Мертвая зона - Кинг Стивен - Страница 38

• Предыдущая
• 38/82
• Следующая

– Смит? – спросил голос в телефонной трубке. – Джон Смит?

– Да. – Голос был незнакомый, но человек явно не ошибся номером. Странно, ведь отец три месяца назад поменял номер телефона. Приближалось рождество, в углу гостиной стояла елка в старой крестовине, изготовленной Гербертом, когда Джонни был еще ребенком. За окном валил снег.

– Моя фамилия Баннерман. Шериф Джордж Баннерман из Касл-Рока. – Он откашлялся. – У меня, как бы это сказать… предложение к вам.

– Кто вам дал этот номер?

Баннерман снова откашлялся.

– Ну, положим, я мог бы узнать его, все-таки я работаю в полиции и расследую одно дело. Но на самом деле мне его дал ваш друг. Доктор по фамилии Вейзак.

– Сэм Вейзак дал вам мой номер?

– Так точно.

Джонни, совершенно ошеломленный, присел возле телефона. Теперь фамилия Баннерман начала ему о чем-то говорить. Совсем недавно он встретил ее в статье, опубликованной в воскресном приложении. Баннерман был шерифом графства Касл, расположенного значительно западнее Паунала, в районе озер. Касл-Рок, центр графства, находился милях в тридцати от Норуэя и двадцати от Бриджтона.

– Ведете расследование? – спросил он.

– Пожалуй, что так. Я подумал: не посидеть ли нам за чашечкой кофе…

– Что-нибудь с Сэмом?

– Нет. Доктор Вейзак не имеет к этому отношения, – сказал Баннерман. – Он позвонил мне и назвал ваше имя. Было это… э-э… месяц назад, а то и больше. Честно говоря, я решил, что он спятил. А теперь мы сами голову сломали.

– Из-за чего? Мистер… шериф Баннерман, я не понимаю, о чем вы.

– Нам, правда, лучше бы встретиться за чашкой кофе, – сказал Баннерман. – Может, сегодня вечером? На Главной улице Бриджтона есть славное местечко под названием «У Джона». Это как раз на полпути между нашими городками.

– Нет, извините, – сказал Джонни. – Я должен знать, о чем идет речь. И почему доктор Вейзак не позвонил сам?

– Очевидно, вы не читаете газет, – вздохнул Баннерман.

Но он ошибался. С тех пор как Джонни пришел в сознание, он заставлял себя читать все газеты, стараясь наверстать упущенное. И совсем недавно он встречал фамилию Баннермана. Совершенно точно. Баннерман попал в какой-то переплет из-за…

Джонни отвел руку с телефонной трубкой и, взглянув на нее, внезапно все понял. Он смотрел на нее так, как человек смотрит на змею, вдруг сообразив, что она ядовитая.

– Мистер Смит? – еле слышно прокричала трубка. – Алло? Мистер Смит?

– Слушаю, – сказал Джонни, вновь приложив трубку к уху. Его распирала глухая злость на Сэма Вейзака, Сэма, который только нынешним летом твердил ему, чтобы он не высовывался, а сам за его спиной наговорил бог знает чего первому встречному.

– Вы звоните по поводу задушенных, да?

Баннерман долго колебался. Затем спросил:

– Мы могли бы встретиться, мистер Смит?

– Нет. Совершенно исключено. – Глухая злость внезапно переросла в ярость. И не только в ярость. Джонни стало страшно.

– Мистер Смит, это очень важно. Сегодня…

– Нет. Я хочу, чтобы меня оставили в покое. И потом, разве вы не читаете этот дурацкий «Потусторонний взгляд»? Я же самозванец.

– Доктор Вейзак сказал…

– Он не имел права ничего говорить! – закричал Джонни. Его трясло. – Прощайте! – Он бросил трубку на рычаг и быстро отошел от телефона, будто это могло помешать новому звонку. Он чувствовал, как в висках зарождается головная боль. Глухие толчки. Не позвонить ли матери Сэма в Калифорнию, подумал он. Сказать ей, что у нее есть сынок. И сообщить, как связаться с ним. Око за око.

Вместо этого он вытащил из ящика телефонный справочник, отыскал рабочий телефон Сэма в Бангоре и набрал номер. Едва на другом конце линии раздался звонок, как он, испугавшись, повесил трубку. Зачем Сэм устроил ему это? Зачем, черт возьми?

