Игра Джералда - Кинг Стивен - Страница 61

• Предыдущая
• 61/97
• Следующая

Уважаемые Господа, писала она, Вы даже представить себе не можете, насколько спасительным оказался Ваш препарат…

Когда она надавила на крышку баночки большим пальцем, та немедленно начала отворачиваться, мягко и гладко, без малейших рывков. Все шло в полном соответствии с ее планом. Спасибо Тебе, Господи, благодарю Тебя. Огромное, огромное Тебе спасибо…

Внезапно уловив краем глаза странное движение, она подумала совсем не о том, что кто-то явился спасти ее, а о том, что ее космический ковбой вернулся, для того чтобы забрать ее себе прежде, чем она успеет освободиться. Джесси вздрогнула и испуганно пронзительно вскрикнула. Ее взгляд оставил фокусную точку с баночкой крема в центре и метнулся в подозрительном направлении. Ее пальцы сжались в спазматическом порыве испуга и удивления.

Виной всему была собака. Возвратившись в дом пообедать, псина стояла в дверях, осматривая комнату на предмет какой-либо опасности. В тот же миг, как Джесси поняла все это, она осознала так же и то, что пальцы ее сжали баночку крема слишком сильно. И сию секунду баночка начала выскальзывать из ее пальцев подобно свежеочищенной от кожицы виноградине.

— Нет!

Судорожно подхватив баночку, она почти сумела поймать и удержать ее. Но уже в следующий миг баночка выскользнула из ее пальцев, ударилась о ее бедро и соскочила с кровати вниз. С глупым пустым звуком баночка стукнулась о деревянный пол. Это был тот самый звук, который, как она была три минуты назад совершенно уверена, сведет ее с ума. Но этого не случилось и теперь она обнаружила, что ряд ее ощущений значительно обогатился глубочайшим и обновленным ужасом: оказалось что, вопреки всему что случилось с ней, она еще очень и очень далека от того чтобы по-настоящему спятить. Безумие ей может только сниться. И теперь, какие бы jnxl`p{ не поджидали ее впереди, после того как последняя дверь к избавлению, как это представляется, захлопнулась перед самым ее носом, ей придется встретить все эти кошмары с трезвым и незамутненным безумием рассудком.

— Какого хрена ты приперлась, скотина? — спросила она бывшего Принца и что-то звякнувшее в ее скрипучем, смертельно мрачном голосе заставило псину вздрогнуть и на мгновение поднять на нее голову, чтобы взглянуть на беспомощную хозяйку дома с тем необычайным вниманием, вызвать которое не смогли ни ее прежние крики, ни угрозы.

— Какого хрена ты приперлась именно сейчас? Какого хрена, я спрашиваю?

Вслушавшись в остроконечные нотки ярости, звеневшие в голосе хозяйки, собака тем не менее решила, что хозяйка по-прежнему безопасна, однако, направившись к мясным запасам, все время теперь косилась на распростертую на кровати фигуру. Дополнительная предосторожность никогда не помешает. Ни раз и не два, а десятки раз заучив это правило на собственной шкуре, бродячий пес теперь жил по нему и только по нему, потому что — да просто потому, что дополнительная предосторожность никогда еще никому не помешала.

Быстро стрельнув на Джесси правым настороженным глазом, псина наконец пригнула голову к полу, схватилась зубами за любовный аппарат Джеральда и мотнув головой, оторвала большую его часть. Зрелище было ужасным, но гораздо более ужасным было видеть растревоженную резким движением бродячего пса тучу осенних мух, поднявшихся со своей территории кормления и последующего размножения. Это мрачное и безысходное жужжание окончательно уничтожило какую-то жизненную и строго-ориентированную на выживание часть Джесси, ту часть, где находила себе прибежище ее надежда и вера.

Со свисающей из пасти добычей, насторожив в сторону кровати здоровое ухо, пес отступил назад, напоминая изяществом движений танцора из киношного мьюзикла. Затем, повернувшись, собака поспешно затрусила прочь из комнаты. Не успел хвост собаки скрыться за дверью, как мухи уже начали обратную операцию по рассаживанию и дележке территории. Откинувшись головой назад на спинку из красного дерева, Джесси закрыла глаза. Она снова принялась за молитву, но на этот раз не о свободе молилась она. Она молилась о том, чтобы Господь забрал ее быстро и безболезненно, прежде чем солнце опуститься за горизонт и в ее комнате вновь появится ужасный бледнолицый незнакомец.

