Пляска смерти - Кинг Стивен - Страница 67

• Предыдущая
• 67/109
• Следующая

Первое, что поражает в “Истории с привидениями”, это ее сходство с “Джулией”. “Джулия” начинается с рассказа о женщине, потерявшей ребенка; “История с привидениями” начинается с рассказа о мужчине, нашедшем ребенка. Но эти два ребенка до странности похожи, и обоих окружает атмосфера зла.

Из “Джулии”:

"Почти сразу она снова увидела светловолосую девочку. Девочка сидела на земле в удалении от других детей, мальчиков и девочек, которые осторожно следили за ней… Светловолосая девочка что-то сосредоточенно делала руками. Лицо у нее было серьезное… Именно это придавало сцене сходство с представлением… Девочка сидела вытянув перед собой ноги на песке, высыпавшемся из песочницы… Девочка теперь негромко разговаривала со слушателями, расположившимися по трое и четверо на чахлой траве перед ней… Дети были неестественно тихи, поглощенные представлением девочки”.

Эта девочка, которая привлекла внимание Джулии, – та же самая, что сопровождала Дона Уондерли в его необычной поездке из Милбурна, штат Нью-Йорк, в Панама-Сити, штат Флорида? Или ее впервые увидел Дон? Вам решать.

"Так он и нашел ее. Сперва он сомневался, глядя на девочку, которую как-то утром увидел на детской площадке. Она не была красивой и даже привлекательной – смуглая, нахмуренная, в ношеных вещах. Другие дети избегали ее, но это часто бывает: и, может быть, то, как она в одиночестве бродила по площадке или качалась на пустых качелях, было естественной реакцией.

Но может быть, дети просто почувствовали ее отличие от них…

Он только подозревал, что она не обычный ребенок, и цеплялся за это подозрение с фанатичным отчаянием” note 210.

Джулия, из одноименной книги, рассказывает маленькой чернокожей девочке о другой безымянной девочке, которая изуродовала черепаху. Чернокожая девочка подходит к Джулии и начинает разговор, спрашивая:

– Как тебя зовут?

– Джулия.

Девочка чуть шире раскрыла рот.

– Дууля?

Джулия на мгновение поднесла руку к курчавым волосам девочки.

– А тебя как зовут?

– Мона.

– Ты знаешь девочку, которая только что играла здесь? Девочку со светлыми волосами? Они сидела и разговаривала. Мона кивнула.

– Знаешь ее имя?

Мона снова кивнула.

– Дууля.

– Джулия?

– Мона. Возьми меня с собой.

– Мона, что делала эта девочка? Рассказывала историю?

– Да. О всяком. – Девочка мигнула.

В “Истории с привидениями” Дон Уондерли очень похоже начинает разговор с другим ребенком о девочке, которая его беспокоит:

– Как зовут ту девочку? – спросил он.

Мальчик помигал, переминаясь на месте, и ответил:

– Анжи.

– Анджи – что?

– Не знаю.

– А почему никто с ней не играет?

Мальчик сощурился на него, потом, видимо, решив, что ему можно доверять, приложил ладошку ко рту и шепотом сообщил:

– Потому что она плохая

Другая тема, которая объединяет оба романа – тема в духе Генри Джеймса, – это мысль о том, что в конце концов призраки усваивают мотивы поведения и, может быть, саму душу тех, кто их видит. Если они злы, то их зло порождено нами. Даже объятые ужасом герои Страуба признают это родство. Природа его призраков, как призраков, вызванных Джеймсом, Уортоном и М.Р. Джеймсом, – фрейдистская. Только после окончательного изгнания призраки Страуба становятся поистине нечеловеческими – посланниками мира “потустороннего зла”. Когда Джулия спрашивает, как зовут девочку, убившую черепаху, Мона называет ее имя (она говорит “Дууля”). А когда в “Истории с привидениями” Дон Уондерли пытается установить, кто же эта странная девочка, следует такой тревожный диалог:

– Ладно. Попробуем снова. Кто ты?