Он взглянул на рождественскую елку.

Все те же старые игрушки. Два дня назад они с отцом принесли их с чердака, вытащили из мягких бумажных оберток и повесили на елку. Вот ведь как забавно с этими елочными игрушками. Когда человек вырастает, мало что остается из вещей, окружавших его в детстве. Все на свете преходяще. Немногое может служить и детям и взрослым. Одежда переходит кому-то по наследству или передается в Армию спасения; из часов с утенком Дональдом на циферблате выскакивает заводная пружинка; ковбойские сапоги изнашиваются. Вместо бумажника, который ты сам смастерил в летнем лагере, появился другой, из настоящей кожи, а свою красную коляску и велосипед ты променял на взрослые игрушки – автомобиль, теннисную ракетку, модную приставку для игры в хоккей по телевизору. Мало что сохраняется от детства. Несколько книг, счастливая монетка, коллекция марок, которая уцелела и пополнилась.

Да еще игрушки для рождественской елки в доме родителей.

Из года в год все те же облупившиеся ангелы и та же звезда из фольги, которой увенчивали елку; небольшой жизнестойкий взвод стеклянных шаров, уцелевших из целого батальона (мы не забудем геройски павших, подумал он; один погиб, сжатый рукой ребенка, другой выскользнул у отца, когда тот его вешал, и хлопнулся об пол, а третий, красный, с Вифлеемской звездой, каким-то загадочным образом оказался вдруг разбитым, когда однажды мы достали игрушки с чердака, и я долго горько плакал); а вот и крестовина. Но иногда, размышлял Джонни, рассеянно потирая виски, было бы, наверное, лучше, милосерднее совсем порвать с этими последними отголосками прошлого. Старые книги уже никогда не взволнуют тебя так, как в детстве. Счастливая монетка не уберегла тебя от ударов, издевок и обыденности. Глядя на елочные игрушки, вспоминаешь, что когда-то здесь хозяйничала мать; она всех учила наряжать елку; должно быть, ей нравилось изводить тебя указаниями: «немного выше», или «немного ниже», или «по-моему, дорогой, слишком много мишуры слева», – а ты тихо закипал. Глядя на игрушки, сознаешь, что на сей раз мы развешивали их вдвоем, потому что мать сошла с ума и умерла, а хрупкие шары по-прежнему здесь, украшают новую елку, срубленную в небольшом лесочке за домом, и разве ты не слышал, что на рождество приходится больше самоубийств, чем в любое другое время года? Стоит ли удивляться!

Какую силу дал тебе господь, Джонни.

Ну да, конечно, господь бог неподражаем. Он вышиб меня через ветровое стекло такси, я сломал ноги и пролежал почти пять лет в коме, а трое других людей погибли на месте. Моя девушка вышла замуж. У нее сын, который мог быть моим, от юриста, лезущего из кожи вон, чтобы попасть в конгресс и там вместе со всей честной компанией кататься на большом игрушечном электропоезде[10]. Стоит мне пробыть на ногах два часа подряд, и уже ощущение такое, будто кто-то взял огромную спицу и вогнал ее мне в пятку до самого паха. Господь бог – просто шутник. Большой шутник, он создал не мир, а какую-то комическую оперу, в которой стеклянный шар живет дольше, чем ты. Славный мир и во главе поистине первоклассный бог. Он, по-видимому, был на нашей стороне во время вьетнамской войны, потому что так он правит от сотворения мира.

Он поручил тебе миссию, Джонни.

Вытащить из дерьма какого-то провинциального олуха, полицейского, чтобы его переизбрали в будущем году?

Не беги от нее, Джонни. Не прячься в пещере.

Он потер виски. Ветер усиливался. Скоро отец пойдет домой с работы. В такую погоду надо быть поосторожнее.

Джонни встал, натянул толстый свитер и вышел. Изо рта повалил морозный пар. Он направился в сарай. Слева высилась поленница дров, которые Джонни наколол совсем недавно, осенью; дрова были аккуратно распилены по размеру печки. Рядом стоял ящик со щепой, а по соседству валялась кипа старых газет. Он присел и начал их перебирать. Руки быстро онемели, но он продолжал листать и нашел то, что искал. Воскресную газету трехнедельной давности.

Он принес ее в дом, разложил на кухонном столе и начал просматривать. Нашел интересовавшую его статью и присел, чтобы перечитать ее.

• Предыдущая
• 38/82
• Следующая