Воспитание принца - Ласки Кэтрин - Страница 9

• Предыдущая
• 9/29
• Следующая

Старуху звали Крит, и она показала Игрек необычных птиц — результаты ее экспериментов с тупиками, населявшими эти места. Кто-то назвал бы получившихся в результате птиц чудовищами, но Игрек они показались довольно милыми.

— Стать матерью для тебя возможно, — сказала ей Крит. — Но вместо того, чтобы высиживать яйцо, лучше поймать маленького птенца или даже совенка, который только учится летать. Если ты окружишь его своими полухагами и произнесешь первое заклинание, он станет невосприимчивым к их яду. После этого нужно будет произнести второе заклинание.

— Что же это за заклятье? Крит ответила не сразу:

— Тебе оно не понравится, но нужно обязательно совершить этот обряд. Доверься заклинанию. Оно называется перетемнением.

— Я готова на все.

Крит внимательно на нее посмотрела. Да, она верила, что эта отчаявшаяся хагсмара пойдет на все. У нее была страсть.

— Ты должна выклевать ему глаз, — сказала Крит.

— Что?

— Ты меня слышала. Ты должна выклевать ему один глаз.

— Но как он будет летать?

— Не волнуйся. Скоро у него вырастет новый глаз, но только полный мощи фингрота.

— Он будет обладать фингротом, хотя родился обычной совой? — Игрек была поражена.

— Совы — непростой народ. Совсем непростой. А если ты заполучишь особенную сову, одного из потомков великих предков, то сможешь создать необыкновенное существо.

Когда Игрек рассказала об этом Плику, их желание найти птенца, которого они могли бы сделать своим, превратилось для обоих в одержимость. А когда они услышали о яйце Сив, одержимость стала всепоглощающей страстью. Украсть яйцо короля Храта и королевы Сив, чтобы потом, как только птенец вылупится, окружить его паутиной заклятий, почерпнутых Игрек от Крит, — они боялись даже подумать о возможностях, которые откроются перед ними тогда! Они станут более могущественными, чем любая сова Ниртгара. Да нет, во всей совиной вселенной для них не будет равных!

Подлетев к Игрек, один из полухагов доложил, что клочок пуха их жертвы обнаружен среди коварных воздушных течений, ведущих в область к югу от Горького моря, недалеко от Ледяного кинжала.

«Ледяной кинжал! Горькое море!» — подумала Игрек. Открытая вода! Но ничто не смогло бы остановить ее. Ее страсть, бывшая когда-то всего лишь искрой, теперь как пламя полыхала у нее в груди. Она полетела бы против любого ветра, пробилась бы сквозь любой шторм, пересекла бы любое море! Жар страсти убережет ее от воды. Она станет так же невосприимчива к соленой воде, как были невосприимчивы хагсмары к яду полухагов. Она достанет этого птенца. Она станет матерью. Матерью! Это слово гремело в ее голове. И если бы у Игрек был настоящий мускульный желудок, он так и трясся бы от раздирающих ее чувств.

Незадолго до этого Сив взлетела с Ледяного кинжала, на котором хорошо отдохнула. В ее крылья вернулись силы, ветер стихал, и она надеялась добраться до Горького моря к восходу луны. Если, конечно, луну сегодня будет видно. Небо закрывала плотная пелена облаков, которую королева Сив благословляла. У нее была хорошая маскировка, но она все равно старалась прятаться в облаках. Она попыталась представить, как будет выглядеть ее птенец. Будут ли у него ее глаза? Или, быть может, глаза Храта — янтарные, с яркими вкраплениями золотого? Унаследует ли он ее талант к стихосложению? Столько всего разного она узнает об этом птенце. Труднее всего было, конечно, представить себя отстраненной, не спешащей обнять его, сохраняющей тайну своей личности. Но она выдержит. Она не сделает ничего, что могло бы поставить под угрозу жизнь птенца, — она будет следить за ним издалека и подлетать ближе только тогда, когда рядом не будет Гранка, когда птенец будет один.

Гранк знал ее слишком хорошо. Он тут же узнает ее, увидев. И хотя Сив знала, что Гранк никогда не выдаст ее тайну, это сильно осложнило бы его жизнь, а она меньше всего на свете желала сейчас сложностей Гранку. Она была в долгу перед Гранком за спасение своей жизни, за спасение жизни ее сына. Сив внезапно поняла, что для нее эти две жизни неразделимы: ее жизнь была неразрывно связана с жизнью ее птенца. Их невозможно разделить. Если бы он умер, она умерла бы вместе с ним. Она была в этом уверена, как ни в чем другом. Но если умрет Сив, он сможет жить дальше, а больше ничто не имело значения.