В первый раз она улыбнулась по-настоящему, но ему не стало от этого легче. Теперь она казалась совсем взрослой.

– Ты знаешь.

– Что ты такое?

– Я – это ты.

– Нет. Я – это я. Ты – это ты.

– Я – это ты.

На первый взгляд “История с привидениями” – экстравагантная смесь всех ужасов и готических условностей, какие только можно встретить в фильмах класса Б, о которых мы только что говорили. Здесь есть одержимость демоном (Грегори Бейт, второстепенный злодей, живет за счет своей младшей сестры, которая спасается, и младшего брата.., которому спастись не удается). Есть вампиризм, есть пожирание духами (в буквальном смысле слова: Грегори пожирает свои жертвы после того, как они умирают); есть оборотни самого необычного и пугающего типа. Но все эти страшные легенды на самом деле только внешняя оболочка истинного сердца романа, а в сердце этом – женщина.., она может быть Евой Галли.., или Альмой Мобли.., или Энн Мостин.., а может быть маленькой девочкой в грязном розовом платье, чье имя – предположительно – Анджи Мол. “Кто ты?” – спрашивает Дон. “Я – это ты”, – отвечает она. И вот здесь пульс этой удивительной книги бьется сильнее всего. Что есть призрак, так пугающий нас, как не наше собственное лицо? Глядя на него, мы уподобляемся Нарциссу, который был так поражен красотой собственного отражения, что расстался с жизнью. Мы боимся Призрака по той же причине, по какой боимся Оборотня: это часть нашей души, которая не нуждается в мелочных аполлониевых ограничениях. Она способна проходить сквозь стены, исчезать, говорить чужими голосами. Это наша дионисиева часть.., но все же она наша.

Страуб как будто понимает, что несет корзину, переполненную ужасом, и блестяще использует этот факт к своей выгоде. Сами персонажи ощущают, что вступили на территорию ужаса; главный герой, Дон Уондерли, пишет ужастики, а в городе Милберн, штат Нью-Йорк, который становится миром его романа, есть меньший мир кинотеатра “Риалто” Кларка Миллигана; во время действия книги в нем проходит фестиваль фильмов ужасов: микрокосм в макрокосме. В одной из ключевых сцен романа Грегори Бейт перебрасывает одного из положительных героев, молодого Питера Барнса, через киноэкран; в это время в пустом кинотеатре идет “Ночь живых мертвецов”. Город Милберн полон живых мертвецов, и в этот момент Барнса буквально вбрасывают в фильм. Этот прием не должен сработать: слишком очевидно и надуманно. Но проза Страуба заставляет его работать. Страуб словно помещает нас в зал, полный зеркал (в книге он трижды вольно пересказывает историю Нарцисса): нам постоянно напоминают, что лицо, смотрящее из зеркала, то же самое, которое смотрит в него; книга говорит, что нам нужны истории о призраках, потому что мы сами, в сущности, призраки note 211. Неужели это такая уж сложная и парадоксальная мысль, учитывая, как коротка наша жизнь в мире, где Мамонтове дерево живет две тысячи лет, а галапагосская морская черепаха может протянуть тысячу?

Своей силой “История с привидениями” обязана в основном тому, что исходит из факта, что из четырех архетипов, которые мы обсуждаем, Призрак – самый могучий. Концепция призрака для хорошего романа о сверхъестественном – все равно что образ Миссисипи в “Гекльберри Финне” Марка Твена; это больше чем символ или архетип; это часть того бассейна мифов, в который мы все погружены. “Вы не хотите узнать о проявлениях в ней разных духов?” – спрашивает младший священник у старшего, когда в “Изгоняющем дьявола” они готовятся к заключительному столкновению с Риган Макнил. Он начинает перечислять их, но отец Меррин обрывает его: “Есть только один дух”.

• Предыдущая
• 67/109
• Следующая