Иногда они возвращаются - Кинг Стивен - Страница 2
- Предыдущая
- 2/7
- Следующая
Он старался разнообразить занятия, включал аудиовизуальные материалы, выписал занимательные, легко запоминающиеся тексты — и все без толку. Его подопечные или ходили на головах, или молчали, как партизаны. В ноябре, во время обсуждения стейнбековского романа «О людях и мышах», затеяли драку двое ребят. Джим разнял их и отправил к директору. Когда он открыл учебник на прерванном месте, в глаза бросилось хамское: «На-ка выкуси!» Он рассказал об этом Симмонсу, в ответ тот пожал плечами и закурил свою трубку.
— Не знаю, Джим, чем вам помочь. Последний урок всегда выжимает последние соки. Не забывайте — получив у вас «неуд», многие из них лишатся футбола или баскетбола. А с языком и литературой у них, как говорится, напряженка. Вот они и звереют.
— Я тоже, — буркнул Джим.
Симмонс покивал:
— А вы покажите им, что с вами шутки плохи, они и подожмут хвост… хотя бы ради своих спортивных занятий.
Но ничего не изменялось: этот последний час был как заноза в теле.
Самой большой проблемой седьмого часа был здоровенный увалень Чип Освей. В начале декабря, в короткий промежуток между футболом и баскетболом (Освей и тут и там был нарасхват), Джим поймал его со шпаргалкой и выставил из класса.
— Если ты меня завалишь, мы тебя, сукин сын, из-под земли достанем! — разорялся Освей в полутемном коридоре. — Понял, нет?
— Иди-иди, — ответил Джим. — Побереги горло.
— Мы тебя, ублюдок, достанем!
Джим вернулся в класс. Детки смотрели на него так, словно ничего не произошло. Ему же казалось, что он в каком-то нереальном мире, и это ощущение возникло у него не впервые… не впервые…
Мы тебя, ублюдок, достанем! Он вынул из стола журнал успеваемости и аккуратно вписал «неуд» против фамилии Чипа Освальда.
В эту ночь он увидел старый сон. Сон, как медленная пытка. Чтобы успеть все хорошо разглядеть и прочувствовать. Особую изощренность этому сну придавало то, что развязка надвигалась неотвратимо и Джим ничего не мог поделать — как человек, пристегнутый ремнем, летящий вместе со своей машиной в пропасть.
Во сне ему было девять, а его брату Уэйну — двенадцать. Они шли по Брод-стрит в Стратфорде, Коннектикут, держа путь в городскую библиотеку. Джим на два дня просрочил книжки и должен был выудить из копилки четыре цента, чтобы уплатить штраф. Время было летнее, каникулярное. Пахло срезанной травой. Из распахнутого окна доносилась трансляция бейсбольного матча: «Янки» выигрывали у «Ред соке» 6:0 в последней игре одной восьмой финала, Тед Уильяме, бэтсмен, приготовился к удару… А здесь надвигались сумерки, и тень от здания «Барретс компани» медленно тянулась к противоположному тротуару.
За рынком пролегла железнодорожная колея, под ней тоннель. У выхода из тоннеля, на пятачке возле бездействующей бензоколонки, околачивалась местная шпана — парни в кожаных куртках и простроченных джинсах. Джим многое бы отдал, чтобы не встречаться с ними, не слышать оскорбительных насмешек, не спасаться бегством, как уже случилось однажды. Но Уэйн не соглашался идти кружным путем, чтобы не показать себя трусом.
Во сне тоннель угрожающе надвигался, и девятилетнему Джиму казалось, будто в горле у него начинает бить крыльями испуганный черный дрозд. Все вдруг стало таким отчетливым: мигающая неоновая реклама на здании «Барретс компани», налет ржавчины на траве, шлак вперемешку с битым стеклом на железнодорожном полотне, лопнувший велосипедный обод в кювете.
Он готов был в сотый раз отговаривать Узина. Да, шпаны сейчас не видно, но она наверняка прячется под лестницей. Эх, да что там! Говори не говори, брата не переубедишь, и это рождало чувство собственной беспомощности.
Вот они уже под, насыпью, от стены тоннеля отлепляются две или три тени, и долговязый белобрысый тип с короткой стрижкой и сломанным носом швыряет Уэйна на выпачканный сажей шлакоблок со словами:
— Гони монету.
— Пусти, — говорит брат.
Джим хочет убежать, но толстяк с зализанными черными волосами подталкивает его к брату. Левый глаз у толстяка дергается.
