Пляска смерти - Кинг Стивен - Страница 101

• Предыдущая
• 101/109
• Следующая

В “Эмиссаре из Гаммельна” ребенок-трубач возвращается на семисотую годовщину похищения детей из этого средневекового города и трубит конец всему человечеству. Здесь главная мысль Эллисона о том, что прогресс развивается аморально, кажется несколько резковатой и скучной… Ребенок просто и прямо объясняет причину своего возвращения: “Мы хотим, чтобы вы прекратили делать то, что делаете, чтобы вы не пакостили этот мир, иначе мы у вас его заберем” note 280. Но слова, которые Эллисон для усиления эффекта вкладывает в уста своего рассказчика-газетчика, по-моему, слишком отдают Лесной Совой: “Прекратите заливать зелень лугов пластиком, прекратите сражаться, прекратите убивать дружбу, имейте же мужество, не врите, прекратите мучить друг друга…” Это мысли самого Эллисона, и правильные мысли, но я не люблю, когда меня заранее оповещают о программе.

Полагаю, что оплошности вроде такого рассказа с рекламным объявлением в самом центре – это тот риск, на который идут все авторы “рассказов с моралью”. И возможно, новеллист больше рискует свалиться в яму, нежели романист (хотя когда в эту яму падает роман, результат бывает ужасен; сходите как-нибудь в свою местную библиотеку, получите свободный доступ к полкам и полистайте романы репортера Тома Уикера 50-х и 60-х годов – вы поседеете). В большинстве случаев Эллисон эту яму обходит, перепрыгивает.., или прыгает прямо в нее специально, избегая серьезных травм благодаря таланту, милости Божьей или тому и другому сразу.

Некоторые рассказы из “Странного вина” не так хорошо вписываются в категорию басен с моралью, и, возможно, проза у Эллисона получается лучше всего, когда забавляется с языком – не проигрывает всю песню, а производит отдельные мелодичные строки, полные чувства. Таков рассказ “От А до Я в шоколадном алфавите” (только это вообще не рассказ; это несколько фрагментов, повествовательных и иных, чрезвычайно оригинальных). Рассказ был написан на подоконнике витрины книжного магазина “Смена хоббита” в Лос-Анджелесе, при обстоятельствах настолько странных, что они непонятны даже из предисловия самого Эллисона. Отдельные отрывки вызывают самые разнообразные чувства; как хорошие короткие стихотворения, они демонстрируют вдохновенную языковую игру, и я полагаю, что этим примером можно закончить книгу не хуже, чем любым другим.

Язык для большинства писателей – это игра, да и мысли – тоже. Рассказы – забавная игра, эквивалент детских игр с машинкой, которая издает такие забавные звуки, когда тащишь ее за собой по полу. Поэтому для завершения: “От А до Я в шоколадном алфавите” – это эллисоновская версия хлопка одной рукой.., такой звук могут воспроизвести лишь лучшие авторы фэнтези-ужаса. А рядом отрывок из Кларка Эштона Смита, современника Лавкрафта, который был гораздо в большей степени истинным поэтом, чем мог надеяться стать Лавкрафт; хотя Лавкрафт отчаянно хотел стать поэтом, лучшее, что мы можем сказать о его поэзии – он был неплохим версификатором и никто не примет его унылые строфы за стихи Рода Маккюена note 281. Джордж Ф. Хаас, биограф Смита, считает его лучшим произведением “Эбен и хрусталь” (Ebony and Crystal), и читатели в целом с этим согласны, хотя мало кому из любителей современной поэзии понравится привычное обращение Смита с его нестандартным материалом. Думаю, Смиту понравилось бы то, что сделал Эллисон в “От А до Я в шоколадном алфавите”. Вот отрывок из записной книжки Смита, опубликованной два года назад издательством “Аркхэм Хаус” в “Черной книге Кларка Эштона Смита” (The Black Book of dark Ashton Smith); он предшествует двум отрывкам из Эллисона:

Лик из бесконечности

Человек, который по необъяснимой причине боится неба и старается избегать открытых мест. Умирая в комнате с занавешенными окнами, он неожиданно оказывается на обширной открытой равнине под.., небесным сводом. И на этом небе медленно появляется ужасное бесконечное лицо, от которого он не может скрыться, потому что все его чувства, по-видимому, слились в одном – в зрении. Для него смерть – это вечность, когда он смотрит на это лицо и понимает наконец, почему всегда боялся неба.

А теперь зловещая веселость Харлана Эллисона.

