реакцию от Холмса, его постигло разочарование. Холмс всего лишь снова закурил свою трубку и кивнул, будто заранее ожидал этого.., или чего-то подобного. — В Истсайде младенцы умирают от голода и двенадцатилетние дети работают по пятьдесят часов в неделю на текстильных фабриках, а этот человек оставляет десять тысяч фунтов кошачьему приюту?
— Совершенно верно, — улыбнулся Лестрейд. — Более того, он оставил бы в двадцать семь раз больше покинутым котятам миссис Хэмфилл, если бы сегодня утром что-то не произошло и кто-то не принял участия в этом деле.
Я смотрел на него с открытым ртом, пытаясь перемножить эти цифры в уме. Пока я приходил к заключению, что лорд Халл намеревался лишить наследства как жену, гак и всех детей ради приюта для котят, Холмс мрачно посмотрел на Лестрейда и произнес нечто показавшееся мне совершенно не относящимся к делу:
— Я ведь собираюсь чихнуть, правда?
Лестрейд улыбнулся. Его улыбка показалась мне необыкновенно доброй.
— Да, мой дорогой Холмс! Боюсь, что вы будете это делать часто и глубоко.
Холмс достал изо рта трубку, которую только что хорошенько раскурил (я понял это по тому, как он откинулся на спинку сиденья), посмотрел на нее и затем выставил под дождь. Более ошеломленный, чем когда-либо, я наблюдал за тем, как Холмс выбивает из трубки влажный и дымящийся табак.
— Сколько? — спросил Холмс.
— Десять, — ответил Лестрейд теперь уже с дьявольской улыбкой.
— Я сразу заподозрил, что потребовалось нечто большее, чем тайна этой вашей знаменитой запертой комнаты, чтобы вы примчались в открытом кебе в столь дождливый день, — недовольно пробормотал Холмс.
— Подозревайте сколько угодно, — весело отозвался Лестрейд. — Боюсь, что мне следует находиться на месте преступления — меня, видите ли, призывает долг, — но если вам так хочется, я могу допустить туда и вас вместе с любезным доктором.
— Вы единственный человек из всех, кого я встречал, — заметил Холмс, — чье настроение улучшается при плохой погоде. Неужели это как-то связано с вашим характером? Впрочем, сие не имеет значения — эту проблему мы можем отложить, пожалуй, на другой раз. Скажите мне, Лестрейд: когда лорду Халлу стало ясно, что он скоро умрет?
— Умрет? — удивленно воскликнул я. — Мой дорогой Холмс, откуда у вас появилась мысль, что он пришел к такому выводу…
— Но ведь это очевидно, Уотсон, — ответил Холмс. — Характер влияет на поведение, как я говорил уже вам тысячу раз. Ему доставляло удовольствие держать их в кабале с помощью своего завещания… — Он взглянул на Лестрейда. — Там нет никаких договоров о передаче имущества третьему лицу на ответственное хранение, насколько я понимаю. Никаких иных ограничений?
— Абсолютно никаких, — отрицательно покачал головой Лестрейд.
— Невероятно! — воскликнул я.
— Отнюдь, Уотсон: характер влияет на поведение, не забывайте. Ему хотелось, чтобы они послушно повиновались ему в надежде, что после его смерти все состояние достанется им, но он никогда не собирался так поступать. Подобное поведение, по сути дела, полностью противоречило бы его характеру. Вы согласны, Лестрейд?
— Говоря по правде, согласен, — ответил тот.
— Итак, мы приступили к сути дела, Уотсон, не так ли? Вам все ясно? Лорд Халл понимает, что смерть близка. Он выжидает.., хочет быть абсолютно уверенным, что на этот раз не произойдет ошибки, что это не ложная тревога.., и затем он собирает свою любимую семью. Когда? Этим утром, Лестрейд?
Лестрейд утвердительно кивнул.
Холмс уперся пальцами в подбородок.
— Итак, он собирает их и говорит, что составил новое завещание, которое лишает их состояния.., всех до единого… За исключением слуг, его дальних родственников и, разумеется, котят.
Я открыл рот и попытался что-то возразить, но тут же понял, что слишком рассержен, чтобы произнести хоть слово. В моем воображении то и дело появлялся образ этих жестокосердных мальчишек, что заставляли голодных ист-эндских собак прыгать за куском свинины или пирога. Должен добавить, что мне не пришло в голову поинтересоваться, не будет ли такое завещание оспорено судом. Нынче человеку чертовски трудно лишить своих ближайших родственников денег в пользу кошачьего приюта, но в 1899 году завещание было завещанием, и если родственникам не удалось бы привести множество убедительных примеров безумия — не эксцентричности, а настоящего безумия — и доказать это, воля человека, подобно воле Бога, должна была быть исполнена.
— Это новое завещание было должным образом подписано в присутствии свидетелей? — спросил Холмс.
— Совершенно верно, — ответил Лестрейд. — Вчера адвокат лорда Халла и один из его помощников пришли в дом, их провели в кабинет хозяина, и они оставались там около пятнадцати минут. Стивен Халл рассказывает, что адвокат в какой-то момент запротестовал — он не разобрал, о чем идет речь, — но Халл заставил его замолчать. Джори, средний сын, находился наверху и занимался живописью, а леди Халл была в гостях у знакомых. Но оба других сына — Стивен и Уильям — видели, как появились юристы и вскоре уехали. Уильям сказал, что они ушли с опущенными головами. Больше того, когда Уильям спросил мистера Барнса, адвоката, хорошо ли он себя чувствует, и сделал вежливое замечание относительно непрекращающегося дождя, Барнс промолчал, а его помощник, казалось, даже как-то съежился. Создалось впечатление, что им стыдно, заметил Уильям.
- Предыдущая
- 2/10
- Следующая
