Нужные вещи - Кинг Стивен - Страница 21
- Предыдущая
- 21/177
- Следующая
Монетки звякнули упав на стекло.
Человек наклонился и пристально изучил образовавшуюся кучку.
— Я, думаю, этого достаточно, — сказал он наконец, и прошелся по кучке метелкой. Когда он ее убрал, нож, папиросная бумага и зажигалка остались на месте, а мелочь исчезла.
Хью смотрел на все это без всякого удивления. Он оставался стоять безмолвно и неподвижно, словно детская игрушка, у которой иссякли батарейки, а хозяин магазина направился к витрине и, вернувшись с лисьим хвостом, положил его настойку рядом с кучкой жалкого имущества Хью.
Он медленно протянул руку и погладил хвост. Он был холодный на ощупь и густой, от него сыпались искры статического электричества. Гладить его было все равно, что гладить ночное звездное осеннее небо.
— Красивый? — спросил Гонт.
— Очень. — Голос Хью как будто доносился издалека. Он хотел забрать хвост.
— Не трогай, — резко приказал Гонт, и рука Хью мгновенно упала. Он смотрел на Гонта с такой глубокой обидой, что она скорее походила на горе. — Мы еще не до конца рассчитались.
— Да, — согласился Хью и снова потянулся за бумажником. Я под гипнозом, думал он, будь я проклят, если этот тип не загипнотизировал меня, но все равно это очень приятно… как ни странно.
Рука его тянулась к карману медленно, как это бывает под водой.
— Оставь в покое свой бумажник, кретин, — нетерпеливо произнес мистер Гонт и отложил метелку в сторону. И снова рука Хью бессильно повисла.
— Почему люди считают, что ответы на все вопросы таятся в бумажниках? — голос Гонта звучал раздраженно.
— Не знаю, — ответил Хью. На самом деле он никогда не задумывался над этим. — Но это и вправду глупо.
— Хуже, — рявкнул Гонт. Голос его слегка дрожал как у человека, который устал или сердится. Он и в самом деле устал: день был длинный и утомительный. Многое сделано, но работа еще только в самом начале. — Это хуже, чем глупо, это преступно! Знаешь, Хью, мир полон нищих, которые не подозревают, что все вокруг них идет на продажу… если только ты готов заплатить сполна. Они следуют привычному порядку и тешат себя собственной гордостью и непродажностью. А такая гордость — самообман, Хью, самообман, не стоящий выеденного яйца.
— Яйца… — эхом отозвался Хью.
— За то, что людям действительно необходимо, деньгами расплачиваться нельзя. Самый толстый бумажник в этом городе не стоит капли пота из-под мышки рабочего человека. Бумажник! Какая чушь! А души? Души, Хью? Если бы у меня был всего лишь гривенник, веря каждому на слово, кто готов продать душу за то-то и то-то, я бы уже давно купил Импайр Стэйт Билдинг. — Он подался вперед, и губы его искривились в хищной усмешке, обнажив желтые кривые зубы. — Скажи мне, Хью, что бы я, клянусь всем живым, ползающим под землей, делал с твоей душой?
— Ничего, наверное, — голос его по-прежнему доносился издалека, как будто из глубины огромной темной пещеры.
— Мне, думается, твоя душа, Хью, теперь не в самой лучшей форме.
Мистер Гонт внезапно успокоился и выпрямился.
— Хватит лжи и полуправды, Хью, тебе знакома женщина по имени Нетти Кобб?
— Дурочка Нетти? Все в городе знают дурочку Нетти. Она убила своего мужа.
— Так говорят. А теперь послушай меня, Хью, и слушай внимательно. И тогда ты сможешь забрать свой лисий хвост и отправиться домой.
Святоша Хью слушал очень внимательно. На улице уже шел сильный дождь и свистел ветер.
— Брайан! — резко окликнула мисс Рэтклифф. — Брайан Раск! Ну, я от тебя этого не ожидала. Подойди-ка сюда! Быстро!
Он сидел в заднем ряду класса, где проводились уроки логопеда, и сделал что-то не так, нечто ужасное, судя по тону мисс Рэтклифф, но он не понимал, что именно до тех пор, пока не встал. И только тогда он понял, что раздет донага. Жар, как волна стыда захлестнула его, но и возбудила одновременно. Взглянув вниз и заметив, как пенис постепенно напрягается, он почувствовал смешанное чувство тревоги и гордости. — Ты слышал, что я сказала? Подойти сюда!
Он медленно прошел на середину комнаты, а остальные — Сэлли Мейерс, Донни Френкель, Нонни Мартин, и бедняжка придурочный Слоупи Додд — хихикали над ним.