Л – ЛЮДИ ЛИФТОВ

Они никогда не разговаривают и не могут встретиться с вами взглядом. В Соединенных Штатах есть пятьсот зданий, в которых лифт опускается ниже подвала. Достигнув уровня подвала, вы должны еще два раза нажать кнопку. Дверь лифта закроется, и вы услышите, как включаются особые реле. Лифт снова начнет спуск. В пещеры. Случайным посетителям этих пятисот пещер не повезло. Они нажали не ту кнопку, слишком часто нажимали на нее. Их схватили обитатели пещер и.., что-то сделали с ними. Теперь они ездят в лифтах. Никогда не разговаривают и не могут встретиться с вами взглядом. Смотрят на меняющиеся цифры на табло, едут вверх и вниз даже после наступления ночи. Одежда у них чистая. Специальная химчистка проделывает эту работу. Однажды вы увидите одну такую, и глаза ее будут полны крика. Лондон – город, где много узких безопасных лестниц.

Г-ГАМАДРИАДА

Оксфордский словарь английского языка дает три значения слова “гамадриада”. Первое: древесная нимфа, живущая и умирающая в своем дереве. Второе: ядовитая индийская змея с капюшоном. Третье значение невероятно. Ни в одном из них не упоминается мифическое происхождение слова. Гамадриадой называлось дерево, на котором жил Змей. Ева была отравлена. Дерево, из которого сделали крест, было гамадриадой. Иисус не воскрес, он никогда не умирал. Ковчег был построен из древесины гамадриады. На вершине горы Арарат вы не найдете ни следа от этого корабля. Он затонул. Любой ценой старайтесь избегать зубочисток в китайских ресторанах.

А теперь.., скажите мне. Вы это слышали? Звук хлопка одной рукой?

Я начал эту главу – сто двадцать четыре страницы рукописи и два месяца назад, – сказав, что невозможно рассмотреть литературу ужасов за последние тридцать лет, не написав на эту тему целой книги, и сейчас это так же справедливо, как два месяца и сто двадцать четыре страницы назад. Все, что я смог сделать, это упомянуть несколько полюбившихся мне книг и начертить небольшие стрелки в том направлении, на которое, как мне кажется, указывают эти книги. Я ничего не сказал о книге “Я – легенда”, но если вас заинтересовало то, что я говорил о Матесоне, и вы прочтете “Невероятно уменьшающегося человека”, то доберетесь и до нее, и там тоже обнаружите безошибочный торговый знак Матесона: его интерес к одному человеку, находящемуся под таким напряжением, что можно раскрыть его характер, подчеркнуть мужество в несчастьях, суметь показать ужас на фоне самого нормального, повседневного. Я ничего не сказал о произведениях Роалда Даля, или Джона Кольера, или Хорхе Луиса Борхеса, но если ваши запасы оригинальной фантастики Харлана Эллисона истощились, вы найдете и всех остальных и увидите в них тот же интерес к человеку.., самому плохому и низкому, самому храброму и правдивому. Роман Энн Риверс Сиддонс об одержимости домом может привести вас к моему роману на ту же тему – к “Сиянию” или к великолепным “Сожженным жертвоприношениям” (Burnt Offerings) Роберта Мараско.

Но несколько коротких стрелок – это, вероятно, все, на что я способен. Проникнуть в мир литературы ужасов – все равно что существу, маленькому, как хоббит, пробраться горными проходами (где единственные растущие деревья, несомненно, гамадриады) в нечто вроде земли Мордор. Это дымящаяся вулканическая земля Повелителя Тьмы, и если мало кто из критиков видел ее своими глазами, то картографов этой земли еще меньше. Земля эта – преимущественно белое пятно на карте.., так и должно быть; составление более подробной карты я предоставляю тем студентам и преподавателям английской литературы, которые считают, что каждая гусыня, несущая золотые яйца, должна быть вскрыта и все ее вполне обычные внутренности снабжены этикетками; всем инженерам метафор и воображения, которые неуютно чувствуют себя в буйной литературной дикости, пока не пробьют через нее шоссе в виде примечаний, – и слушайте меня, люди: всякий преподаватель английской литературы, делавший примечания, должен быть выпотрошен и четвертован, затем разрублен на мелкие кусочки, эти кусочки должны быть высушены на солнце, а потом проданы в книжном магазине колледжа в качестве закладок. Длинные стрелы я предоставляю тем фармацевтам от творчества, которые не успокоятся, пока каждое произведение, созданное для того, чтобы очаровывать нас, как когда-то нас очаровывали истории Гензеля и Гретель, Красной Шапочки или Крюка, не будет аккуратно высушено и разложено по желатиновым капсулам, чтобы его легче было проглотить. Это их работа – работа патологоанатомов, инженеров и фармацевтов, и я оставляю ее им и искренне надеюсь, что когда они войдут в землю Повелителя Тьмы, их подстережет и сожрет Шелоб или еще раньше их загипнотизируют лица из Болота Мертвецов и сведут с ума, вечно читая забитыми грязью голосами Клинта Брукса, или сам Повелитель Тьмы возьмет их навсегда в свою Башню или сбросит в Щели Судьбы, где их ждут живые обсидиановые крокодилы, которые будут глодать их кости и навсегда заставят умолкнуть их квакающие, бубнящие голоса.

• Предыдущая
• 101/109
• Следующая