Нужные вещи - Кинг Стивен - Страница 105
- Предыдущая
- 105/177
- Следующая
Ну что ж, она теперь его слегка проучит… не принеся при этом никакого серьезного ущерба, как заверил мистер Гонт.
Вышеупомянутый джентльмен смотрел ей вслед из окна и мило улыбался. Ему предстоял трудный день, невероятно утомительный — встречи чуть ни каждые полчаса и множество необходимых телефонных разговоров. Для грядущего празднества почти все было готово, осталось всего несколько деталей и можно запускать фейерверк. Как всегда в такой период, где бы то ни было — в Ливане, в Анкаре, в западных провинциях Канады и здесь, в Хиксвилле, США — ему не хватало двадцати четырех часов в сутки. И все же цель оправдывает средства, любишь кататься — люби и саночки возить, что посеешь, то и пожнешь и…
…и к тому же его старые глаза не подводили: вторая сегодняшняя посетительница, Иветт Гендрон, торопилась на встречу с ним, направляясь в сторону зеленого навеса.
— Трудный, трудный, трудный день, — бормотал мистер Гонт, раздвигая губы в приветливой улыбке.
Алан Пэнгборн появился в конторе в половине девятого, к телефонному аппарату уже была приклеена записка. Генри Пейтон из полиции штата звонил без пятнадцати восемь и просил перезвонить. Прижав трубку плечом к уху, Алан нажал кнопку автоматической связи с Оксфордским полицейским управлением. Из верхнего ящика стола он достал четыре доллара монетами.
— Привет, Алан, — сказал Генри. — Боюсь, должен тебе сообщить неприятные известия по поводу твоего двойного убийства.
— Оказывается, это убийство уже мое, — проворчал Алан и сжал руку с монетами в кулак. А когда разжал, на ладони осталось три монеты. Он откинулся на спинку кресла и положил ноги на стол. — Значит, новости, действительно, не из приятных.
— Ты, кажется, не удивлен.
— Нисколько. — Он снова сжал кулак и стал проталкивать большим пальцем монету, оказавшуюся снизу. Работа требовала внимания и аккуратности, но Алан был к этому готов. Доллар выскользнул из кулака и провалился в рукав, стукнувшись о тот, что оказался первым, и издав тихое звяканье, звук, который на настоящем представлении иллюзионист заглушит бы потоком громогласного красноречия. Алан разжал кулак и удостоверился в том, что на ладони остались всего две монетки.
— А может быть, ты соизволишь мне объяснить, почему нет? — поинтересовался с явной настойчивостью в голосе Генри.
— Пожалуй. Я последние два дня неотступно об этом думал. — Это было явное преуменьшение. С того самого воскресного часа, когда Алан узнал в одной из женщин, лежавших у светофора на тротуаре, Нетти Кобб, он просто не в силах был думать ни о чем другом. Ему даже во сне только эта история и виделась, порождая все большую уверенность, что истинные причины трагедии лежат гораздо глубже, чем кажется, и покрыты мраком. Поэтому звонок Генри вызвал не раздражение, а напротив, облегчение, поскольку теперь не придется звонить самому.
Он сжал кулак, поработал пальцами и послышалось еще одно «дзинь». Теперь в руке осталась всего одна монета. «Дзинь!»
Вот уже ни одной не осталось.
— Что тебя тревожит? — спросил Генри.
— Все. — Алан сказал как отрезал. — Начиная с того, что это вообще произошло. А больше всего то, как это преступление разворачивалось… или не разворачивалось. Пытаюсь представить Нетти Кобб: вот она находит свою собаку мертвой и садится писать записки. И знаешь что? Представить это я просто не в состоянии. И каждый раз, когда пытаюсь и не могу, понимаю, что обо всем случившемся на самом деле не знаю почти ничего.
— Угу. Тогда, может быть, новости, которые я считал плохими, покажутся тебе вполне сносными. В этом деле еще кое-кто замешан. Мы не знаем, кто убил собаку Нетти Кобб, но можем с уверенностью сказать, что не Вильма Ержик.
Ноги Алана со стола как ветром сдуло. Монетки выпали из рукава и со звоном покатились по столу. Одна из них докатилась до самого края и уже приготовилась упасть, но ладонь Алана молниеносным движением метнулась вперед и подхватила ее.
