Мизери - Кинг Стивен - Страница 34

• Предыдущая
• 34/72
• Следующая

Размеренная жизнь была одной из причин его удивительной работоспособности, но еще более важной причиной была сама Энни. Именно ее робкое предложение насчет пчелиного укуса вдохнуло в книгу жизнь, в то время как он думал, что ему уже никогда не удастся снова вдохнуть жизнь в Мизери.

С самого начала он был уверен в одном: «Возвращения Мизери» на самом деле нет. Его внимание было приковано к одному вопросу — как бы без обмана извлечь эту суку из могилы, пока Энни не решила подстегнуть его вдохновение клизмой с перцем. Такие мелочи, как о чем писать, могут и подождать.

После поездки Энни в налоговое управление Пол два дня старался забыть о, возможно, упущенном шансе на спасение и сосредоточиться на том, чтобы доставить Мизери в домик миссис Рэмедж. Джеффри не стоило везти ее к себе домой. Увидят слуги, пойдут разговоры, в которых первую скрипку будет играть сплетник Тайлер, дворецкий Джеффри. Кроме того, необходимо констатировать полную потерю памяти, вызванную шоком от пробуждения в могиле. Потеря памяти? Черт, ведь цыпочка едва может говорить. Что ж, уже облегчение, если учесть, что Мизери свойственно трепаться без конца.

Так, что дальше? Суку вытащили из могилы, как дальше пойдет сюжет? Должны ли Джеффри и миссис Рэмедж сообщать Йену, что Мизери жива? Он думал, что не должны, но не был уверен. Неуверенность, как ему было известно, — это безрадостный уголок, отведенный в чистилище писателям, которые мчатся по шоссе очертя голову и понятия не имеют куда.

Не надо Йену, думал он, глядя в окно на сарай. Йену пока не надо. Сначала доктору. У старого маразматика два w в фамилии. Шайнбоун.

Мысль о докторе напомнила ему о замечании Энни насчет пчелиного укуса, и уже не в первый раз. Эта идея постоянно вертелась у него в голове. Один человек из дюжины…

Но это же не пройдет. Две женщины, не состоящие в родстве, страдают аллергией на пчелиный яд, и у обеих аллергия дала один и тот же необычный эффект?

Через три дня после Великой Уплаты Налогов Энни Уилкс Пол дремал, как обычно, после обеда. Вдруг его осенило. Идея была подобна не вспышке молнии, а взрыву водородной бомбы.

Он рывком сел, не замечая обжигающей боли в ногах.

— Энни! — заорал он. — Энни, идите сюда!

Он слышал, как она бежит вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньку, затем — как мчится по коридору. Когда она влетела в комнату, глаза ее были расширены от страха.

— Пол! Что случилось? У вас судороги? Вы?..

— Нет, — ответил он, хотя судороги у него были — умственные. — Нет. Простите, Энни, если я вас напугал, но помогите мне, пожалуйста, сесть в кресло. Провалиться мне на этом месте, я нашел!.. — Грубое ругательство сорвалось у него с языка прежде, чем он успел сдержаться, но сейчас это было как будто не важно — она смотрела на него с почтением и немалым испугом. Перед ее глазами горел огонь инквизиции, хотя и не имеющий отношения к вопросам веры.

— Да, Пол, конечно.

Она поспешно пересадила его в кресло, потом покатила к окну, но он затряс головой.

— Это ненадолго, — сказал он, — но чрезвычайно важно.

— Это связано с книгой?

— Это и есть книга. Тихо. Не говорите со мной.

Даже не посмотрев в сторону машинки — он никогда не печатал на машинке рабочие заметки, — Пол схватил шариковую ручку и принялся покрывать лист бумаги каракулями, которые, кроме него, пожалуй, никто не смог бы разобрать.

Идея, ошеломившая его, была настолько удачна — по крайней мере с точки зрения сюжета, — что он вытаращился в потолок разинув рот.

— Пол? — нетерпеливо окликнула его Энни.

— Она знала, — прошептал Пол. — Ну конечно, знала. По крайней мере сильно подозревала. Но… Он снова склонился над заметками.

Он отложил ручку, внимательно посмотрел на бумагу, снова взял ручку и нацарапал еще несколько строк.

— Теперь, если хотите, можете опять уложить меня, — сказал Пол. — Извините, если я орал как сумасшедший. Я был просто очень возбужден.

— Все в порядке. Пол. — В ее голосе еще звучал страх.

С того дня работа пошла без сучка без задоринки. Энни права: новый роман выходил значительно более мрачным, чем предыдущие книги о Мизери. Первая глава не была случайностью, она оказалась предвестницей дальнейших ужасов. Но зато сюжет получился более богатым, чем во всех книгах о Мизери, за исключением первой, и характеры персонажей стали более выпуклыми. Последние три романа были не более чем нагромождением придуманных приключений с небольшими пикантными вкраплениями, чтобы потрафить дамам. Эта же книга, как он начинал понимать, представляла собой готический роман и, следовательно, держалась больше на развитии сюжета, чем на занимательности положений. Этот роман постоянно держал его в напряжении. Вопрос «Ты можешь?» стоял перед ним не только в начале повествования. Впервые за многие годы он вставал едва ли не каждый день… и Пол убеждался, что может.

А потом пошел дождь и все изменилось.

С восьмого по четырнадцатое апреля стояла прекрасная погода. Небо было безоблачным, ярко светило солнце, и температура иногда поднималась до шестидесяти пяти.[23] В поле за аккуратно выкрашенным сараем Энни появились коричневые пятна. Пол с головой уходил в работу и старался не думать о машине, которая уже давным-давно должна была быть обнаружена. Работа его не страдала, зато страдало расположение духа; он все сильнее ощущал, что находится в герметичной камере и дышит сильно наэлектризованным воздухом. Каждый раз, когда мысль о «камаро» забредала к нему в голову, он тут же вызывал Умственную Полицию, которая заковывала нежелательную мысль в наручники и ножные кандалы и уводила. Однако быстро выяснилось, что эта тварь знала способ бежать из тюрьмы и время от времени возвращалась.

Однажды ему приснилось, что вернулся мистер Городская Шишка. Он вылез из своего ухоженного «шевроле», держа в одной руке обломок бампера «камаро», а в другой — рулевое колесо.

— Это все ваше? — спросил он Энни.

При пробуждении настроение у него было ниже среднего.

Зато Энни, напротив, никогда прежде не бывала в таком добром расположении духа, как в эту солнечную неделю. Она убирала дом; готовила праздничные обеды (правда, пища, приготовленная ею, неизменно отдавала чем-то казенным, словно многолетняя привычка к больничным кафетериям погубила все кулинарные таланты, которые, возможно, когда-то у нее имелись); каждый день после обеда она сажала Пола в кресло, укутывала его большим синим пледом, надевала ему на голову охотничье кепи и вывозила на крыльцо.

В этих случаях он брал с собой Моэма, но читал мало — слишком огромным было впечатление от того, что он вновь находился под открытым небом. По большей части он просто сидел, вдыхал сладкий прохладный воздух, так отличавшийся от спертого, пропитанного нездоровыми запахами воздуха спальни, прислушивался к звону капели и наблюдал, как медленно движутся по все еще заснеженному полю тени облаков. Эти ощущения были, пожалуй, лучшими.

• Предыдущая
• 34/72
• Следующая