— Ну что, шкет, — обращается он к Джиму, — сколько там у тебя в кармане?
— Ч-четыре цента.
— Врешь, щенок.
Уэйн пробует высвободиться, и на помощь белобрысому приходит парень с шевелюрой какого-то дикого оранжевого цвета. А в это время тип с дергающимся веком ни с того ни с сего дает Джиму в зубы. Джим чувствует внезапную тяжесть в мочевом пузыре, и в следующую секунду передок его джинсов начинает быстро темнеть.
— Гляди, Винни, обмочился! Уэйн отчаянно изворачивается, и ему почти удается вырваться из клещей, тогда еще один тип в черных дерюжных брюках и белой футболке пригвождает его к прежнему месту. У типа на подбородке родинка, похожая на спелую землянику. Тут горловина путепровода начинает содрогаться. Металлическим поручням передается мощная вибрация. Приближается состав.
Кто-то выбивает книжки из рук Джима, а меченый, с красной родинкой, отшвыривает их носком ботинка в кювет. Неожиданно Уэйн бьет дерганого ногой в пах, и тот взвывает от боли.
— Винни, сейчас этот слиняет! Дерганый что-то орет благим матом про свои разбитые погремушки, но его вопли уже тонут в нарастающем грохоте поезда. Когда состав проносится над их головами, кажется, что в мире нет других звуков.
Отблески света на стальных лезвиях. Финка у белобрысого, финка у меченого. Уэйн кричит, и хотя слов не разобрать, все понятно по губам:
— Беги, Джимми, беги!
Джим резко падает на колени, и державшие его руки остаются ни с чем, а он уже проскакивает между чьих-то ног, как лягушонок. Чья-то пятерня успевает скользнуть по его спине. Он бежит обратно, бежит мучительно медленно, как это бывает во сне. Но вот он оборачивается и видит..
Джим проснулся, вовремя подавив крик ужаса. Рядом безмятежно спала Салли.
Он хорошо помнил, что он увидел, обернувшись: белобрысый ударил его брата ножом под сердце, меченый — в пах.
Джим лежал в темноте, учащенно дыша и моля Бога, чтобы тот даровал ему сон без этих страшных призраков его детства. Ждать ему пришлось долго.
Городские власти объединили школьные каникулы с рождественскими, и в результате школа отдыхала почти месяц. Джим и Салли провели это время у ее сестры в Вермонте, где они вволю покатались с гор на лыжах. Они были счастливы. На морозном чистом воздухе все педагогические проблемы не стоили выеденного яйца. Джим приехал к началу занятий с зимним загаром, а главное, спокойным и полностью владеющим собой.
Симмонс нагнал его в коридоре и протянул папку:
— На седьмом потоке у вас новенький. Роберт Лоусон. Переведен из другой школы.
— Да вы что, Сим, у меня и без того двадцать семь гавриков! Куда больше!
— А их у вас столько же и останется. Во время рождественских каникул Билла Стирнса сбила насмерть машина. Совершивший наезд скрылся.
— Билли? Он увидел его так ясно, словно перед глазами была фотография выпускников. Уильяме Стирнс, один из немногих хороших учеников в этом классе. Сам не вызывался, но отвечал толково и с юмором. И вот погиб. В пятнадцать лет. Вдруг повеяло собственной смертью — как сквознячком протянуло.
— Господи, какой ужас! Как все произошло?
— Полиция этим занимается. Он обменял в центральном магазине рождественский подарок. А когда ступил на проезжую часть Рампарт-стрит, его сбил старенький «форд-седан». Номерного знака никто не запомнил, но на дверце была надпись «Змеиный глаз». Почерк подростка.
— Господи! — снова вырвалось у Джима.
— Звонок, — сказал Симмонс и заспешил прочь. У фонтанчика с питьевой водой он разогнал стайку ребят.
Джим отправился на занятие, чувствуя себя совершенно опустошенным.
Дождавшись свободного урока, он открыл папку с личным делом Роберта Лоусона. Первая страница, зеленая, с печатью Милфорд Хай Скул, о которой Джим никогда раньше не слышал. Вторая — оценка общего развития. Интеллект — 78 баллов, немного. Соображает неважно. Трудовые навыки — тоже не блестящие. Вдобавок тест Барнета-Хадсона выявил антисоциальные тенденции. «Идеально вписывается в мой класс», — с горечью подумал Джим.
- Предыдущая
- 2/7
- Следующая