— Думаю, тебе пора прекратить толочь воду в ступе, Генри. Говори как есть.
— Угу. Начнем с собаки. Труп отдали Джону Пейлину на ветстанцию в Портленде. Он в животных разбирается, так же как Генри Райан в людях. Он сказал, что штопор пропорол сердце, смерть была почти мгновенная, и поэтому он может назвать точное время, когда она произошла.
— Уже неплохо для разнообразия, — сказал Алан и вспомнил романы Агаты Кристи, которые без конца читала Энни. Там всегда неожиданно находился какой-нибудь деревенский эскулап, устанавливающий время смерти с точностью, например, от половины пятого до пятнадцати минут шестого. Проработав в полиции почти двадцать лет, Алан знал, что самое большее, на что можно рассчитывать, это: «На прошлой неделе. Наверное».
— Точно. Так вот, этот доктор Пейлин утверждает, что собака рассталась с жизнью между десятью и двенадцатью часами дня. А Питер Ержик настаивает, что когда он пришел из мастерской в спальню, чтобы переодеться, — в самом начале одиннадцатого — его жена была в душе.
— То, что время поджимает, нам с самого начала известно. — Алан был несколько разочарован. — Но этот доктор Пейлин должен делать скидку на допустимую ошибку, если только он не сам Господь Бог. Вильме достаточно всего пятнадцать минут, чтобы вполне уложиться во все рамки.
— Неужели? И в какие рамки она, по-твоему, укладывается?
Алан обдумал вопрос и со вздохом признался:
— Честно сказать, старина, ни в какие. И никогда не укладывалась.
— Он помолчал и заставил себя добавить. — И все-таки мы выглядим полными идиотами, не закрывая дело только на основании показаний какого-то там собачьего доктора и такой мелочи, как пятнадцать минут.
— Ну хорошо. Тогда давай поговорим о записке на штопоре. Помнишь ее?
— «Никому не позволено забрасывать грязью мои простыни. Я предупреждала, что тебе это так не пройдет». Кажется так.
— Вот-вот. Графолог в Августе все еще мается над этой запиской, но Питер Ержик дал мне образец почерка своей жены, я сделал копии с записки и с образца и теперь смотрю на них. Могу тебя заверить — ничего общего.
— Да ты что!
— А вот то! Я думал, такого, как ты, черта с два удивишь.
— Я чувствовал — что-то не так, но полностью задурил себе голову камнями с записками. Время, конечно, поджимало и слишком уж мало его было у Вильмы, но все же, в целом, я относительно ее участия не сомневался. Это целиком в ее духе. А ты уверен, что она не подделала почерк? — Он сам не верил в свое предположение, это как раз совсем не в духе Вильмы — анонимки царапать — но если подозрение возникло, его надо ликвидировать.
— Я? Я уверен, что нет. Но я не специалист, и мои заверения суд во внимание не примет. Поэтому записка у графолога.
— А когда он даст ответ?
— Кто знает? Но поверь мне, Алан, эти два почерка как небо и земля. Ничего общего.
— Ладно. Если это писала не Вильма, то кто-то хотел, чтобы подумали на нее. Но кто? И зачем? Зачем, ради всего святого?
— Понятия не имею, приятель, — это твой город. Но у меня еще кое-что для тебя есть.
— Валяй. — Алан спрятал доллары обратно в ящик и изобразил на стене руками высокого тощего гражданина в цилиндре. Когда гражданин шел по той же стене обратной дорогой, цилиндр уже превратился в котелок.
— Кто бы там ни прикончил собачонку Нетти Кобб, он умудрился оставить кровавые отпечатки пальцев на входной двери. Ну как?
— Черт побери!
— Черт может побрать, а может и нет. Отпечатки смазаны. Шутник, видимо, возился с дверной ручкой, пытаясь ее повернуть.
— Никакой надежды?
— Удалось собрать фрагменты отпечатков, но шансов мало, что их можно будет предъявить суду. Я отослал их в лабораторию филиала ФБР в Вирджинии. Они теперь вроде бы научились из дерьма конфетку делать. Медлительные, правда, как улитки, ответ шлют не раньше чем через неделю, а то и дней десять, но пока суд да дело, я сравнил полученные фрагменты с отпечатками Ержичихи, которые прислали запасливые медики-криминалисты вчера вечером.
- Предыдущая
- 105/177
- Следующая