Сквозь внезапную прореху в облаках стало видно убежище Сестринства Глаукса. Ее кузина Роркна была аббатисой Сестер. Как бы Сив хотела навестить ее! Она так долго не видела сестру… Но она не сделает этого. О ее присутствии в этих местах не должны даже шептаться, пусть она и притворялась пестропером.

Теперь она размышляла о своем визите на собрание пестроперов. Удивительно, но оно ей очень понравилось. Когда она была маленькой, ее мать и тетушки презрительно отзывались об их неряшливой, недисциплинированной жизни, их нежелании жить вместе с другими совами, попрании семейных уз, беспутном бродяжничестве и, конечно, об их склонности воровать все, что можно было украсть. Но она заметила в пестроперах определенную чуткость и к тому же обнаружила, что никогда не знала певца, способного петь прекрасней, чем Снежная Роза. Если бы она все еще была правящей королевой, то пригласила бы Розу во Дворец, чтобы она пела там. Обо всем этом она размышляла теперь. Она думала о том, как счастливо они могли бы жить. Как она состарилась бы во дворце вместе с королем Хратом. Возможно, у них было бы несколько птенцов, а не один, и они наблюдали бы, как они росли, крепли и становились рыцарями Хратгара, как их отец и деды. А вечерами они бы пировали и пели. И все же она все это отдала бы за то, чтобы лишь один раз взглянуть на своего сына.

Огонь кузни и образ, который являлся на кончиках языков пламени, заворожили Хуула. Когда он снова и снова видел этот образ, внутри у него все сжималось. Со временем образ сместился в центр огня и стал больше. Кажется, это была какая-то птица, но летала она не так, как летают обычные совы. Было похоже, что одно крыло плохо слушается ее. И сердце Хуула вдруг наполнилось тоской по этой птице, тоской по чему-то, чего он не видел и не знал.

Как раз в это время у него появилось множество вопросов. И несмотря на то что Гранк и Тео были очень близки Хуулу, он почему-то не решался спросить их. Каким-то образом он чувствовал, что эти вопросы расстроят их, особенно Гранка. Часто он уже почти решался задать вопрос, но потом передумывал. Эти вопросы были во многом похожи на образ, увиденный Хуулом в огне. Он знал, что в нем что-то скрыто, но не знал что. Чтобы описать образ, ему не хватало слов. То же самое и с вопросами. Что-то неясное дрожало на самом краешке его сознания, и все же он не мог сказать, что именно.

Брат Бервик часто залетал в гости и не раз приглашал их в лагерь Братства, но Гранк каждый раз находил какую-нибудь отговорку. Он, впрочем, разрешил Хуулу проводить с Бервиком время. Гранк знал, что Хуулу, если он станет королем, необходимо будет понимать разных сов, разных животных, а мохноногие сычи были известны своими терпимостью и великодушием. Он также знал, что брат Бервик, как и все члены Братства, был ученой совой. Так что Хуул сможет многому от него научиться. Сам брат Бервик, похоже, считал, что Гранк по характеру одиночка, и уважал его стремление к уединению. Каким-то образом Бервик понял, что присутствие Гранка, Тео и Хуула лучше сохранить в тайне от остальных братьев. И он чувствовал, что в дупле Гранка ему всегда рады. Бервик показал Хуулу небольшую бухточку, которая весной, когда сходил лед, становилась его любимыми охотничьими угодьями. Странно, но брат вовсе не чурался рыбы, хотя и не был рыбным филином. Он пообещал научить Хуула рыбной ловле, и хотя молодой принц не слишком жаловал вкус рыбы, ловить ее казалось ему невероятно веселым делом.

В Ниртгаре сейчас было очень хорошо, особенно в этой области Горького моря. Гранк часто говорил, что в это время года его надо называть Сладким морем, так как земля обнажалась, большая часть снега стаивала, и даже в тех местах, где оставался белый покров, расцветали дикие цветы: яркие желтые звезды, называвшиеся снежными лилиями, и маленькие розовые цветочки — глауксовы капли. Повсюду росли ароматные травы и мягкий мох. Природа, хоть и истощенная долгой зимой, лучилась изобилием.

• Предыдущая
• 9/29
• Следующая