Мисс Рэтклифф стояла у своего стола, руки в боки, глаза мечут искры, потрясающий ореол угольно-черных волос над головой.
— Ты — плохой мальчик, Брайан, очень плохой.
Он стыдливо потупил голову, зато головка его пениса приподнялась, так что стала казаться, будто это единственная часть его тела, которая стыда не испытывает, потому что она не плохая вовсе, а совсем наоборот
— очень хорошая. В том, чтобы быть плохим, вероятно, тоже есть своя прелесть.
Она вложила в его руку кусок мела. Он почувствовал короткий электрический разряд, когда их пальцы встретились.
— А теперь, — сурово произнесла мисс Рэтклифф. — Ты напишешь предложение: Я РАСПЛАЧУСЬ СПОЛНА ЗА КАРТОЧКУ СЭНДИ КУФЭКСА, пятьсот раз на доске.
— Да, мисс Рэтклифф.
Он начал писать, поднявшись на цыпочки, чтобы дотянуться до верхней части доски, и чувствовал дуновение теплого воздуха на своих ягодицах. Он написал еще только Я РАСПЛАЧУСЬ СПОЛНА, когда рука мисс Рэтклифф обхватила его пенис нежными пальцами и начала тихонько теребить. Это было так приятно, что ему показалось он вот-вот свалится без чувств прямо под доску.
— Продолжай писать, — суровым тоном приказала мисс Рэтклифф, — а я буду продолжать делать вот это.
— М-мисс Рэ-Рэ-Рэт-тклифф, а как же мои уроки речи? — обиделся Слоупи Додд.
— Заткнись, не то я тебя выгоню на автомобильную стоянку, — сказала мисс Рэтклифф. — Ты у меня поверещишь, сопляк.
Разговаривая с заикой, она продолжала теребить штуковину Брайана. Он уже стонал. Это было дурно, он хорошо все понимал, но зато так приятно. Это было прямо то, что доктор прописал, ни больше ни меньше, как раз тык в тык.
А потом она обернулась, и это уже была не мисс Рэтклифф, а Вильма Ержик, со своим огромным круглым рыхлым лицом и маленькими глубоко посаженными карими глазками, как две изюминки, вдавленные в тесто.
— Он заберет ее у тебя, если не расплатишься, — сказала Вильма. — И это еще не все, сопляк. Он…
Брайан Раск проснулся так резко, что подскочил в кровати и едва не полетел на пол. Тело было покрыто холодной испариной, сердце колотилось как отбойный молоток, а пенис торчал словно твердый багровый сучок в пижамных штанах…
Он сел и обхватил себя руками, стараясь унять дрожь. Возникло желание открыть рот и издать призывный клич, разбудив маму. как он всегда делал в раннем детстве, когда его по ночам будили кошмары. Но потом он вспомнил, что уже далеко не маленький, что ему уже целых одиннадцать лет… и потом такой сон маме, пожалуй, не стоит пересказывать.
Он снова лег и уставился в потолок широко распахнутыми глазами. Стрелки на циферблате будильника, стоявшего на тумбочке подле кровати, показывали четыре минуты первого. Мощные порывы завывающего ветра бросали в оконное стекло его спальни струи дождя, настоящего ливня. Светопреставление какое-то!
Моя карточка, карточка Сэнди Куфэкса исчезла! Она никуда не девалась, и он это знал, но понимал при этом, что не сможет заснуть, пока не проверит, не убедится, что она по-прежнему лежит на своем месте, в скоросшивателе, где он хранил свою постоянно пополнявшуюся коллекцию игроков команды «Везунчики» за 1956 год. Он проверял, все ли на месте вчера утром, перед тем, как отправиться в школу, проверял, когда из школы вернулся и еще раз вечером, после ужина, когда гонял мяч на заднем дворе со Стэнли Досоном. Он тогда сказал Стэнли, что ему срочно понадобилось в туалет. И в последний раз он взглянул на свое сокровище перед тем, как лечь в постель и погасить свет. Он в глубине души понимал, что это какое-то наваждение, мания, но ничего не мог с собой поделать.
Брайан выскользнул из-под одеяла, заметив мимоходом, как кожа от соприкосновения с прохладным воздухом сразу покрылась «гусиными» пупырышками, а пенис съежился. Он подошел к комоду, оставив позади себя на простыне, покрывавшей матрас, влажные очертания собственного разгоряченного тела. Большой альбом лежал на комоде в луже бледного света, разлитого уличным фонарем.
- Предыдущая
- 21/177
- Следующая
