Игра Джералда - Кинг Стивен - Страница 51
- Предыдущая
- 51/97
- Следующая
— Думаю, мы можем заключить сделку, — сказал он. — Я ничего не скажу, если ты тоже ничего не скажешь. Договорились?
— Договорились!
— Никому и никогда, даже мне. Вечно и во веки веков, аминь! Как только мы переступим через порог этой комнаты, пусть будет так, словно ничего никогда не случилось, Джесс. Хорошо?
Она снова согласилась с ним и на этот раз память о том запахе вновь появилась в ее ноздрях и она решила, что должна спросить и узнать еще об одном, прежде чем они попытаются сделать вид, что все забыто.
— Я должен сказать тебе еще что-то, Джесси. Что-то, что я уже говорил тебе, Джесс. Я виноват перед тобой, потому что то, что я совершил, очень плохая вещь, неуклюжая и стыдная.
Говоря это, он смотрел в сторону, и она очень хорошо помнила это. Все это время он продуманно и расчетливо переводил ее от состояния истерики, вины, ужаса и неминуемой расплаты, к непродолжительному облегчению, угрожая рассказать все, добившись в конце концов от нее твердой клятвы молчания, и все это время он смотрел прямо ей в лицо. Но когда же он решил в последний раз попросить у нее прощения, извиниться перед ней, его взгляд переместился с ее лица на росписи на стенных обоях и на узоры на простынях, которыми они с Мэдди разделили комнату. Воспоминание об этом мгновенно заполнило ее переживанием горя и гнева. Он без всякого стеснения смотрел ей в глаза, разворачивая перед ней паутину своей лжи; малые же слова правды заставили его в смущении отвести взгляд.
Она вспомнила, как уже открыла рот, чтобы сказать, что ему совсем не нужно перед ней извиняться, но потом остановилась частично потому, что боялась, что все, что она теперь скажет, может заставить его снова передумать, но в основном потому, что даже в свои десять лет понимала, что имеет полное право на то, чтобы ей принесли извинения.
— Салли стала очень холодной — хотя это мало что значит, как оправдание. Я до сих пор понять не могу, что такое на меня нашло.
Отец коротко усмехнулся, по-прежнему не глядя на нее.
— Может быть виной всему затмение. Если так, то слава Богу, что мне больше никогда не придется пережить новое затмение.
Потом, словно обращаясь к самому себе:
— Господи, если мы будем держать рот на замке и она все равно узнает, потом…
Положив ему голову на грудь, Джесси сказала:
— Она ничего не узнает. Я ничего никому не расскажу, папочка.
Помолчав, она добавила:
— Да и что я могу рассказать?
— Вот и хорошо.
Он улыбнулся.
— Потому что ничего не случилось.
— Я не то имела в виду… я хотела сказать, что я ведь не…
Она подняла на него лицо, ожидая что и без ее слов он скажет ей то, что ей хотелось знать, но он только смотрел сверху вниз на нее, подняв брови в молчаливом вопросе. На смену улыбки на его лице пришло выражение осторожного ожидания.
— Ведь я не забеременею, правда?
Он сморщился, потом его лицо превратилось в напряженную маску, словно бы он изо всех сил старался сдержать в себе какие-то сильные рвущиеся наружу эмоции. Ужас или горе, вот что тогда пришло ей на ум; только годы спустя до нее дошло, что в тот момент он пытался подавить в себе взрыв дикого смеха. В конце концов овладев собой, он поцеловал ее в кончик носа.
— Нет, дорогая, конечно же нет. Не случилось ничего из того, от чего женщины беременеют. Ничего такого не случилось. Мы с тобой чуточку повозились, только и всего…
— Ты потискал меня?
Как сейчас, она помнила, что сказала именно это.
— Ты потискал меня, и все.
Он снова улыбнулся.
— Да. Лучше, пожалуй, не скажешь. Ты как всегда права, Тыковка. Значит вот, как ты об этом думаешь? Вот что между нами произошло?
Она кивнула в ответ.
— Ничего подобного больше никогда не повторится — ты понимаешь это, правда?
Она снова кивнула, но на этот раз улыбка у нее вышла очень неуверенная. То, что он только что сказал, должно было отозваться в ее душе облегчением, и так, по сути дела оно и вышло, но какаято целеустремленная мрачность и серьезность его слов и грусть в его лице едва не разбудили в ней панику снова. Она вспомнила, как после этого, взяв его руки в свои, она крепко их сжала.