Последующие четыре часа были самыми страшными в жизни Джесси Барлингейм. Судороги, свивавшие в веревки мышцы ее руки и тела, налетали все чаще и причиняли невыносимую боль, но не физическая боль сделала эти несколько часов ожидания между одиннадцатью и тремя такими ужасными; всему виной было упрямство ее сознания, упорно оказывающегося оставить светлый мир разумного существования и соскользнуть в благословенную тьму безумия. В юности она читала написанный По Сердце-Рассказчик, но только теперь ей открылся истинный смысл следующих ужасных строк: Нервным! По-настоящему, жутко нервным я становлюсь, но ни за что и никогда никто не назовет меня сумасшедшим!

Безумие было бы избавлением, но безумие не торопилось снизойти к ней. Так же как и сон. Тьма и Смерть могли бы заткнуть за пояс и то и другое. Все, что ей оставалось, это лежать на jpnb`rh, существуя в маслянисто заторможенной реальности, время от времени пронизываемой ослепительными по яркости болевыми вспышками мышечных судорог. Судороги заставляли ее держаться на поверхности, вторя ее усталому, исполненному ужаса сознанию, но кроме того мало что вокруг нее существовало — более всего это относилось к миру за пределами ее комнаты, который точно уж исчез для нее весь без единого остатка, лишившись последнего смысла. По сути дела, задайся она теперь целью кратко сформулировать свои ощущения, то скорее бы всего они свелись бы к тому, что ее вера в то, что за стенами комнаты существует какой-либо мир, исчезла вообще, все люди в нем вернулись в некое сюрреалистическое Главное Бюро по найму актеров, а сценические декорации были свернуты и унесены в Божий подвал, как это всегда случалось по окончанию излюбленных Руфью любительских спектаклей, устраиваемых театральным обществом в колледже.

Время обратилось в застывшее зимнее море, через которое ее сознание медленно и с трудом продвигалось, подобно валкому, уродливому ледоколу. Голоса приходили и уходили подобно призракам. По большей части голоса разговаривали внутри ее головы, но в течение некоторого неопределенного отрезка времени голос Норы Каллиган отчетливо доносился из ванны, а несколько позже Джесси удалось немножко поболтать с матерью, которая словно бы упорно скрывалась в холле.

Ее мать специально приходила для того, чтобы сказать ей, что ее Джесси никогда не угодила бы в такую передрягу, если бы получше убирала свою одежду.

— Если бы мне выдавали по одному единственному никелю за каждый грязный носок, которые я выуживала из углов в доме, сказала ей мать, — я давно купила бы себе кливлендский нефтеперегонный завод.

Это была любимая присказка ее матери и только теперь Джесси вдруг поняла почему никто из них ни разу даже не поинтересовался зачем маме сдался кливлендский нефтеперегонный завод.

Она продолжала вяло выполнять свои упражнения, делала ногами велосипед и поднимала руки вверх и вниз в браслетах наручников все это настолько, насколько позволяли ей ее быстро иссякающие силы. Смысл ее упражнений больше не сводился к тому, чтобы все время держать в готовности тело, чтобы суметь вырваться, когда подходящий момент наконец наступит, потому что и разумом и сердцем она наконец поняла, что подобной возможности никогда не выпадет. Баночка с кремом для лица была ее последним шансом. Она продолжала двигаться лишь постольку, поскольку движение, как ей казалось, несколько умеряло ярость судорог.

Но несмотря на упражнения, она продолжала ощущать как ледяной холод медленно проникает в ее руки и ноги, расползается по ее телу под кожей подобного ледяным стрелам, неуклонно прокладывающим себе путь. Теперешние ее ощущения не имели ничего общего с тем, с чем она проснулась сегодня утром; то, что она испытывала, более всего напоминало обморожение, которое довелось ей изведать в юности в результате продолжительной лыжной прогулки по завьюженным полям и лугам — обморожение выступило у нее мрачными серыми пятнами на одной руке и обратной стороне икры, застудившейся там, где сползли ее леггинсы, совершенно омертвевшие пятна, которые оставались бесчувственными даже к яростному жару камина. Она решила, что может быть холод каким-то чудесным образом одолеет судороги и ее смерть в конце концов окажется тихой и милосердной — словно бы засыпаешь в сугробе — но холод расползался по ее телу чудовищно медленно.

• Предыдущая
• 61/97
• Следующая