— Ты ведь не разлюбил меня, папочка? Ведь не разлюбил, правда?
Он снова кивнул ей и ответил, что любит ее так же, как и прежде.
— Тогда обними меня! Обними покрепче!
Он так и сделал и Джесси заметила одно — нижняя часть его тела даже не прикоснулась к ней.
Ни тогда, ни потом, подумала Джесси. Ни разу с тех пор, насколько я это помню. Даже когда я закончила колледж, когда он плакал от радости, даже тогда он наградил меня только этим старомодным смешным полуобъятием в стиле старых дев, когда зад оттопыривается назад и нет ни единого шанса на то, что низ вашего живота столкнется с аналогичным местом персоны, которую вы заключаете в объятия. Бедный старик. Видел ли хоть раз кто-нибудь из его коллег по работе или клиентов таким выбитым из колеи и измученным, каким видела его я в день затмения. Такая боль и все ради чего? Из-за сексуальной шалости, настолько же серьезной, насколько серьезным бывает отбитый на ноге палец. Господи, что за жизнь он себе устроил. Что за, мать его, жизнь.
Сама не замечая того, она поднимала и опускала раз за разом руки, наподобие шатунов паровой машины, только лишь для того, чтобы ток крови не застаивался в ее верхних конечностях, в ее предплечьях и кистях. По ее прикидкам уже было что-то около восьми часов утра, или чуть больше. Выходило так, что она пролежала прикованной к этой постели уже целых восемнадцать часов. Это казалось невероятным, но это была правда.
Голос Руфи Нири раздался в ее голове настолько внезапно, что она едва не подскочила на месте. В голосе ее давнишней подруге звучало смешанное с отвращением любопытство.
Значит, до сих пор пытаешься найти ему оправдание? Все еще пытаешься дать ему возможность сорваться с крючка и перевалить всю вину на тебя? И это после всех этих лет? Даже теперь. Потрясающе.
— Замолчи, — хрипло выкрикнула она. — Ничего из того, что qkswhknq| в затмение, не имеет никакого отношения к тому, во что вляпалась я теперь.
Ты потрясающая штучка, Джесси.
— А если бы и имело, — продолжила она, чуточку подняв голос, если бы и имело, то какого черта мне путать это с тем, каким, мать его, образом мне теперь выбраться из всего этого дерьма, поэтому утихни сейчас же!
Ты не Лолита и никогда не была ей, Джесси, все равно что бы он там о тебе ни надумал. До Лолиты тебе всегда было как до Луны.
Джесси отказалась отвечать. Руфь опять взяла над ней верх; она не стала молчать.
Если ты до сих пор считаешь, что твой папочка был твоим доблестным благородным рыцарем, всю жизнь защищавшим тебя от огнедышащего дракона-мамочки, то тебе стоит разуть глаза и подумать об этом еще раз, Джесси, и как следует.
— Заткнись.
Джесси быстрее задвигала своими руками-паровыми шатунами вверх-вниз, вверх-вниз. Цепочки звенели, стучали браслеты.
— Заткнись, ты ужасна.
Он все спланировал, Джесси. Разве ты еще не въехала? Это не была мгновенная страсть, когда охреневший от воздержания отец бросается на свою едва опушившуюся дочку; он заранее все спланировал.
— Ты врешь, — прорычала Джесси. Пот катился по ее лбу крупными прозрачными каплями.
Я вру? Хорошо, тогда вспомни — кто предложил тебе одеться в пляжное платьице? Которое было тебе и мало и слишком туго? Кто знал, что ты подслушиваешь и все слышишь — и восхищаешься им, мастерски выделывающим маневры вокруг твоей мамаши? Кто схватил тебя собственными руками за сиськи за день до того и кто специально надел спортивные шорты без ничего в день затмения?
Внезапно она представила себе Брайана Гамбэла, стоящего в их с Джеральдом спальне прямо перед кроватью, эдакого болвана в тройке и с золотым браслетом и парня с мини-камом рядом с ним, панарамирующим вдоль ее почти обнаженного тела, чтобы в конце концов взять в фокус ее мокрое от пота лицо в красных пятнах. Брайан Гамбэл, делающий свой живой репортаж из дома удивительной Прикованной Женщины, наклоняется к ней с микрофоном в руке и спрашивает: Когда вы впервые поняли, что ваш отец неровно дышит к вам, Джесси?
- Предыдущая
- 51/97
- Следующая
